Танцующий лепесток хайтана (СИ) - "YeliangHua"

«Тебя это не касается».

Казалось, на любой вопрос, не касающийся техники танца, у него был заготовлен лишь один ответ.

Впрочем, занятия давали свои результаты. Спустя уже полгода Мо Жань солировал в одной из постановок на местном празднике.

Через два года он победил на международном конкурсе.

А затем произошло то, что перевернуло его жизнь с ног на голову: Чу Ваньнин действительно стал его учителем. А затем между ними разверзлась бездна.

Тогда, шесть лет назад, Чу Ваньнина, восходящую звезду, попросили обучать старшую группу учеников балетной школы для подготовки к выступлениям, и он каким-то чудом согласился.

Уже тогда его начинали называть Юйхэном Ночного неба, и, оправдывая прозвище «далекой северной звезды», он держался со всеми подчеркнуто холодно, даже высокомерно, несмотря на свой относительно юный возраст.

Для Мо Жаня это не было новостью, однако его соученики явно не были готовы к такому нелюдимому и резкому молодому наставнику. «Китайская капуста», «маленькая вдова», «белый дух» — как его только не называли за то, что тот с вечно холодным лицом, облаченный в неизменные белоснежные свитера, всем своим видом выражал скорбь о полной бездарности всех, кого обучал.

Хоть этот парень и был совсем ненамного старше Мо Жаня, вел он себя словно столетний старец: все время смотрел на всех без исключения свысока, безустанно придираясь по пустякам.

Хуже того, едва придя к ним, он ввел суровые правила для всех своих учеников без исключения. И если бы все эти правила касались только занятий!..

Чу Ваньнин требовал от своих учеников соблюдать «восьмичасовой режим сна», «правильное питание» с целым списком продуктов, которые можно или нельзя есть.

Также ввел «запрет на прогулы» — так что любой пропустивший занятие автоматически исключался, поскольку учитель Чу не был намерен тратить свое время на человека, который может себе позволить не прийти.

А особый запрет был на любую физическую активность помимо тренировок, будь то трюки на велосипеде, или акробатические номера.

На самом деле, правил было так много, что даже Мо Жань, который честно старался все упомнить и в глубине души безмерно восхищался Ваньнином, иногда сам того не ведая что-нибудь да нарушал.

Занятия у них тоже перестали быть ограниченными по времени: если учитель Чу видел, что что-то не получается, притом это могла быть чья-то слишком расслабленная или перенапряженная рука, чей-то опущенный подбородок, неловко поднятое плечо — он заставлял всю их группу работать заново до тех пор, пока танец не стал бы идеальным.

К концу каждого занятия все они разве что не плевались кровью от перенапряжения, краснолицые и потные, и, казалось, на теле не оставалось ни одного живого места.

«Если вам хватает времени и сил на что-нибудь еще кроме тренировок, значит, вы плохо работаете» — говорил учитель Чу и продолжал изводить их месяц за месяцем.

Однако было кое-что, бесившее Мо Жаня в тот период еще сильнее. С тех пор как Ваньнин стал его учителем, он, казалось, принял решение полностью игнорировать своего первого ученика, как если бы вычеркнул из своей жизни раз и навсегда те пару лет, что они проводили вместе вечерами.

Иногда Мо Жаню даже казалось, что тот период его жизни и вовсе был сном — но разве могло ему присниться что-то подобное? Разве сны не должны были быть хотя бы приятными и похожими на мечты?..

Мо Жань в то время все чаще забывался и подолгу смотрел на Чу Ваньнина, пока тот не замечал его взгляд — на самом деле, это было одним из любимых развлечений юноши.

Стоило учителю Чу пуститься в пространные разъяснения, или начать отчитывать кого-нибудь, как Мо Жань, тихонько посмеиваясь, не мог удержаться от долгого взгляда в сторону своего преподавателя, который как раз был сосредоточен на ком-то другом.

По его, Мо Жаня, мнению, Чу Ваньнин выглядел особенно одухотворенно именно когда бывал очень зол. Длинные ресницы полуприкрывали метающие молнии глаза, обыкновенно бледное словно нефрит лицо слегка розовело, а грудь, казалось, начинала вздыматься немного чаще. Мо Жаню даже временами казалось, что он слышит ускорившийся пульс Чу Ваньнина, бьющийся под высоким воротом безразмерного белоснежного свитера.

А потом… как-то незаметно наступила осень. И в их группу перевели нового ученика — Ши Мэя. Высокий, статный, привлекательный, он быстро влился в их нестройный коллектив.

Мо Жань, пожалуй, был одним из немногих ребят, кто не пускал на нового парня слюни, а потому они с Ши Мэем быстро сдружились.

Впрочем, на самом деле, на Ши Мэя засматривались буквально все — даже холодная красавица Сун Цютун, обычно недоступная, словно весталка. Неудивительно, что одну из главных партий в постановке, конечно же, получил Ши Мэй — и учитель Чу взялся самолично готовить юношу к выступлению.

Мо Жань, к тому моменту часто ходивший с новым другом вместе домой, тем вечером по привычке ждал его после индивидуального занятия. Однако время шло, а парень все не появлялся. Усталый Мо Жань, которому еще предстояло после дома идти на подработку в клуб, где он часто показывал акробатические трюки (вопреки строгим запретам Чу Ваньнина, конечно же, он не бросил трюкачество), не вытерпел и решил высвободить своего друга из когтистых лап учителя Чу, который, похоже, не знал ни жалости, ни чувства времени.

К тому же, заглянув в класс, он очень надеялся увидеть хоть краем глаза своего Ваньнина — пусть и мимолетно...

Однако, едва подойдя к танцевальному классу, он внезапно почувствовал, что что-то не так. Обычно на занятиях всегда звучала музыка, но сейчас в тишине были слышны лишь странные всхлипы, как если бы кто-то надрывно плакал.

Мо Жань, недолго думая, распахнул двери класса — да так и застыл на месте, не веря своим глазам. На гладком паркете в странной позе сидел, словно сломанная кукла, Ши Мэй. Его волосы растрепались, одежда сбилась, а лицо было бледным, словно воск. Нога юноши была вывернута под странным углом…

В нескольких метрах от него стоял словно холодное изваяние Чу Ваньнин, на лице которого было написано дикое отвращение.

— Убирайся! — раздался срывающийся голос учителя Чу. — Вон отсюда!!!

Его глаза феникса сузились в тонкие щелки, лицо было красным, словно его кто ошпарил.

Ши Мэй лишь судорожно всхлипнул, глотая ртом воздух.

— Ся… — позвал он.

Мо Жань не верил своим глазам. Все это напоминало какой-то кошмар. Что здесь вообще происходило?!.. Он даже пропустил мимо ушей, что его друг назвал учителя незнакомым именем.

— Ши Мэй… — Мо Жань в одно мгновение бросился другу на помощь.

Казалось, только сейчас Чу Ваньнин осознал, что кроме них с Ши Мэем в классе кто-то есть. Его губы дернулись, лицо побелело. На мгновение он закрыл глаза, словно тщетно пытаясь успокоиться, а затем снова повторил:

— Вон отсюда. Оба! — его лицо перекосило. Глаза феникса полыхнули чем-то не поддающимся описанию. Никогда Мо Жань еще не видел его в таком состоянии.

Вместо того чтобы прийти на помощь Ши Мэю, который в очередной раз тихо всхлипнул во внезапно разверзшейся тишине, он направился прямиком к учителю Чу. Сам не понимая, что творит, он приблизился к юноше вплотную — так, что их лица оказались друг напротив друга.

Он никогда еще не был так близко от Ваньнина, и его обоняние внезапно уловило отдаленный аромат цветущих яблонь… В пропитанном запахом пота танцевальном классе он казался абсурдным, и даже неуместным.

На мгновение этот запах едва не заставил Мо Жаня отступить, как если бы он внезапно потерял нить и перестал понимать, что именно собирается сделать. Ударить Чу Ваньнина?.. Или… он боялся подумать о том, что на самом деле хотел сделать с учителем.

Мо Жань отшатнулся, внезапно чувствуя отвращение к самому себе. Его взгляд все это время не отрывался от лица Ваньнина, и в его широко распахнутых глазах он прочитал… ужас.

Абсурдно, но почему-то в его груди в этот момент что-то как будто сжалось, как если бы… ему было больно видеть учителя таким.