Мне было холодно. Только этим я могу объяснить, почему, выгнувшись в спине, потерлась об него грудью. Соски сжались, стали такими твердыми и чувствительными, что, не справившись с эмоциями, я прикусила губу.
Его губу. Ой!
В его взгляде что-то изменилось. Не знаю, что — мне было не до анализа. Он вжал меня в себя, и я вдруг осознала, насколько ошибалась: он был большим. Плечи, руки — особенно ладони, — крепкие бедра. Я сама себе казалась дюймовочкой. Его грудь вздымалась ровно, мощно, и я, прижатая к ней так плотно, что чувствовала биение чужого сердца, могла дышать лишь в унисон ее движениям. А еще — дрожать в руках Килана, обреченно понимая, что эта дрожь передается ему и, кажется, забавляет?..
Килан хмыкнул мне в губы и опустил руку ниже, на поясницу. Между нашими телами еще оставалась ничтожная прослойка воздуха. Ее-то он безжалостно уничтожил, рывком прижав мои бедра к своим.
Он был возбужден. Несильно пока, но ощутимо. Осознание этого простого, в сущности, факта пронеслось по венам испепеляющей волной, сбило и так неровное дыхание. Мне уже не было холодно. Мне было жарко. Только дрожь никуда не делась. Свет софитов, ровное жужжание камер, наблюдающие за нами люди — все потеряло значение. Можно ли одновременно ощущать возбуждение и растерянность? Оказалось, что можно.
Бездействие мучило. Дрожащими пальцами, я вцепилась в плечи Килана. Мне было уже недостаточно просто поцелуя и просто объятий. Я хотела касаться его: руками, губами и даже — попробовать на зуб. А он прижимал меня к себе так сильно, что я почти не могла пошевелиться. Мне оставили возможность только отвечать на поцелуй и сжимать его плечи, иногда скользя пальцами в густые темные волосы.
Подожди-ка, это он таким образом пытается избежать моей импровизации? Я хотела сыграть свою Кэссиди иначе!
Или… Безумная мысль мелькнула, когда большая ладонь легла мне на затылок, а пальцы запутались в волосах. Но вовсе не это натолкнуло меня на шокирующий вывод: кажется, Килану О’Брайту нравится со мной целоваться. Свидетельство тому теперь красноречиво упиралось мне в бедро.
Неужели не я одна забыла о съемке, о наших ролях? Быть такого не может. Единственное, в чем я была уверена на все триста процентов: мне нравилось целоваться с Киланом. Нравилось ощущать его уверенные руки на своем теле. И я совершенно точно была возбуждена не меньше.
Простонав в голос, я подалась назад, подставляя шею и грудь нетерпеливым поцелуям. Его неровное дыхание касалось кожи, разбегалось мурашками, заставляло все внутри меня сжиматься в предвкушении. Тело отзывалось дрожью на каждое касание его губ и языка. Я хотела большего, чем просто поцелуи и мимолетные прикосновения. Большего, чем его губы на сжавшихся сосках. Намного большего.
Но большего, конечно, не будет. Он — профи, даже несмотря на стоящий член. Подумаешь, взыграло. Может, его сегодня утром беспощадно выдернули из постели, где трудилась милая и послушная поклонница всех его талантов? Или, наоборот, в крови Килана кипит предвкушение особенного вечера с возлюбленной, у которой грудь третьего размера и твердая накачанная попка. Конечно, попка у меня тоже классная. И грудь. Отличная такая двойка. А может…
Тут не слишком связный поток мыслей в моей голове оборвался, и я тихо ойкнула. Килан чуть подвинулся и шумно втянул носом воздух, когда его горячий член ткнулся именно туда, куда предусматривала природа. Но явно не предусматривал сценарий!
Я мягко подалась навстречу, ощущая как обжигающая плоть скользит между влажных складочек. Килан судорожно вздохнул, сжал пальцы на моих бедрах, почти причиняя боль. Его губы перестали ласкать грудь. Новый поцелуй вскружил голову, заставив окончательно отбросить здравый смысл и стыд. На этот раз мы подались друг к другу одновременно. Резкое и одновременно тягучее движение сопроводил мой громкий стон.
Мир вдруг качнулся, закружился перед затуманенным взором, когда Килан опрокинул меня на кровать. Софиты над нами на мгновение вернули ясность мысли, напомнив о том, где мы находимся. А потом мощная фигура Килана закрыла меня, кажется, от всего мира. Он больше не целовал меня, лишь оглядывал потемневшим взглядом, словно тоже опомнился.
А потом, явно вспомнив о камерах, медленно, словно боясь совершить непоправимое, двинул бедрами. Обжигающе горячий член скользнул между набухших губок, зацепился головкой за клитор и двинулся дальше, проезжаясь по нему всем стволом. Меня затрясло. Я вцепилась в плечи Килана, всхлипывая в голос. Ален мог мной гордиться — со стороны это наверняка выглядело как блестящая актерская игра. Вот только я абсолютно не играла. Я текла и трепетала от мысли, что, когда все закончится, декораторы найдут на простынях огромное мокрое пятно.
Обратное движение совсем отключило мозг. Я выгнулась в спине, раскрываясь полностью, призывая его продолжить. Ладонь Килана накрыла мою грудь, сжала сосок между пальцев.
Он толкнулся еще раз, другой. И я почувствовала это тоже — легкую, едва уловимую дрожь. Он хотел меня! Комкал пальцами волосы, оставлял на коже невидимые следы поцелуев и хотел, хотел так, что тело начинало выходить из-под контроля.
“Давай!” — хотелось мне крикнуть.
“Пожалуйста!” — хотелось умолять.
Но я могла лишь шире раздвинуть ноги и подаваться бедрами ему навстречу, мечтая поймать постоянно ускользающий член, насадиться на него.
Килана трясло все сильнее. Его толчки уже почти причиняли боль — таким твердым был его член. И наконец он не выдержал. Накрыл одной ладонью мою щеку, будто заранее извиняясь, а второй обхватил член у основания, направляя его абсолютно против сценария. Мне кажется, я четко уловила тот момент, когда профессионализм Килана сдался под натиском желания.
Резкий толчок под мой приглушенный вздох, и он вошел в меня. До основания, до моего громкого стона и искр перед глазами.
“Продолжай, пожалуйста, продолжай!” — билось в мозгу.
Меня лихорадило. Там, глубоко внутри, его член прожигал во мне дыру. Гребаную черную дыру, в которую улетали остатки стыда, скромности и какого-никакого профессионализма. Хотя, кажется, были в истории кинематографа случаи, когда актеров заставляли по-настоящему заниматься сексом перед камерами. Впрочем, это явно не наш случай. Меня заставлять не пришлось.
Черт, да я готова начать умолять Алена, чтобы не останавливал съемку! Хотя бы еще пару минут. Еще чуть-чуть…
Стало вдруг темно. И лишь громкая ругань Алена подсказала, что это не у меня проблемы со зрением. В павильоне отключили свет.
— Черт! — выдохнул Килан и уставился на меня мутными — это было видно даже в полумраке, в который погрузилась студия — глазами.
Он продолжал мелко толкаться в меня, будто не в силах остановиться.
Во мне же, наоборот, с отключением света наконец включился здравый смысл. О, святой “Макфлурри”, я занимаюсь сексом на съемочной площадке! С практически незнакомцем! И пусть я вижу лицо Килана О’Брайта каждый день на постерах, это еще не повод послушно раздвигать перед ним ноги.
Пытаясь сжать колени, я начала отодвигаться. Точнее, попробовала отодвинуться. Хватка Килана на бедрах усилилась, не позволяя мне ускользнуть. Но он хоть остановился. Просто удерживал, глядя на меня сверху.
— Прекрати, — еле слышно прошипела я, нервно косясь на ругающегося по телефону Алена.
С кровати я видела лишь очертания его фигуры. Один из операторов неизвестно когда исчез, а вот второй точно смотрел на нас. Кажется, я сейчас умру от стыда.
— Выйди, — уже чуть громче потребовала я, снова заерзав бедрами. Это движение пробежалось сладкой истомой по телу. Но на этот раз я силой воли заставляла работать свой одурманенный разум.
— Никуда не выходим! — прокричал Ален. — Обещали дать свет в течение пяти минут.
Я точно умру. Как же стыдно!
— Вас понял, шеф! — неожиданно громко отозвался Килан и, ухватив меня за плечи, дернул вниз, насаживая на себя глубже.
А затем улыбнулся, глядя мне в глаза, и слегка расслабился, наваливаясь почти всем весом.
