— Я рядом, тише.
И шепот этот скребет перепонки когтями, и я жалобно мычу, а затем перед глазами проясняется, и я замираю в мелкой и холодной дрожи, уставившись в лицо мрачного и бледного Родиона. Он вполне мог бы быть привратником Ада и пугать грешников только одним взглядом.
— Я жива? — хрипло спрашиваю я и морщусь от боли, что сдавила горло.
— Жива. Чуток придушили, — Родион ободряюще улыбается, но я вижу в его глазах черный огонь ярости, — так на несколько секунд отключилась.
— На несколько секунд? — разочарованно похрипываю я. — Серьезно?
Оглядываю туалетную кабинку мутным взглядом и печально вздыхаю. Эти несколько секунд в сознании растянулись на пару часов, в которых, по моим ощущениям, я отчаянно боролась за жизнь, а я всего-то потеряла сознание.
Родион сидит на полу, привалившись к хлипкой стенке кабинки, а я разлеглась у него на коленях. Места тут маловато, поэтому между моих бесстыдно раздвинутых ног расположился унитаз. В воздухе витает запах аммиака, хлора и плесени, от которой меня начинает вновь подташнивать.
— Так, — я неуклюже приподнимаюсь с колен Родиона.
— Лежи, — он требовательно давит на плечи.
— Это очень мило, но меня сейчас вывернет прямо на тебя.
— Понял, — он кивает и помогает мне подняться на колени, а затем аккуратно и со знанием дела собирает мои волосы на затылке.
— Что ты делаешь?
— Ну, это очевидно же, Яна, — бурчит Родион и хмурится.
Вместо ответа, что мне ничего не очевидно, я с нечеловеческим клекотом склоняюсь над унитазом, оперевшись руками о холодные бортики.
— Не держи в себе, — ласково мурлыкает Родион, приподняв мои волосы.
— Замолчи… Я тебя очень прошу…
Мне уже нечего держать в себе кроме желудочного сока и слюны, но моему организму виднее. Он решил, что время для токсикоза и он выжмет из меня все, что во мне осталось, и начхать, что я чуть не умерла несколько минут назад.
— Как же я девять месяцев выдержу? — жалобно и гулко говорю в унитаз и сажусь, откинувшись на стенку кабинки.
Родион заботливо платком промакивает мои губы, но его глаза все еще черные от ненависти, но причина этой яркой и деструктивной эмоции вовсе не я, а мой бывший муж.
— Где он? — я устало моргаю.
— Это больше не твоя забота, Яна, — Родион вкладывает платок в мою ладонь и садится передо мной, обхватив колени руками.
— Я против того, чтобы ты…
— Я же сказал, это не твоя забота, — Родион смотрит мне в глаза.
— Да, он на меня напал, и я готова написать заявление в полицию, чтобы его привлекли к ответственности, — говорю спокойно и убедительно. — Я знаю, как ты решишь эту “не мою заботу”.
— Яна, давай мы с тобой уясним кое-что, — Родион ласково улыбается, — я глава семьи и я могу тебя выслушать, потому что ты однажды скажешь что-нибудь дельное, но это не про данный случай. И на этом я закрываю тему с Сергеем.
— Что ты с ним сделаешь?
Родион молча встает, услужливо помогает мне подняться на ноги и шагает прочь.
— Ответь на вопрос! Что ты с ним сделаешь? — я в спешке мою руки и мну в ладонях кусок бумажного полотенца, бегло глянув на шею, на которой красуется багровая линия.
Родион в ответ посвистывает, распахивает дверь передо мной и отстраненно смотрит на потолок.
— Как мы собираемся с тобой жить под одной крышей?
— С трудом, — хмыкает Родион.
У входа уборной столпилось несколько женщин, по лицам которых видно, что они едва сдерживают в себе возмущения, однако молчат.
— Родион.
— Ты задерживаешь людей, Яна.
— Им будет очень интересно послушать, что ты убьешь моего бывшего мужа, — цежу в его надменное лицо, — а я тебе прошу быть разумным человеком. Жестокость порождает еще большую жестокость и тебе надо вырваться из этого порочного круга.
— Ты, видимо, еще не пришла в себя, — вздыхает Родион, скучающе уставившись в потолок.
— А я видела, как два каких-то уголовника тащили мужика с разбитым лицом, — шепчет низенькая и полная женщина и кивает на капли крови на кафеле, — это и есть ваш бывший?
— Они не уголовники, — Родион переводит на нее колкий взгляд. — Ни у одного из моих ребят нет статьи даже по мелкой кражи, уважаемая. И мало того, я проверяю даже их родственников. Это приличные люди.
— Приличные люди не ломают носы, — фыркает женщина.
— Ломают и не только носы, но строго по заслугам, — Родион шагает мимо притихших женщин, — но у дам свой взгляд на жизнь. Вы мягкие, добрые и это прекрасно. Оставайтесь именно такими, но уважайте авторитет своих мужей.
— А мужья тоже должны уважать жен, между прочим, — торопливо следую за ним. — И знаешь что?
— Что, моя милая? — Родион идет размашистым шагом через холл.
— Я не буду безоговорочно уважать твой авторитет и молчаливой овцой принимать все твои решения
— Ты кто угодно, Яна, но не молчаливая овца. Ты очень много говоришь. Так много, что у меня голова болит, — он открывает очередную дверь. — А я ведь не наблюдал за собой мигрени.
— Хорошо, — я встаю к нему вплотную и поднимаю на него взгляд, — я словом с тобой больше не перекинусь, если у тебя от меня болит голова.
— Солнышко мое, — стискивает мое лицо в ладонях, и дверь со скрипом закрывается, — уверен ты и двух часов не продержишься.
— О, ты даже не подозреваешь, как долго я умею играть в молчанку, — обиженно бубню я. — Я в этом мастер.
— Два часа, — Родион скалится в улыбке. — Если ты одаришь меня молчанием и выдержишь хотя бы два часа, мы поступим по-твоему и обратимся в полицию с заявлением. Если нет, то я тебя отшлепаю.
— За что? — я округляю глаза
— За то, что ты меня не слушаешь, Яна, и перечишь, — Родион смахивает с моего правого нижнего века ресничку и смотрит на часы. — Отсчет пошел.
Задерживаю дыхание и поджимаю губы. Он со мной ведет, как с маленьким ребенком, который капризничает и требует рыданиями и криками новую игрушку или сладость, и я покупаюсь на его хитрость.
— А теперь пойдем пообедаем, — он пропускает меня вперед, — чтобы тебе было чем удивить белого друга.
Он еще смеет издеваться над моим токсикозом и страданиями. Я тоже бы не отказалась быть отцом: удовольствие получила, а через девять месяцев радуешься румянному карапузу и невероятно гордишься собой, какой ты молодец. Этот мир очень несправедлив к беременным женщинам.
— Как ты? — на крыльце нас встречает Алекс и скользит цепким и внимательным взором по шее.
Мычу в ответ, и он весь напрягается, обеспокоенно заглядывая в лицо:
— Босс, кажется, ее…
Прерываю его рыком и киваю на посмеивающегося Родиона.
— Что? Я не понимаю! — Алекс переводит недоуменный взгляд на него. — Что с ней?
— Да кто же ее знает, — тот пожимает плечами. — Очнулась и мычит всю дорогу.
— Может, в больничку?
Топаю ногами, фыркаю, мотаю головой и в следующее мгновение цокаю и скрещиваю руки на груди, с осуждением глядя на Родиона. Ну, не подлец ли?
— Думаешь, надо в больничку? — он хитро смотрит на Алекса, который не отличается умом и сообразительностью.
— Ну, это же ненормально, — тот опять глядит на меня и показывает пятерню. — Сколько пальцев?
Раскрываю рот, чтобы ответить, но тут же спохватываюсь и в ответ поднимаю растопыренную ладонь.
— А теперь, — показывает два пальца, и я от него зло отмахиваюсь.
Эмоциональным мычанием доношу до него, что его босс вздумал со мной сыграть в молчанку, и многозначительно развожу руками. Что тут непонятного?
— Босс.
— Да?
— С ней явно что-то не так.
— Вероятно, — Родион кивает. — Но все женщины с придурью.
— Но не настолько, — охает Алекс и обхватывает лицо шершавыми руками, чтобы через секунду оттянуть каждое веко. — Зрачки расширены.
— Дай взглянуть.
Родион смешливо всматривается в глаза, и я в негодовании поскрипываю зубами.
— Еще даже пяти минут не прошло, а ты уже на пределе, Яна.
— Так, я не понял, — Алекс хмурится, — у вас тут опять какие-то игрища?
