Я пришла чуть раньше, и Вари на месте ещё не оказалось. Зато на моём рабочем столе лежал небольшой букетик из ромашек и белых тюльпанов.
Я занервничала. Сглотнула и огляделась по сторонам. Офис был почти пуст…
Осторожно протянула руку и взяла букет. Понюхала. Обычный запах, никакого перца.
А под букетом обнаружилась маленькая шоколадка, причём нераспечатанная, в заводской полиэтиленовой упаковке. А под ней — крошечная открыточка.
Открывать её было боязно, но я всё же решилась. Чуть вздрогнула, когда оттуда ни чернила не брызнули, ни летучая мышь не вылетела, и вчиталась в написанное.
«Ромашка, прости меня за всё. Особенно за выпускной.
С.М.
P.S. Специально взял шоколадку в полиэтилене — чтобы ты не сомневалась насчёт перца. Она с обычными орехами».
Я растерянно плюхнулась на стул, в одной руке сжимая букет и открытку, в другой — шоколадку. Потом обратила внимание, что у меня есть ещё одно приобретение — небольшая зелёная вазочка, уже наполненная водой. И в неё этот букет прекрасно влез…
Предусмотрительно…
Немного подумав, я осторожно открыла шоколадку. Выбросила полиэтилен, надорвала упаковку, отломила дольку, засунула себе в рот… Вкусно. И перца нет.
Внутри почему-то стало очень тепло. И светло. Будто бы там кто-то лампочку включил.
Я подняла голову… и вдруг обнаружила неподалёку Мишина. Он застыл в паре шагов от моей перегородки и с улыбкой наблюдал за тем, как я жую его шоколадку. С хорошей такой улыбкой, мягкой, как в пятницу, и понимающей.
И я тоже постаралась улыбнуться, хотя мне почему-то очень хотелось плакать.
Удивительно, но он как-то умудрился это заметить. Улыбка угасла, Мишин подошёл к перегородке, обогнул её и сел рядом со мной на корточки.
— Ну чего ты, Ромашка? Невкусно?
Я помотала головой.
— Букет не понравился?
Я снова помотала головой.
— А что же тогда?
Ну вот и как ему это объяснить? А он ждёт объяснений, во взгляде беспокойство… пытается подбодрить меня улыбкой, но она всё равно получается беспокойной.
И я выдавила из себя:
— Я не хочу тебя прощать.
Улыбка Мишина угасла. И я поспешила добавить:
— Не хочу. Но не могу.
И запнулась.
Он, конечно, ничего не понял.
— Ромашка, если ты не хочешь, не страшно. Я подожду.
— Нет, я… Я умом не хочу, а… Какими-то другими органами не могу не простить. Как так, а?
И тут я всё же не выдержала. Продолжала смотреть на Мишина, а у самой слёзы из глаз катились.
Я не всхлипывала, не рыдала, просто сидела — а по щекам текло. Как в дождь…
Сергей нахмурился, встал и огляделся. Не знаю, что он там увидел, но после этого он наклонился, сдёрнул меня с кресла и почти понёс в свой кабинет.
Почему я не испугалась? Понятия не имею. Я немного напряглась в его руках, но больше от неожиданности, чем от неприязни.
Зайдя к себе, Мишин поставил меня на ноги, закрыл дверь, а потом подошёл к своему столу, взял оттуда что-то и протянул мне.
Это были бумажные платочки.
— Держи. Плачь здесь, чтобы никто не видел.
Я нервно рассмеялась.
— Это так важно? Чтобы никто не видел?
— Ну если хочешь, можешь возвращаться, дверь я только прикрыл. Замка-то нет.
Я достала один платочек, промокнула им глаза. Плакать уже не хотелось.
— А у тебя есть зеркало? Мне бы посмотреть, что с тушью.
Сергей покачал головой, а потом сделал шаг вперёд и вгляделся в моё лицо.
— Вроде бы не потекла.
— Хорошо, — вздохнула я, почему-то сразу ему поверив. — Тогда я… пойду?
— Иди, конечно.
Я уже отвернулась и взялась за ручку двери, когда Мишин вдруг сказал — тихо, но очень сердечно:
— Спасибо, Ромашка.
И мне опять захотелось плакать.