А еще бесил бесконечно-мокрый французский октябрь. Дождь не заканчивался, будто в небесах появилась брешь и теперь нас до весны будет заливать холодной водой. Я давно отчаялась увидеть настоящий задорно-горячий осенний Париж и часто печалилась, выглядывая в окно и выискивая на тяжелом грифельно-сиреневом небе хоть малейший просвет. Его не было и не предвиделось — затянуло очень плотно, будто серым покрывалом накрыло землю. Как и в нашей семейной жизни. Ни капельки надежды на улучшение, ни грамма понимания и желания исправить ситуацию. Волгина все устраивало, он будто срок отбывал в этом свадебном путешествии и считал часы до нашего возвращения домой.
Значит, моя задумка развестись вполне оправдана, потому что будущее в статусе Волгиной совсем меня не радовало. Муж был закрытым, хмурым и непонятным.
На третий день молчанки меня уже откровенно мучило с ним поговорить, да хотя бы поругаться — так хоть что-то движется и выясняется, но Ренат не давал и малейшего повода, потому я, уткнувшись в телефон, весь дождливый день пыталась читать.
Флобер обещал найти о Волгине больше информации, но пока нарыл только то, что Ренат разбогател на каком-то сокровище, что по слухам спрятал на землях их семьи еще прапрапрадед. Меня же больше интересовало не его быстрое богатство, а прошлый брак и покойная жена, а это было грубо вычищено не только из СМИ, но и архивов.
Что скрывает мой муж? Какую тайну носит под сердцем? И не она ли причина нашего с ним союза? Скоротечного и такого неправильного.
То, что Ренат не оставит попытки затащить меня в постель, я поняла сразу. По взгляду, который все время блуждал по моим плечам, груди, талии и бедрам, не прикасаясь, ласкал губы и волосы, покрывая кожу мурашками, и прищуру, что прятал расширенные горячие глаза мужчины.
Каждую ночь я засыпала рядом с ним на кровати, вытягиваясь солдатиком и считая его вдохи и выдохи. Порывистые, глубокие, заставляющие дрожать от страха. Каждую секунду я была на взводе, каждую секунду готовилась к нападению, к прыжку хищника. Но он лишь облизывался и испытывал мое терпение. Напоминало измождение, доведение жертвы до крайней истощенности.
С Андрэ толком поговорить не получилось. Не хотела, чтобы Волгин подслушал, что я рою на него информацию, мне его злость уже знакома, не буду лезть в пламя без повода. Потому мы с другом перебрасывались короткими сообщениями, когда я отходила в туалет или душ.
Чем больше уходило времени, и минуты наслаивались одна на другую, превращая часы в неволе в дни вынужденного брака, я понимала, что говорить с Андрэ не о чем. Делиться переживаниями о муже не было смысла, пока сама не разобралась, что дальше будет, и как мы будем с этим жить. Давать же лишние надежды Флоберу я тоже не хотела, а все недвусмысленные намеки друга отсекала под корень.
Ренат меня больше не купал, не настаивал на том, чтобы я при нем переодевалась, и вообще старался держаться максимально на расстоянии, словно боялся ко мне прикоснуться. На прогулках шел рядом, но никогда даже случайно, локтем или бедром, не дотронулся до меня.
На четвертый день после завтрака муж на несколько часов уехал, а потом вернулся настороженный и напряженный. Я это чувствовала по солдатской осанке, по взгляду исподлобья, слышала по частому и глубокому дыханию. Научилась без слов улавливать перемену его настроения и старалась избегать прямых взглядов. Не трогает — и хорошо.
Полулежа на кровати, я скролила на телефоне какую-то книгу, но не могла собрать буквы в слова, все время мысленно возвращалась к Ренату, который уже второй час молча стоял у окна и смотрел на бесконечный дождь и темнеющее небо перед закатом.
Не получалось не следить за мужем — он занимал собой все пространство, притягивал взгляд. Какие же у него плечи — как в книгах пишут — косая сажень. И ноги… сильные, крепкие и длинные. А еще, глядя на его спину, покрытую тонкой тканью белоснежной футболки, я все время видела те грубые продольные шрамы. Представляла их, думала о том, как муж их получил. И руки зудели потрогать, язык немел от желания спросить, кто с ним так поступил, что тогда случилось. Безумно, но я словно отравилась его присутствием, заболела вниманием и начинала мечтать, что он сбросит лед со своей души и проявит себя. В хорошем или плохом смысле. Это глупо и наивно, но я чувствовала, что Ренат что-то скрывает и придерживает реакции специально, сохраняет дистанцию и не собирается ничего менять. Наверное, он давал обещанное мне время, чтобы я могла привыкнуть к мысли, что с ним придется лечь не просто в постель — на разные берега кровати. С ним придется переспать. И не один раз. Да только без общения и знакомства ничего не выйдет, я не смогу с ним так сблизиться.
Мы зашли в тупик.
Вчера я долго не могла уснуть. Все думала, как правильно развестись с Волгиным. Так, чтобы он гарантированно меня отпустил. Я знала, что большие деньги могут заточить меня навечно в этом браке, никто никогда не поймет, что я в плену. Он ведь мой муж. Люди просто будут насмехаться и никогда не поверят, что я вышла за него под давлением.
Если не придумаю что-то неопровержимое, не отделаюсь от Рената и его власти над собой, мне конец — я буду вынуждена, как мать, всю жизнь притворяться, ходить на сторону, чтобы получить утеху бренному телу и успокоить душу. Нет, не хочу такой жизни. Я должна все продумать до мелочей, уверена, что найдется способ оторвать меня от Волгина. Важно еще, чтобы родители не пострадали, и Ренат не посмел им мстить.
А если обвинить его в измене? Но как? Муж не отходит от меня дальше чем на десять метров, на других женщин и девушек не смотрит — будто в мире никого больше нет. Он вообще странный и будто соткан из нервов, но, похоже, встает у него только на меня. Когда это случается, а случается часто, муж либо отворачивается, либо уходит в ванную. Это и горько, и смешно. И необъяснимо волнующе. Мы друг другу никто, но я буду себя обманывать, если скажу, что Волгин совсем не интересует меня, как мужчина. Да и его поцелуи на свадьбе, в машине, его ласки… все осталось яркими воспоминаниями и волновало не меньше, чем желание освободиться от брака.
Не дождавшись в очередной раз диалога, я приняла душ, чтобы лечь спать сразу после ужина. Дни растягивались, как резинка, становились унылыми. Меня буквально ломало от бездействия, хотелось динамики и солнца.
— Собирайся, Есения, — уходя в ванную комнату, холодно попросил муж. Бросил на меня долгий взгляд и, отвернувшись, привычно закрыл за собой дверь на замок. Можно подумать, я буду к нему ломиться или подглядывать, когда он купается.
Куда собираться? Ночь скоро. Что он задумал?
Чтобы прогнать трепет, что стал привычным в присутствии мужа, я сжала руку на поясе халата. Оказалось, что в неведении быть тяжелее, чем бояться агрессии и давления. Теперь Волгин отдалился, но был не менее опасным и пугающим. Только эта опасность щекотала уже иначе, подбрасывала во сне эротические картинки, мучила томительной жаждой, скрученной пружиной желания внизу живота. Ренат ничего не делает, а я словно под афродизиаком. Почему?
— Ты одета? — муж вернулся быстрее, чем я ожидала. Прошел спокойно к шифоньеру и, скинув халат, остался обнаженным.
Я замерла от неожиданности. На смуглой коже все еще мерцали капли воды. Шрамы набухли, набрали крови, а подтянутые ягодицы притянули взгляд. Я никогда не видела голых мужчин так близко. В кино или на фото да, но в жизни… не приходилось.
Ренат одевался быстро — боксеры, рубашку, брюки — а я все еще стояла пригвожденная осознанием. Он такой… невероятный. Классный. Настоящий мужчина, о котором можно только мечтать. Если бы не знала, на что он способен, а увидела, к примеру, на фото в журнале, я бы долго любовалась. Но все это обложка, я помнила прекрасно и не собиралась обманывать себя.
— Я жду, — Ренат присел на кресло, закинул ногу на ногу и уставился на меня.
— Ты не выйдешь? — вылетело жалкое.
— Ты моя жена, не забывайся, — отчеканил Волгин. — Одевайся, мы опаздываем.
