Сдерживаю себя, чтоб не нагрубить почти бывшей жене.
— Ты все еще у меня?
— Да.
— Я ведь сказал, как приведешь себя в порядок, чтоб нашла гостиницу, вызвала такси и ехала туда. Нужно было просто выйти и захлопнуть дверь.
— Но ты так внезапно ушел, я волновалась.
— Ева, сука, вот не беси меня своим волнением. Я не посмотрю, что ты беременная не пойми от кого, хотя это надо еще проверить.
Сбрасываю звонок, выхожу из машины, несколько минут дышу прохладным воздухом. Надо успокоиться, но, черт, не могу, наверное, себя так чувствуют наркоманы в поисках дозы: волнение, тревога, страх. А еще острое предчувствие чего-то нехорошего.
Захожу в квартиру, Ева на кухне в моем банном халате, плечи вздрагивают, она тихо плачет.
Разувшись, иду в ванную, снимаю рубашку, брюки, бросаю все в стиральную машинку, умываюсь холодной водой. В спальне, где все еще стоят Манины розы, а под потолком радуга из разноцветных шаров, надеваю джинсы и футболку.
На кухне варю кофе, не обращая внимание на слезы Евы, меня сейчас абсолютно ничего не трогает в ней. Нет ни жалости, ни сочувствия, лишь горечь, оттого что я жил с этой женщиной, думал, что люблю. Делал все, а в итоге вот что вышло.
Но сейчас волнует не она, а моя Маня. Моя милая, славная, но такая дерзкая и красивая малышка. Надо будет еще раз съездить к ее дому, у которого я сидел в машине как в окопе несколько часов, после того как охрана сказала, что Марии Владимировны дома нет.
Даже позвонил Серафиме, которая удивилась моему вопросу, но ответила, что не знает, где Маша. Фоном играла музыка, слышался женский смех, звон бокалов.
Горячий кофе обжег губы и язык.
— Ева, сядь.
Не двигается с места, продолжая тихо плакать.
— Я сказал, сядь, меня абсолютно не трогают твои театральные способности и лживые слезы. Я уже не тот Денис, что был с тобой раньше, не тот наивный дурак, смотрящий с обожанием на свою жену, которая совсем не ценила ничего, что я для нее делал.
— Это неправда. Я любила тебя и сейчас очень люблю. Я очень тебя люблю, Денис.
Поворачивается, глаза лишь немного красные, садится за стол.
— Ты себя слышишь? Ты трахалась с моим отцом, ты от него беременна — и говоришь о любви? Это даже не смешно, это страшно, у тебя, случаем, не осеннее обострение?
Ева кусает губы, отворачивается, но тут же смотрит уверенно. Как я жил и не замечал в ней этого двуличия?
— Рассказывай.
— Что?
— Все. Если ты будешь молчать, я выгоню тебя прямо сейчас.
— Ты влюбился?
Смотрю в лицо девушки: да, Ева красивая, может быть трогательной, нежной, а еще уверенной и наглой. Не зря ходила на театральные курсы, которые я же и оплачивал.
— Ева, не раздражай меня.
— Влюбился, вижу, меня считаешь подлой, а сам буквально сразу нашел себе бабу. Кто она, студентка, да? Их много около тебя кружило всегда.
— Хватит, сука! — Ударяю кулаком по столу, так что подпрыгивает чашка с кофе, Ева испуганно вскакивает со стула. — Я тебя, блядь, придушу сейчас, если ты еще хоть слово скажешь. Спрашиваю, чей ребенок?
— Не знаю.
Это становится любопытно.
— Что значит “не знаю”? Ты не помнишь, с кем трахалась? Каким образом в этом всем замешал мой отец? Какой срок?
Ева мнется, сжимает на груди ткань халата.
— То и значит, что не знаю, мы были с Олегом, то есть с Олегом Игоревичем в июле, я не знаю, как так получилось, он очень интересный мужчина.
— Этому интересному мужчине пятьдесят восемь лет, у него больное сердце. Это в момент вашего секса ему стало плохо, так?
— Да, — отвечает тихо, опускает глаза.
А у меня в голове все еще не может сложиться картинка, где Ева и мой отец в одной постели. Но что было, уже не вернуть.
— Что потом? Сколько вы с ним были?
— Две неделе до приступа и потом я была рядом, но…
— Что но?
— Я так волновалась, правда, места себе не находила.
— И легла от великого расстройства под другого мужика?
Мне не надо ее спрашивать, все видно по лицу.
— Ты так и в нашем браке волновалась? Часто расстраивалась?
— Нет, нет, никогда, Денис, правда, никогда, я была верной.
— А сейчас что случилось? Шлюший инстинкт проснулся?
Грош цена ее словам, но сейчас не об этом.
— Так, ты волновалась и переспала с другим мужиком, считая моего отца очень интересным мужиком. Кто он?
— Арсен.
Я засмеялся так, что, кажется, затряслись стекла на окнах. Сука, как же я забыл о нашем шустром и незаменимом управляющем отцовского отеля?
— А то, что у Арсена жена в Абхазии и двое детей, тебя никак не смутило?
— Как — жена? Он говорил, что развелся.
— Господи, я сейчас умру от смеха. Ева, я не думал, что ты такая беспросветная дура, это край, ниже только осталось дать Казанцеву. А может, у вас уже, что и было, вообще неважно.
Несколько минут прихожу в себя, это все, конечно, смешно, если бы не было так печально. Вот, это мой бумеранг, карма. Я говорил Маше, что почти развелся, Арсен, так же сказал Еве. Моя еще не бывшая жена спала с моим отцом и управляющим и не знает, от кого из них беременная.
— Зачем ты пришла ко мне, а не к отцу или Арсену?
— Я… я не знаю, я не хочу этого ребенка, мне нужны деньги на аборт.
Ситуация, скажем, не из легких.
— Я не дам денег на это, ты знаешь мое отношение к такого рода процедурам. И если бы ты хотела это сделать, ты бы уже сделала, но ты пришла ко мне, чтоб испортить жизнь, свалить всю ответственность за свои поступки. Так, Ева?
Молчит, отвернулась.
— Утром позвоню отцу и все ему расскажу, это не обсуждается. Я куплю тебе билет и отправлю к нему, разбирайтесь втроем, делайте анализы ДНК, не знаю, что там еще делают в таких ситуациях. У меня и без тебя полно проблем.
— Она приходила.
— Кто?
— Твоя проблема.
В груди все обрывается, ладони потеют, сжимаю кулаки.
— Что ты ей сказала?
— Что ты мой муж, я твоя жена, и мы ждем ребенка.
Срываюсь с места, хватаю Еву за шею, она вскрикивает, в глазах ужас. Я реально готов сейчас ее прибить за поганый язык и сказанные слова.
— Твое счастье, что ты женщина, я не ударю, сегодня ты улетишь в Сочи, я лично посажу тебя на самолет, а Арсен с отцом встретят. Ты меня поняла?
— Да, да, отпусти, больно.
— Собирай чемодан, едем в аэропорт.
Ева засуетилась, я сел за стол, сложил перед собой руки, чувствуя, как они трясутся. Вот почему Маша не отвечает, заблокировала, наверное, ее можно понять, молодая слишком. Представляю, как Ева могла все преподнести.
— Дьявол!
Снова кулаком по столу. Надо было решать все дела с Евой и разводом раньше, а уже потом влюбляться. Сам виноват, что такое допустил.
Глава 32 Маша
Не могу пошевелить руками, они до того тяжелые, словно их придавили огромной бетонной плитой. Нет, все мое тело сейчас придавило ей. Хочу открыть глаза, но не получается.
Господи, как же плохо.
С трудом переворачиваюсь на бок, наконец-то удается приоткрыть тяжелые веки, но картинка мутная. Зажмуриваюсь, начинает кружиться голова, начинает и подташнивать.
Так, это похмелье, жестокое похмелье.
Не надо было мешать вино и коктейли. А лучше вообще не надо было пить. Пытаюсь снова открыть глаза, картинка четче, большое зеркало встроенного шкафа-купе, в нем отражается кровать, смятые простыни и девушка.
Волосы свисают на пол, грудь прикрыта черной шелковой тканью.
Не узнаю ту, что вижу напротив, но когда до меня наконец доходит, желудок сдавливает спазмами, глубоко дышу, сдерживая рвотные позывы. Это не мое зеркало и не моя кровать. Но та девушка в отражении — это я.
Тошнота отступает, когда переворачиваюсь на спину, теперь смотрю в потолок, он до такой степени белый, что режет глаза, и в голове от этого острая боль.
Так, Маша, вспоминай. Ресторан, клуб, Зоя, барная стойка, текила «Локита», а до нее вкус водки и апельсинового ликера. Нет, нет, надо думать только не об алкоголе. Больше никогда, никогда в жизни, ни капли спиртного в рот.
