Я не могу прийти к консенсусу со своим сознанием, дать разумное объяснение чувствам, обуревающим меня.
Я, словно истеричка с ПМС, мечусь от одного состояния к другому пинг-понговым мячиком. С первых минут нашей новой встречи с Глебом не могу совладать с эмоциями, захлестывающими меня противоречивыми желаниями: то хочу его до безумия, до подкашивания коленок и тахикардии, до влажного жара, расплывающегося внизу живота истомой наваждения, то готова дать этому нахалу по морде и послать в дальний эротический в гордом одиночестве, и чтобы он из него не возвращался, чтобы оставил меня в покое, исчез с моих радаров и…
Ну, нет же! Нет!
Сжимаю кулаки до болезненных отметин на ладонях от впившихся в них ногтей. Прикрываю глаза, глотая воздух большими порциями. Мне нужно, мне срочно нужно трезвое сознание и адекватное поведение! Иначе быть беде.
Глубоко вдыхаю прохладный, вечерний воздух с тонким запахом лесной тишины и водного умиротворения. Выдыхаю клубящийся в душе конфликт чувств и широко распахиваю глаза.
Ужин… У нас просто ужин. Что, мы поесть вместе не можем? Можем!
Разворачиваюсь в сторону озера, скидываю обувь и несмело ступаю на песок. Он еще не остыл, нагретый дневными лучами летнего солнышка, и так ласково щекочет ступни, даря теплое тактильное успокоение. Шуршание песчинок под ногами добавляет релакса в мое взбудораженное сознание, и я неспешно бреду к воде. Еще одна релаксирующая составляющая для того, чтобы поймать «дзен».
С озера тянет прохладой, и пальцы ног ласкает все еще студеная вода. Контраст температур и ощущений пробуждает новые эмоции — детской радости и непосредственности. Навевает дрему на рассудительность, и где-то в подсознании робко поднимает голову желание сделать то, за что потом я себя точно буду укорять.
Но это же потом?
А сейчас…
Сейчас я чувствую, как Глеб бесшумно подходит ко мне, встает за моей спиной, и его большое и сильное тело, словно мощный магнит, притягивает меня к себе. Его аура окутывает меня, вытесняя из сознания все мысли и доводы, оставляя лишь сладкую истому, растекающуюся по венам горячим сиропом.
Тихие, вкрадчивые слова, слетающие с его губ, еле уловимый жар дыхания на моей макушке и наши пальцы на тонкой ножке бокала…
— Я хочу выпить за судьбу, — произносит он с какой-то потаенной надеждой, заставляя мое сердце пропустить удар и рухнуть трепещущей птичкой к нашим ногам, — за то, что ей все известно наперед, и нам не стоит этому сопротивляться…
Звон тонкого стекла гармонично вплетается в музыку летнего вечера. Туман наваждения все сильнее поглощает действительность бытия. Так хочется просто отдаться на волю той самой судьбы. Забыть обо всем, что было, не думать о том, что будет.
Только сейчас! Только на это мгновение! Миг, когда вокруг никого и только плеск воды, стрекотание сверчков и лесная глушь, скрывающая нас от мира.
Выпиваю залпом игристое содержимое бокала. Разворачиваюсь в кольце крепких рук Глеба и, вскинув голову, смотрю в омуты его темных глаз.
Я потом буду сожалеть. Потом буду вновь выстраивать защитный барьер вокруг своего глупого сердца. Потом…
Сейчас же я, утопая в будоражащей глубине его жадного взгляда, безмолвно соглашаюсь на все, что ожидает меня на сегодняшнем рандеву с наглым боссом.
— Я голодна, — с невесть откуда взявшейся хрипотцой выдаю свое желание.
Жесткие ладони крепче сжимаются на моей талии. Во взгляде вспыхивают и тут же гаснут искры жаркого пламени, завораживают и лишают последних крупиц здравомыслия.
Непроизвольно облизываю пересохшие губы, не в состоянии вынырнуть из томной пучины. Цепляюсь пальцами свободной ладони за ткань футболки Глеба, и тихое «ой» слетает с моих губ.
Он медленно, мучительно медленно наклоняется ко мне. Проводит губами по абрису лица, чертя замысловатую линию от подбородка по щеке, и выдыхает в самое ушко, прикусывая мочку:
— Пойдем, а то все остынет.
Легкая оторопь на миг сковывает меня, я даже не дышу. А затем румянец смущения жаром проходится по телу, воспламеняя щеки и кончики ушей. Глеб отступает на полшага, разворачивается и, взяв меня за руку, тянет к импровизированному «банкетному столу».
Клетчатый плед, на котором в художественном беспорядке расположились альтернативные варианты сервировочной посуды. Все они заполнены чем-то ароматным и на вид чертовски вкусным.
Сглатываю скопившуюся во рту слюну и понимаю, что я действительно голодна. Аккуратно опускаюсь на край покрывала и тут же тянусь за плетеной корзинкой с румяными булочками. Глеб обходит наш «стол» и присаживается напротив меня. В его глазах пляшут задиристые чертики, а губ касается ехидная улыбка. Смущает.
Отвожу взгляд, старательно делая вид, что выбираю, чем бы полакомиться. С легкой нервозностью запихиваю в рот булочку и откусываю такой большой кусок, что щеки раздуваются, как у запасливого хомяка. С трудом пережевываю и сглатываю тяжелым комом, тянусь за опустевшим бокалом и разочарованно кручу его в руке.
— Еще? — спрашивает Глеб, вынимая из сумки-холодильника пузатую бутылку.
— Да, — киваю, протягивая бокал, — пожалуйста.
Наши пальцы опять встречаются на тонком стекле, и по телу вновь пробегает электрический разряд, тревожа только что угомонившихся «бабочек».
— Попробуй это.
Глеб подносит к моему рту зажатую двумя пальцами креветку в соусе. Делаю попытку перехватить ее, но он отводит руку в сторону и отрицательно качает головой, поглядывая на меня с прищуром. Затаив дыхание, беру предложенную закуску губами, стараясь не касаться его кожи, и нервно выдыхаю, когда это удается сделать с минимальной затратой моих ошалелых нервных клеточек.
Но не тут-то было! Видимо, решив, что его руки — самый удобный столовый прибор, Глеб самозабвенно продолжает выбирать самые вкусные кусочки и кормить меня ими. Я уже не сопротивляюсь, лишь дышу через раз и не забываю прикладываться к бокалу с постоянно пополняющейся искристой жидкостью.
Мы почти не разговариваем, перебрасываясь лишь короткими фразами на отвлеченные темы, но отчего-то это совсем не тяготит. Мне вполне комфортно, и я все больше растворяюсь в накатывающей романтике необычного вечера.
— Это точно лимонад? — спрашиваю я, вертя в руках бокал с очередной порцией напитка; язык слегка заплетается, а в голове туманящая эйфория.
— Угу… — расплывчато отвечает Глеб и протягивает мне дольку апельсина. — Виноградный.
Шепот, теплое дыхание на моих губах и неповторимый вкус поцелуя — нежного, но настойчивого, вопросительного, но не терпящего отказа, дурманящего. Сопротивление? Нет. Не хочу.
Тихий стон, и я лишь краем сознания улавливаю звон упавшего на песок бокала. Ладони в нетерпении зарываются в жесткие пряди темных волос на затылке Глеба, а тело льнет к мощному торсу.
Хочу его до одури! Я пьяна, и мозг в отключке. Это и к лучшему: никаких размышлений, взвешивания ситуации и разборов «за» и «против». Только он. Только я и наше обоюдное острое желание.
Поцелуй теряет свою невинность. Губы Глеба берут мои в возбуждающий плен, язык властно вторгается в мой рот, затевая пошлый танец, не оставляя и шанса на сопротивление, которое мне и не нужно. Я с тихим стоном растекающегося по телу наслаждения отдаюсь в его плен и просто отключаюсь от реальности.
Тело переполняет жар скопившегося возбуждения, ведь за время, прошедшее с момента нашей первой страстной ночи, я никому не отдавалась, и сейчас, словно ошалевшая мартовская кошка, льну к своему хищнику, страстно желая получить все, что только он может мне дать.
На миг Глеб разрывает наш поцелуй, пристально смотрит мне в глаза, будто пытаясь прочесть в них мои потаенные мысли. Я почти не дышу, купаясь в ауре животной страсти, пылающей в глубине его темного, безумно манящего взгляда. Меня затягивает в пучину дурмана, и я с готовностью ныряю в нее. Захлебываюсь, теряю голову и тянусь к нему.
Мои несмелые ладони скользят вверх по мощному торсу. Кончики пальцев горят, опаляемые жаром стальных мускулов, перекатывающихся под тканью футболки. Шея напряжена, и пульсирующая жилка на ней выдает его состояние — возбуждение и еле сдерживаемое желание. Прикусываю губу и, добравшись до затылка Глеба, чуть царапая кожу, с упоительным превосходством наблюдаю за тем, как искры порочной страсти вспыхивают ярким пламенем в глубине его глаз.
