— Я к тебе каждый день приезжать буду. Сразу после занятий. Ты не скучай тут, хорошо? Я тебе книг новых накупила. Зарубежные детективы, как ты любишь. Еще партию новинок ждут к концу недели, я просила отложить… Только если почувствуешь какой-то дискомфорт, не выделывайся, пожалуйста. Врач сказал глаза беречь. Я приеду, почитаю.
— Не дашь ты мне умереть спокойно.
— Я тебе в принципе запрещаю! Неспокойно тоже. Повезло тебе, что я у тебя одна!
— Повезло. Что ты у меня есть.
Под вечер внутри меня какая-то тоска разливается. Ноет и ноет, дышать тяжело. Хочется, чтобы обнял и успокоил именно он… Саульский.
Места себе не нахожу. Как зверь в клетке — туда-сюда, туда-сюда ношусь по спальне.
— Рома… Рома… — бросаюсь к нему, едва входит.
Обхватываю руками, прижимаюсь к груди. Жмурюсь от счастья, когда он в ответ обнимает. Так тепло мне… Так хорошо… Так надежно…
Глава 30
Я завтра снова в бой сорвусь,
Но точно знаю, что вернусь.
© Игорь Тальков «Я вернусь»
Сауль
Колоссальное количество людей не может найти себя. Признаться по чести, я достиг всего, чего когда-то хотел. Не расслабляюсь, конечно. Некогда. Жизнь — это бесконечная полоса препятствий. Стараюсь предвидеть проблемы, а не решать их по мере поступления.
То, что случается в первый день нового года, к сожалению, не загадаешь. Горит контейнеровоз из Гонконга. Сто двадцать пять тонн груза. Только девяносто из которых застраховано.
Вал черного дыма виден за несколько десятком километров. Пока мы добираемся до контейнерного терминала, огонь охватывает весь нос палубы крупногабаритного китайского судна. Пожарная и береговая охрана общими усилиями пытаются гасить, но, как докладывает главный, огонь ползет дальше. Помимо загоревшегося судна у причала находится еще три.
— Экипажи вывели?
— Почти. Два человека с гонконгского не были сняты. Не смогли обнаружить.
— Твою мать… — хмуро смотрю на начальника службы пожарной безопасности. — Это не почти, Рогулев. Вызывайте помощь.
— Проблем не будет? — намекает на содержимое контейнеров.
— Альтернативы нет. Вызывай, мать твою, помощь. Огонь нужно гасить.
Рогулев отправляется звонить и отдавать дальнейшие распоряжения, а мы с Назаром отходим немного в сторону и наблюдаем за разрастающимся хаосом. Ветер несет со стороны моря яростный треск огня, одинокие выкрики пожарных и спасателей, удушливый запах гари, шум бьющихся о борта судна волн. Море будто кипит. Хотя знаем мы, что ледяное оно. Темное, глубокое и ледяное.
— Думаешь, связано как-то?
— Не исключено. После снайперов затишье долгим было, — негромко отзываюсь я. — Надо проверять.
Мы ждали, что злопыхатель рано или поздно объявится, но не думали, что плацдармом для второго удара будет выбрана наша территория.
— Если связано, понимаешь, что это значит? — крутанувшись чуть в сторону, Назар, прежде чем сунуть в рот сигарету, сплевывает на бетон.
А мне в клубах этого густого чада даже курить неохота. Чувствую, как эта копоть в легких оседает.
— Что у нас засланный казачок, — понижаю голос.
— Сука, у меня между булок мокро, когда я об этом думаю.
— Не суетись, Назар. Сейчас уже нехрен бисер метать. Человек зашорится. Возможно, даже свинтить попытается. С умом надо. Не привлекая внимание.
— Найду падлу, собственными руками придушу, — мрачно обещает тот и, делая глубокую затяжку, вновь к причалу взгляд уводит.
— Рано об этом думаешь. Соберись. Сублимируй в мирное.
Ему наставления даю, когда у самого внутри все горит растереть суку по этому причалу, чтобы только мокрый след остался.
— Что, если кто-то из Фроловских или Зеленых этой твари заморской помогает?
— Очень маловероятно. Фрол после свадьбы только и делает, что ковровой дорожкой стелится. Забыл показательную казнь, которую он устроил, когда у себя гниду нашел? — припоминаю стрельбу в лесу. — Он с нами мира хочет. Ему это выгодно.
— Да, прав ты. Трясет его как Каштанку от одного лишь допущения, что может тебе в немилость пасть, — привычно усмехается Назар. — Знает, что тягаться бессмысленно, а к кому-то чужому в городе им в первую очередь сложно привыкать пришлось бы.
— Можно рассчитывать, что снова по своей инициативе с помощью придут.
— А Зеленые?
— У них своя территория. Мы друг другу не мешаем.
— Значит, все же чужие… Я эту амурскую тварь, когда найдем…
— У нас когда последний раз молодняк был? — перебиваю бессмысленную сейчас агрессию.
— На тот уровень, который тебя интересует, с полгода никого не принимали, — произносит Назар после паузы. — Я еще уточню, но обычно в курсе таких дел.
— Уточни. Если кто-то из своих, из проверенных, сам душу вытрясу.
Даже с вертолетами погасить возгорание удается только ближе к утру следующего дня. Возвращаюсь домой злым, голодным и адски уставшим. На сон выделяю всего пару часов, потом обратно нужно в офис. Пожарная комиссия начнет расследование.
Сегодня Юля не с добром ждет. Улавливаю ее разболтанное настроение, едва пересекаемся взглядами. Чтобы не пугать ее, душ принимал внизу, поэтому вхожу в спальню в одном полотенце.
— Доброе утро, — ее голос звучит звонко и бойко, вовсе не приветливо.
— Доброе.
Под неусыпным, пишущим недовольством, вниманием подхожу к комоду. Скидываю полотенце и натягиваю трусы.
— Если есть что-то важное, говори, — даю отмашку. — У меня мало времени.
Услышав ее шумный порывистый выдох, обращаю взгляд, чтобы в лицо посмотреть.
С Юлей далеко не всегда получается предугадать, по какому сценарию ее в тот или иной момент понесет. Как только я нажимаю на паузу, оцениваю ситуацию и пытаюсь выработать тактику, не раз было, делает нечто, казалось бы, совсем незначительное, и все настройки попросту слетают. Замыкание, обновление, аварийный рестарт.
Взрывная девочка-торпеда. Порой выстреливает так, что, как ни старайся, задевает. Горящими искрами осыпает. Случается, просто в глаза смотрит — озноб по коже, скажет что-то — земля из-под ног уходит, прикоснется — потолок падает.
Осознавая, в каком хреновом состоянии сейчас нахожусь, я машинально блокирую все органы восприятия. Отсекаю ее. Отгораживаюсь. Смотрю равнодушно, только потому что не желаю на воспаленном нерве причинять ей вред.
— Ты знал, что операция не помогла? — голос Юли обрывается слишком резко, а мое молчание выделяет ее отчаяние еще сильнее. — Сегодня папе стало плохо. Мы вызвали «скорую»… — дробит с дрожью и громким дыханием. — Я в шоке, потому что, оказывается, все к этому были готовы! Тоня, Макар, врачи клиники… Ты тоже? Знал?
— Да, знал.
Ее будто волной ударяет. Отшатывается. Зажмуривается на миг, а потом кричит от боли, конечно:
— Почему мне никто не сказал? Почему? Как это называется? Как ты мог?
Пересекая разделяющее нас расстояние, ударяет меня кулаками в грудь. Когда я ловлю и сжимаю ее тонкие запястья, изо всех сил пытается вырваться.
— Не сказал, потому что меня это не касается. Решение твоего отца.
— Но меня касается, — слышит через слово, очевидно. И я ее даже понимаю: на него ведь она не может разозлиться. Остаюсь только я. — Разве тебе все равно, что я чувствую? Как ты так можешь? Ты же понимаешь, что я… Я же… Неужели тебе плевать на мои чувства?
Меня, будто угодившего на взрывчатку вояку, на куски рвет. Не знаю, что именно срабатывает: ее слова, ее обида или ее боль. Дергаю девчонку на себя, прижимаю к груди слишком резко и грубо. Настолько крепко, что рискую попросту переломить ей кости. Обездвиживая полностью, закрываю ею свои пробоины. Запах ее вдыхаю, чтобы хоть как-то в себя прийти.
Юля. Юля. Юля.
Моя. Моя. Моя.
Не сразу слышу, что она пыхтит, стонет и хнычет от боли, которую вызывают эти объятия.
Совершая вдох, плавно разжимаю руки. С опаской и подспудным намерением, если рассыпаться начнет, ловить и клеит заново буду. Будто пьяный, воспаленным взглядом смотрю, как она отстраняется. От шока на миг затихает. Обхватывая себя руками, растирает плечи. Прошивает глазами, огнем окатывает.
