— Нет ничего, что Мурри не смог бы починить с помощью небольшого количества клея.
Джемайма оглянулась на меня. Солнечный свет осветил спутанные пряди ее потускневших волос, круги под глазами и в полной мере продемонстрировал ее бурные эмоции. И все же она была самым прекрасным существом, которое мне доводилось видеть.
— Если ты не собираешься причинять мне боль, зачем я здесь?
— Потому что я хочу, чтобы ты была здесь. — Я изо всех сил старался не отводить от нее взгляда и признался: — Мне нужно, чтобы ты увидела меня и узнала больше обо мне до того, как твой федерал заберет тебя.
Джемайма нахмурилась, приоткрыв ротик. В ее темных глазах появились вопросы, но она не озвучила их, а покачала головой и спросила:
— Когда я смогу уйти?
Звук шагов Лу, доносящихся из коридора, заставил меня закрыть рот, скрыть свое разочарование и подняться с кровати.
— Когда захочешь, но, прошу, найди меня прежде, чем уйдешь.
Во взгляде Джемаймы проскользнуло смущение.
— Лу. — Поймав ее, когда она попыталась проскользнуть мимо меня к печенью, я приподнял ее подбородок и провел ладонью по шелковистым завиткам волос. — Обязательно делись и не приставай. Мисс Клейтон нуждается в отдыхе и еде.
— Конечно, папа.
Джемайма, пристально глядя на меня, грызла ноготь.
Бросив на нее последний взгляд, я заставил себя выйти из комнаты. Всего должно быть понемногу, тем более для того, кто только начинает приспосабливаться к новой обстановке.
…Прошу, найди меня прежде, чем уйдешь…
Это была уловка. Тщательно продуманная уловка.
Томас знал, что я растеряна и не понимаю, что происходит, но по своей воли ни за что не захочу с ним встретиться.
Весь следующий день я отсиживалась в своей комнате: приняла душ, переоделась, поела и немного отдохнула.
Лу приходила всякий раз, когда могла, но ее периодически звали то помочь Мурри, то позаниматься на фортепиано с отцом, то принять ванну, поесть и приготовиться ко сну.
Такие нормальные вещи в такой странной компании.
По ощущениям Томас не хотел, чтобы девочка мне докучала, но в тоже время был не против, что мы проводим время вместе. Я была рада и тому, и другому: и поиграть с Лу-Лу, и побыть одной. Даже если мои запутанные чувства это не проясняло.
За день Лу принесла в мою комнату пазлы, книжки-раскраски и даже Клинкера. Но к половине девятого все это исчезло, словно ее здесь и не было, и с наступлением темноты в доме стало устрашающе тихо.
И тогда пришел он. Одетый в костюм, с идеально зачесанными назад волосами, без единой выбившейся пряди.
Томас вошел, закрыл дверь и сел на кровать.
Я наблюдала за каждым его движением со своего излюбленного места у окна.
Он наклонился вперед, сцепив руки между коленями, и смотрел на тапочки. Пиджак был расстегнут, и во внутреннем кармане виднелось что-то похожее на маленькую записную книжку.
«Какая-то долбанутая бухгалтерская книга?» — Я фыркнула при этой мысли и вернула взгляд к освещенным луной деревьям за окном.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил Томас.
Тишина, наступившая вместе с его присутствием, была настолько оглушительной, что сквозь толстую деревянную дверь спальни было слышно тиканье старых напольных часов в холле.
— Хорошо.
— Голубка, — начал он.
— Не называй меня так.
Снова тишина. Затем, через несколько секунд:
— Но это то, кто ты есть.
Томас даже не вздрогнул от моего резкого обвиняющего взгляда. Он просто смотрел на меня, и честность в его глазах ослепила так же сильно, как и следующие слова:
— Вот кто ты для меня.
— Я не хочу ею быть. — Я не знала, было ли это правдой, но отчаянно желала.
Томас неожиданно вздрогнул.
— Ты попробовала мои губы на вкус, а я — твои. Ты можешь лгать, но чего это будет стоить твоему сердцу?
— Мое сердце не имеет никакого отношения к этому гребаному дерьму. — Я начала злиться.
Он скривил губы.
— Разве? Тогда почему ты оказалась именно здесь?
Томас был прав, и у меня не было настроения спорить.
Помолчав, я провела пальцем по прохладному стеклу окна и спросила о том, что не давало мне покоя:
— Как ты докатился до такого? — Не дождавшись ответа, я взглянула на Томаса и попыталась снова: — Как ты можешь делать то, что делаешь, и не стыдиться этого?
— Стыд — это личное, Голубка. Я испытываю стыд точно так же, как и любой другой человек, в зависимости от того, что сделал. Но не буду лгать, что не сплю по ночам из-за своих поступков. Это просто, — он развел руками, — то, что я делаю.
— Тогда тебе, наверное, это нравится.
Он потер подбородок.
— Да. Я хорош в этом, и, ко всему прочему, получаю хорошие деньги.
Я с отвращением покачала головой.
Когда Томас снова заговорил, то тихо и прозаично:
— В крови есть искусство, Голубка. И я в некотором роде ценитель. Если хорошенько пригляжусь, то смогу найти красоту в мельчайшей детали прекращения чьей-то жизни. — Он резко выдохнул. — Я и не жду, что ты поймешь. Просто пытаюсь объясниться, и, похоже, ужасно с этим справляюсь.
— Так и есть, — пробормотала я.
— Вероятно, потому, что мои действия невозможно оправдать. Я хотел бы сказать, что убивал и причинял вред только тем, кто этого заслуживал, но я не судья и не присяжные.
— Ты — всего лишь палач.
Он кивнул.
— Верно. Однако большинство моих жертв, если тебе угодно их так называть, становятся ими по какой-то причине. Это не спортивное состязание.
— Что с тобой случилось? — Я словно бы тревожилась за него, и ненавидела себя за это. — Ты же не просто однажды утром, встав с постели, решил быть убийцей?
— Я не всегда убиваю.
Я усмехнулась.
— Позволить им жить так, как Мурри, намного лучше?
Он на мгновение прикусил губу, и мне захотелось влепить себе пощечину за то, что восхищалась тем, как его скулы еще больше заострились.
— У Мурри есть своя история. Когда будет готов, я уверен, он тебе скажет.
Любопытство смешивалась с отвращением, и в тот момент я не знала, кто является источником этого отвращения — он или я сама.
— Если не хочешь рассказывать, как стал таким, то, по крайней мере, скажи, когда.
Томас вздохнул.
— После смерти моих родителей.
Я прислонилась спиной к стене и ждала продолжения, но его не последовало. Поэтому снова попыталась достучаться до него с помощью информации, которую дал мне Майло.
— Ты искал информацию обо мне и моей семье. Почему?
Томас наблюдал за мной тягостное мгновение с отсутствующим выражением лица.
— Ты когда-нибудь выясняла, что произошло в ту ночь, когда умерла твоя мать?
Я нахмурилась, а мое сердце сжалось.
— Почему ты спрашиваешь?
— Ответь мне.
Вздохнув, я закинула ноги на подоконник и натянула ткань ночной рубашки на колени.
— Отец сказал, что это был несчастный случай, поэтому я никогда не настаивала на подробностях.
Томас потер пальцем лоб.
— Да, это выглядело как несчастный случай.
Я обхватила свои ноги.
— Что?
— Я знаю, как ты любишь истории, Голубка. Позволь рассказать тебе одну, прежде чем уйду.
Прозвучало не совсем как вопрос, но я кивнула, несмотря на дурное предчувствие.
— Пара, возвращавшаяся домой, врезалась в машину твоей матери.
— Это я знаю.
— Супружеская пара. — Томас встал и принялся расхаживать по ковру. — Видишь ли, они поссорились. У мужа уже больше года был роман на стороне. Никто об этом не знал, пока однажды маленький мальчик не увидел их в лесу за своим домом. Он был так напуган, что его матери чуть ли не силой пришлось выбивать из него то, что он увидел.
— Томас… — У меня вдруг пересохло в горле.
Он поднял палец и продолжил расхаживать взад-вперед.
— Мальчик был юн. Он не знал, что за правду будут последствия. Только годы спустя он понял, что не виноват в том, что случилось позже.
