— Эй, оденься, — в шутку вскрикнула я. — Ты меня смущаешь.
— Баш на баш, — кисть уже что-то выводила на холсте. — Начинаем. Не двигайся.
Позировать сейчас, когда уже знаешь, каков этот мужчина в постели, было еще волнительнее. Теперь взгляд на ее руки вызывал массу ассоциаций, от которых становилось тяжело дышать, а низ живота болезненно сжимался. Смуглая кожа, широкие плечи, плоский живот с аккуратной линией волос, уходивших под ремень брюк. Я не могла спокойно сидеть, пытаясь выхватить взглядом побольше любимого тела — мольберт частично закрывал мужчину. Кирилл уже даже перестал делать мне замечания, отметив мои розовые щеки и заострившиеся соски. Почему мучится должна только я? Я, недолго думая изменила позу, широко раздвинув ноги.
— Марина, — предупреждающе сказал мужчина.
Я пододвинулась чуть ближе к краю табурета, поставив одну ногу на стоящую рядом треногу. Положение было очень волнительным. Кирилл кидает на меня ироничные взгляды, но упорно продолжает рисовать.
— Как успехи? — я опускаю руку на грудь, затем на живот.
— Я уже полчаса ничего не делаю, — говорит мужчина, показывая мне сухую чистую кисть.
Моя рука касается бедра, скользит по внутренней поверхности вверх.
— Это уже слишком, — Кирилл подхватывает меня на руки, унося к кровати.
Держать на расстоянии голодного мужчину на протяжении нескольких дней чревато последствиями. Мои просьбы об отдыхе не были услышаны и после второго раза. Засыпая под утро я прижалась губами к плечу Кирилла, заглядывая в лицо спящему мужчине.
— Я люблю тебя, — и так искренне я еще никому не говорила этих слов.
ГЛАВА 23
В 10 утра мы уже выехали в Марийский поселок. Кирилл до сих пор не видел маленького племянника, сына Миры, и это и стало поводом посетить поселок.
Мира в длинном цветастом платье встречала нас у ворот. Женщина кинулась к Кириллу, повиснув на его шее, словно маленькая девочка. Сразу было видно, что старшего брата она обожала. Она, не стесняясь, осыпала поцелуями щеки Ривмана и в довершении прижалась губами к его руке. Не знаю, было ли это традицией их семьи или народа, но выглядело очень откровенно и нежно.
— Вот эти руки нам не дали умереть с голоду, — Мира всегда была искренней. — Шуко продавал даже самые любимые картины, чтобы обеспечить семью, когда папа болел.
— Хватит, — Кирилл потрепал младшую сестру по плечу. — Где маленький барон?
— Маленький барон наелся и спит, но тебя ждет кое-кто еще, — Мира потянула брата за руку, подмигнув мне.
Во дворе стоял длинный деревянный стол, ничем не покрытый, и из-за этого он смотрелся как выдернутый из прошлого века. Кувшины, подносы с мясом, высокие бокалы, посередине — огромный букет полевых цветов в керамическом кувшине. Я рефлекторно потянулась в карман за телефоном, но вовремя вспомнила, что я здесь не за этим. Кирилл замер, дернув сестру за руку.
— Мира, мы досрочно отмечаем мой день рождения?
— Нет, мы просто сильно скучаем по тебе, дорогой, — все шло по моему плану.
Огромная цыганская семья и правда скучала по Кириллу, здесь не было подлога. Тетушки (в типичных красочных нарядах и в обычный городской одежде), бородатые, кучерявые дяди, озорные цыганята и светловолосые детки (родственники мамы), старая Мамми и, конечно же, родители Ривманы.
Кирилл был точной копией отца. Папа был высоким брюнетом с иссинячерными волосами, гусарскими усами. А мама оказалась миниатюрной блондинкой, рядом с мужем и сыном она выглядела не матерью семейства, а чьей-то сестрой. Мама (Елена Григорьевна) умильно прижималась к Кириллу, не дотягиваясь даже до его плеча. Женщина постоянно улыбалась, очевидно, пытаясь скрыть слезы.
— Потом объяснишься, — шепотом сказал Кирилл Мире.
Женщина беззаботно махнула рукой, и посмотрела на меня, мол, ничего страшного. Ривман и правда был удивлен этому собранию, и периодически хмурился, оглядываясь на сестру. Но позже, когда центр внимания сместился с его личности на другие темы, он расслабился. А когда до него дошла гитара, то я повторно влюбилась. Раньше фраза «Талантливый человек талантлив во всем» мне не нравилась, я не находила ей применения, не встречала такого человека, хоть и постоянно общалась с творческими людьми. Теперь я уверовала в это утверждение, так как его сочинили про Кирилла. После каких-то традиционных песен публика начала требовать ту самую» или а давай ту, что пели на то Рождество» и прочее семейное. К третьей песне я поняла, что не знаю ни слова из текстов, и вообще слышу их впервые. Когда я спросила у Миры, что это за песни, она удивленно посмотрела на меня и спросила, точно ли я знаю ее брата. Это были авторские песни Кирилла. Я растерянно похлопала глазами, и поближе пододвинулась к мужчине. Хотелось попасть в ее ауру, пропитаться той творческой энергией, которая от него исходила.
Это движение не осталось не замеченным. Мама Кирилла наклонилась к отцу, и что-то сказала ему на ухо. Роберт Ривман пожал плечами, и, в свою очередь, спросил что-то у Миры. Та активно закивала головой, бренча тяжелыми серьгами. Так-так, похоже, родители Кирилла не знают, что в его жизни появилась я.
Отец Кирилла курил трубку. Это выглядело очень аутентично: огромный цыган с деревянной трубкой. Когда он набивал табак и раскуривал его, то казалось, что Я смотрю на черно-белую фотокарточку начала прошлого века. Кирилл с хитрой улыбкой выхватил у отца трубку, затянулся, увернулся от шуточного подзатыльника (для родителей мы всегда дети), и позвал меня.
— Марина, это мой отец Роберт. Отчество он отрицает, так что не спрашивай. Папа Роберт, это Марина. Ей еще по возрасту не положено обращение по Отчеству, — я с улыбкой сжала руку Кирилла. — Роберт— Марина, Марина — Роберт. А вон та моложавая блондинка, которая ворует из чужой тарелки торт — моя мама, Елена Григорьевна. Не будем ее отвлекать, пусть закончит это дело.
Я рассмеялась, наблюдая, как мать Кирилла и правда таскает из тарелки своего мужа куски торта.
— У меня диабет, но сладкого сильно хочется. Она так пытается меня ограничить. И главное, не толстеет, зараза. Есть за двоих, а всю жизнь как вы, Марина. Каковы ваши намерения относительно моего сына? Шуко, хватит! — отец забрал у Кирилла трубку. — Ты еще маленький для трубки. Итак, Марина, вы намерены взять в мужья моего сына?
— Э-м… Да! — я на секунду замялась, но быстро нашла ответ.
— Вот и порешали. А теперь тост скажет моя будущая сноха! — Роберт, не обращая внимания на мою растерянность, пошел к столу.
— Ну, давай, «сноха», — улыбнулся Кирилл.
Родственники монотонно шумели, дети визжали, но как только Роберт сказал про тост, все мгновенно замолчали, и воцарилась гробовая тишина.
— Э-м… Хорошо, — я взяла бокал. — Спасибо всем вам! Спасибо за то, что в Кирилле соединилось все самое хорошее: все то, что вы в него вложили, сделало его замечательным человеком, самым лучшим мужчиной. У меня уже спрашивали, как мы познакомились… Знаете, Кирилл Робертович был моим преподавателем, и я… Я жутко его ненавидела. Я его боялась, чуть не отчислилась из Академии. — Кто-то из гостей захохотал. — Он заставил меня столкнуться с самыми большими страхами жизни. Я оказалась на острове, посередине реки, посреди дикой природы. Я посмотрела в глаза детскому страху, и преодолела его, после стольких лет гнета. Я начала рисовать иначе, рисовать сердцем, а не разумом. Кирилл Робертович — учитель от Бога. Им движет не дидактика и не теория педагогики, а любовь к живописи и желание отдавать студентам свои знания, опыт. В последний год у него случались плохие времена, приходилось сталкиваться с несправедливостью и произволом, которых он не заслужил. Но мысль о том, что дома его ждете вы, я уверена, давала ему силы двигаться дальше.
Мужчина запечатлел на моих губах краткий, но сильный поцелуй. Мама Кирилла растрогалась, всхлипнув. Однако все еще следила за тем, чтобы на тарелке мужа не появлялся торт. Роберт Ривман эмоционально захлопал, сказав что-то про «Повезло парню!>>, и ущипнул Елену Григорьевну за бок.
