— Мирон Львович… — зажмуривается и краснеет стыдливой вишенкой.
— Да ты вся мокрая, — рисую круги под глухой стон.
Софья выгибается в пояснице и бесстыдно раскрывается под моей ладонью. Улавливаю легкий трепет ее плоти и уверенно проскальзываю в горячую щель.
Вздрагивает и всхлипывает. Нежные ткани сжимаются от вторжения, и я медленно веду пальцы из опухшей промежности к тугому колечку мышц. Смазываю густыми девичьими соками крепко сжатый анус.
Испуганно замирает. Едва сдерживаю себя от того, чтобы грубо и жестко взять Софью. И неважно в какое отверстие. Если она сейчас взбрыкнет, то меня точно накроет.
— Расслабься, Софушка.
Со сдавленным и сиплым вздохом жмурит глазки, и кольцо мускулов разглаживаются. Уверенным движением проникаю указательным пальцем до последней фаланги в узкую дырочку и веду рукой назад, чтобы вновь вторгнуться в теплые и тугие глубины. Софья тихо поскуливает, но не вырывается, подчинившись моим грязным ласкам.
— Мирон Львович…
Испуганно шепчет Софья, когда я проталкиваю два пальца. Сглатывает, и я проскальзываю до костяшек, вырывая болезненный и томный стон. Из нее ручьем течет смазка и тянется вязкими нитями к полу.
— Ах ты, маленькая шлюшка, — веду рукой назад, а затем в очередной раз вторгаюсь в срамную щель.
Софья тихо вскрикивает и закусывает губу, зажмурившись. Громкий стук, и сфинктер крепко сжимает мои пальцы влажными и скользкими тисками. Софья порывается встать, но я давлю свободной рукой ей между лопаток.
— Мирон Львович! — недовольный голос Марии Ивановны отдается спазмами во чреве моей жертвы.
Медленно веду пальцами по кругу разминая и растягивая анус стыдливо всхлипывающей Софьи.
— Софья у вас? — строго интересуется женщина за закрытой дверью.
— Да, Мария Ивановна, — спокойно отвечаю и дергаю рукой.
Пальцы обхватывают мягкие спазмы, которые нарастают и судорогами прокатываются по телу раскрасневшейся Софьи. Выгибается в спине, вскинув голову, и в немом крике раскрывает рот, царапая ноготками столешницу. Силки ее ануса слабеют, и она в слезах стыда прячет лицо в ладонях.
— Мирон Львович, — не унимается Мария Ивановна, — мне срочно нужна подпись!
— Оставьте документы на столе, — дрожащим голосом отзывается Софья, — я вам их занесу, как только Мирон Львович их подпишет.
Молча вытягиваю пальцы из трепещущей удовольствием дырочки и шагаю в уборную. Софья торопливо оправляет юбку, прикрывая колени, и смахивает слезы с пунцовых щек. Оглядываюсь, и она обиженно сводит брови вместе. А чего это мы такие недовольные?
— Вы извращенец, Мирон Львович, — хрипло и прерывисто шепчет.
— Софушка, ты мне чуть пальцы не сломала, пока кончала, — смеюсь и прищуриваюсь.
Вспыхивает и истерично стучит каблучками по паркету к двери. Ради этого сладкого стыда я и затеял игру с секретаршей-девственницей. Ты та еще потаскушка, Софья, и я с удовольствием оголяю твою развратную душу и познаю все ее яркие грани.
У двери она приглаживает волосы, поправляет юбку и щелкает замком. В кабинет врывается Мария Петровна, подобно неповоротливой медведице, и трясет каким-то документом:
— Мне срочно нужна ваша подпись!
Софья выхватывает из ее рук бумаги и тихо, но уверенно говорит:
— Я принесу, когда Мирон Львович подпишет. А подписи у нас ставятся в четыре часа после полудня.
— Но…
Софья пробегает глазами по документам и поднимает взгляд на Марию Ивановну:
— Почему отпуск Геннадия Рудольфича оформлен задним числом?
И краснеет при слове “задним”. Очаровательная крошка.
— Тут такое дело, — женщина отступает под гневным взглядом Софьи и жалобно смотрит на меня, — я совсем запамятовала. Мирон Львович, но не вызывать же человека из отпуска из-за моей ошибки. Он ждет отпускных. Собственно, поэтому я и пришла, чтобы бухгалтерия провела на счет оплату. Он уже в Анапе!
Будто мне не начхать на Анапу и чужой отпуск, однако наглость Марии Ивановны приправила жгучим стыдом шалость с крепкой задницей Софьи. Киваю, и женщина с улыбкой охает:
— Золотой вы человек, Мирон Львович!
Вытягивает из пальцев сердитой Софьи документ и, тяжело переваливаясь, шагает к столу.
— Минуту, Мария Ивановна, — скрываюсь уборной с ухмылкой, заметив загнанный взгляд Софьи на корзине под столом.
Вымыв руки, возвращаюсь в кабинет. Софья стоит мрачной тенью у двери и сторожит Марию Ивановну, которая из любопытства могла бы заглянуть в бумажный мусор. И каково бы ее было удивление, когда она отыскала бы в корзине белые трусики с насквозь мокрой ластовицей.
— Свободна, — сажусь в кресло, одернув полы пиджака, — и вызови ко мне Афанасия Петровича.
Зыркает на меня и капризно ведет плечиком, пытаясь скрыть смущение и растерянность. Посторонний человек чуть ли не стал свидетелем забавы с ее попкой на рабочем столе шефа. Интересно, это и есть ее предел дозволенного?
