Но…
— Зачем я тебе? — озвучиваю, едва Кай возвращается обратно, открыв дверцу с моей стороны, швырнув в меня два аптечных пакета. — Зачем ты меня увёз? Что ты собираешься делать? Собираешься в очередной раз насолить моему отцу? На этот раз с моей помощью, да? Не выйдет. Я не стану играть в твои садистские игры, даже не рассчитывай. Не знаю, на что ты надеешься, но это всё какое-то сплошное сумасшествие, — осознаю, что мой словесный поток куда обильнее, нежели я рассчитываю изначально, поэтому делаю над собой усилие и быстренько закругляюсь: — Ты ведь не серьёзно это всё, да?
Не могу не спросить. Особенно последнее. Даже если услышать правду будет пострашнее многого другого, что могло бы случиться в моей жизни. Хотя неспроста говорят, порой, неведение — благо. Внутри по-прежнему какой-то особенно идиотской части меня теплится жалкая надежда на то, что происходящее вокруг — лишь дурной сон, срочно нужно проснуться, и тогда всё закончится.
Ага, как же…
Вот и по части содержимого его покупок происходит то же самое. Внутри первого же раскрывшегося в кратком полёте пакета такое количество и разнообразие средств контрацепции, что, сдаётся, озвучивать вслух то, что он собирается со мной делать и зачем забрал — уже не обязательно, всё-таки я не настолько недогадливая. А помимо этого ещё и мазь. Восстанавливающая. От синяков и ушибов. А также смазка. И последние два пункта из общего списка имеющегося меня действительно пугают. Как и последующее холодное и безразличное:
— Надеюсь, сосёшь ты столь же виртуозно, как болтаешь.
Если и нахожусь с подходящим ответом на такое откровенное хамство, всё равно не озвучиваю. Язык будто к нёбу прилипает, а в горле позорно пересыхает, стоит ему придвинуться ко мне ближе и взять за руку. Вопреки всем закономерным ожиданиям, аккуратно, почти бережно. Сперва разворачивает мою ладонь внутренней стороной вверх, затем открывает другой прихваченный из аптеки пакет. Там — дезинфицирующий раствор и стерильные салфетки, которыми он… обрабатывает мои руки. Сперва левую. Затем правую. Да с такой хмурой сосредоточенностью, словно это нечто важное и необходимое, нельзя напортачить. В первые мгновения я даже теряюсь от такого своеобразного проявления заботы. Хотя в последующие собственный разум услужливо подсовывает ехидную подсказку: “Это чтоб будущий отсос случился в надлежащем качестве, а не потому, что ему не всё равно, что с тобой будет”.
Вот и стараюсь думать о чём угодно, но только не о происходящем. Хотя мысли то и дело предательски соскальзывают к тому, как же горячо и ярко ощущается каждое его новое прикосновение. И особенно остро, когда чужие ладони отпускают мои, но лишь затем, чтобы обхватить за бёдра, одним уверенным рывком разворачивая в направлении мужчины.
Ох ты ж!
Вырвавшийся следом мой выдох — слишком шумный, не остаётся незамеченным. Кай так и не отпускает. Наоборот, его пальцы лишь сильнее впиваются. А поднятый на меня тёмный взор будто и вовсе мне в голову забирается, столь пристально и дотошно смотрит, будто отпечаток в моих мозгах оставить собирается. Ощущение возникшего напряжения буквально зашкаливает. Как назло, я не могу придумать ровным счётом ничего, что помогло бы с этим справиться. Вот и:
— Дальше я могу сама, — единственное, с чем нахожусь.
И тут же прикусываю себе язык. Ведь если все его манипуляции призваны к тому, чтобы стереть следы моего недавнего падения, когда я вываливаюсь из машины во дворе своего дома, тогда, должно быть, ему стоит сосредоточиться на ссадинах в районе моих колен, а не продолжать пристально смотреть на меня. И уж точно в таком случае его ладони не должны плавно двигаться вдоль моих бёдер всё выше и выше, замирая всего на секунду у края подола платья, прежде чем забраться под него.
Весь кислород враз в моих лёгких заканчивается…
Я так и не шевелюсь. Ни звука из себя не могу выдавить. Ни вдохнуть. Ни выдохнуть. Слишком обжигающе горячо чувствуется исходящий от него жар, просачивающийся мне под кожу.
Все остатки мозгов в один момент выжигает…
И да, я правда дурная.
Иначе почему не сопротивляюсь?
Ведь это всё совершенно неправильно. Я должна оттолкнуть его, напомнить о том, что он ещё совсем недавно сотворил и теперь невозможно ничего подобного между нами. По крайней мере, не с моего согласия. Должна, да. Но на деле — всё ещё молчу, почти таю и плавлюсь от одной только мысли о том, насколько он близко, с замиранием сердца ожидая того, что будет вскоре.
А он…
— Дальше ты сама можешь только попросить меня, чтобы я натянул тебя на свой член, — шепчет мне на ухо тихим и вкрадчивым полушёпотом Кай, задевая губами скулу. — Всё остальное — только если я захочу, поняла?
Если бы меня засунули в ледяную прорубь, я бы сообразила быстрее. Но даже после того, как он отстраняется, оставленный после прикосновений жар никак не покидает мою дурную голову. Мне требуется не менее минуты, чтобы в самом деле осмыслить истинный посыл и суть сказанного. За это время он успевает закрыть дверцу с моей стороны, обойти машину и заново устроиться за рулём, а после выворачивает на дорогу, продолжая движение.
Что сказать…
Шах и мат тебе, Эва.
Пора взрослеть…
Оставшийся путь — совсем короткий. Несмотря на сказанное Каем, в самом деле самостоятельно справляюсь с обработкой собственных колен, благодаря оставленным им салфеткам и раствору. Это немного, но всё же помогает отвлечься от горьких мыслей. А к тому времени, как заканчиваю, внедорожник припаркован на стоянке около элитной новостройки почти в самом центре города. Той самой новостройке, где я уже бываю однажды. Мои ноги меня не слушаются. Как и руки. Немеют будто. Пальцы дрожат. Да и всю меня трясёт. Вероятно, давно. Но я лишь сейчас сосредотачиваюсь на подобном. Словно он меня не к себе домой привозит, а в какую-нибудь глухомань, где меня ждут кандалы и цепи в тёмном подвале — ори сколько угодно под пытками, никто не услышит и не придёт. Мужчина выбирается наружу первым, стремительно обходит машину со стороны капота. Жду, что если не буду расторопной, просто вытащит, не даст мне время и возможность сделать всё самой, а потом опять поволочит за собой, как на буксире, в то время, как я сама больше и больше буду соблазняться возможностью заорать во весь голос и позвать на помощь, ведь становится по-настоящему страшно остаться с ним снова наедине. Какая расправа за это меня ждёт, представить жутко.
