Гладит большим пальцем шею, стискивает руки, отстраняется и… новый толчок — сильнее и резче.
Снова не двигается. Гладит спину. Снова отстраняется. Подаюсь ягодицами к нему, когда он выходит из меня, но вздрагиваю от лёгкого шлепка. Не больно совсем, не обидно, но… возбуждает дико.
Адам давит рукой на мою спину, подчиняюсь давлению, падаю на живот. Накрывает меня своим телом, заставляя лечь полностью, раздвигает коленями мои ноги. Стискивает одной рукой мою руку, переплетая пальцы, а вторую кладёт на мою шею. Кусает за ухо, придавливает меня к кровати.
И снова — страстно желаемое мною прикосновение его члена к моим половым губам. Уверенное резкое проникновение, на всю длину, в самую глубину, до конца.
Я распластана, неподвижна под ним. Адам начинает иметь меня не спеша. Медленно выводя член, и резко, сильно засаживая его между мокрых половых губ.
— Ты моя, Вика, — шепчет он, прикусывает и отпускает моё ухо, — вся моя. Слышишь? Ты моя девочка? Отвечай.
— Да…
Быстрее и глубже. Уже несдержанно. Шепчет на ухо пошлости. Мне не двинуться под его тяжестью, да я и не хочу. Замерла под ним, только подрагиваю и вслушиваюсь. Закусываю губу, сдерживая стоны. Кажется, моя неподвижность и молчаливость ещё больше распаляют его.
Ускоряется. Берёт меня сильно и глубоко. Я кончаю внезапно, бурно содрогаясь под ним, уткнувшись лицом в простынь, заглушая этим свой продолжительный стон.
— Обожаю, когда ты кончаешь, Вика, — шепчет Адам. — Бурно. С экспрессией, — слышу в его голосе улыбку.
— Издеваешься? — возмущаюсь, пытаясь восстановить дыхание.
— Ничуть, — смеётся и гладит губами моё плечо. — Твоё возмущение мне тоже очень нравится.
Начинаю ёрзать под ним, бесполезно, тяжёлый, гад, и держит так надёжно.
— Мне очень хочется тебя чем-нибудь стукнуть, — признаюсь я, подставляя шею под новый поцелуй.
— Нет, милая, — усмехается он. — Никаких ударов больше, исключения только от меня для тебя для ласковых шлепков.
— Ласковых? — в моём голосе издевательские интонации.
— Да, моя злюка, ласковых, — довольно выдаёт он.
В следующее мгновение я снова на локтях и коленях — вертит мною как хочет. Он снова внутри. Неподвижен внутри меня.
И я не двигаюсь. Улыбаюсь. Всё ещё подрагиваю, непроизвольно сжимая его член внутренними мышцами. Жду, что будет дальше.
Ласковыми медленными движениями собирает мои волосы в хвост. Наматывает на руку, натягивает… чувствительно, и снова… нисколечко не больно. Обжигает моё бедро ласковым шлепком и засаживает в меня член на всю длину.
Странно, но Адам берёт меня нежно. Скользит медленно в моей глубине, сколько, мокро. Долго. До потемнения в глазах.
Очень скоро я не выдерживаю, падаю грудью на простынь, содрогаясь в новом оргазме, и тогда Адам ждёт, когда утихну, поглаживая меня по спине. А затем снова… продолжает наполнять меня.
Не знаю, сколько прошло времени. Марафон близости кажется бесконечным. Я уже перестаю реагировать, просто лежу и балдею. Адам довольно щурится, рассматривает меня, гладит, ласкает, целует, снова и снова наполняет меня.
В какой-то момент Адам смеётся, называет затраханной, я устало ударяю его кулаком в плечо. Это его ещё больше веселит, перехватывает мою руку, целует мои пальцы и крепко сжимает меня в объятиях. 'Ч'и'т'а'й' 'на' 'К'н'и'г'о'е'д'.'н'е'т'
Засыпать в его руках оказалось, пожалуй, лучшим, что я испытывала в жизни. И… мне нравится так думать. Пусть сейчас всё ещё очень не понятно, но… Пусть пока будет так.
Следующие дни проходят… странно. Живём вместе. Говорим о каких-то пустяках. Трахаемся по несколько раз в день. Готовим вместе еду. Только гулять и работать Адам пока не разрешает, говорит, что ещё рано. Но с этим он тоже скоро разберётся. Соглашаюсь. Пусть пока будет так.
Постепенно я всё больше и больше смотрю со стороны на наши отношения. Начинаю понимать и ценить этого мужчину. Возможно, я даже готова во всём поверить ему.
Только вот странное ощущение не проходит. Состояние какой-то нереальности. Мы, конечно, можем залить это всё сексом, но…
Моё итоговое решение приходит незаметно. Я даю себе ещё несколько дней осознать его до конца.
В итоге, оно выливается тем, что…
В общем, одним утром Адам выходит на кухню, смотрит, как я листаю планшет с выбором городов для моего нового жительства. Потому что тот самый планшет Адам далеко не убирал, я так или иначе везде, в каждой квартире натыкалась на него.
Встречаю его спокойный синий взгляд. Он смотрит на меня. На планшет в моих руках. Приваливается к стене и скрещивает руки на груди.
— Решилась? — тихо спрашивает он с абсолютно бесстрастным лицом.
— Да, — помедлив отвечаю я. — Я хочу воспользоваться этим, — показываю глазами на планшет. — Если можешь, я хочу, чтобы ты меня отпустил.
52. Нормальность
Как он говорил? Выгоняют, не глядя в глаза?
Так вот. Адам меня не выгоняет.
Он… Отпускает. Не сводя с меня холодного пустого взгляда.
В аэропорт меня везёт не водитель.
Сам Адам.
Ведёт машину уверенно и плавно.
Поднимается со мной на борт частного самолёта, стискивая мою руку в кулаке.
Сам заводит меня в салон, скупо кивая стюарду, усаживает меня в кресло.
Тот самый самолёт, на котором мы летели, и на котором, там, за той перегородкой, я стала женщиной.
Его женщиной.
Ада пристёгивает мой ремень, садится передо мной на корточки, положив предплечья на мои колени.
Опускает голову.
Чёрт, Адам, какого хера ты так делаешь? Всю душу же нахрен разрываешь.
Да я вся извелась уже. Нахрена ты вообще это затеял?
Сидит передо мой на корточках. Не двигается. Предплечья его сильные, мощные, на моих узких бёдрах, затянутых в голубые джинсы.
Не двигается. Молчит. И я молчу.
Не, я так-то понимаю, почему он это делает. Он же хочет по-нормальному, типа. Как он сказал? Полгодика я поживу без него нормальной жизнью, а потом, если я никого не найду…
Идея здравая. Я именно поэтому решилась.
Думала, что могу. Попробовать построить ту самую нормальную жизнь без него.
Могу ли я встретить кого-то? А кого? Кто вообще может с ним сравниться?.. Да я же в жизни круче мужика не найду.
Ведь любит ведь меня, зараза такая, любит, я знаю. И верю ему.
И что? Вот он, сейчас, вот этот самый Адам, добровольно меня отпустит? Чтобы я могла встретить какого-то мужика?
Или он хочет, чтобы я помучилась вдали от него, и потом он появился весь такой эффектный? Зная его, устроит ведь мне ещё и выставку в какой-нибудь пафосной галерее. И потом явится, такой красивый, посмотрит, вручит цветы, ну или просто без цветов, подойдёт и взглянет своими синими глазами…
Или у него вообще дури хватит подстроить свою смерть, сделать пластику, и явиться ко мне, чтобы я и знать не знала, что это он. В этом случае ещё ведь наверняка не признается, что это он и есть, когда у меня будет крышу рвать оттого, что этот вот мужик так похож на моего, того самого, якобы погибшего Адама.
Или… Да десятки вариантов! Вопрос в другом. Готова ли я к такому варианту, что он без меня вдруг поймёт… или я пойму… Или… Да иптыть жеж нахрен растудыть всё это налево! Адам! Да пошёл ты!
Не выдерживаю. Зарываюсь пальцами в его волосы. Наклоняюсь к нему, глажу по широкой спине.
— Вика, — глухо говорит он.
Твою мать, Адам. Ну какого хрена?! Какого хрена, Адам, какого нахер хрена!
Мы говорим одновременно.
— Не отпущу, — говорит он.
— Не отпускай, — выдыхаю я.
Отстёгивает мой ремень, хватает мою талию, поднимает с кресла.
Обхватываю его за шею, стискиваю его пояс ногами.
— Зачем надевал на меня джинсы? — шепчу сквозь слёзы. — Неудобно же будет их рвать.
Смеётся. Смотрю ему в глаза. И он замирает. Не сводит с меня сияющего взгляда.
— Я у тебя очень сильно не нормальная, — улыбаюсь я, искривляю губы. — А ещё я плачу некрасиво.
— Ты самая красивая, что я видел в жизни, Вика, — шепчет он и тянется к моим губам.
