— Это не так, — я мотала головой и беззвучно рыдала, а он приближался ко мне. Каждый шаг отдавался болью. Мурашки по коже прошлись табуном. Это страх перед неизбежным.
Я жадно осматривала его мощное тело, впитывала в себя, как будто в последний раз. Поднялась к глазам и распалась на части. Снова. Вблизи иначе, вблизи совсем не так бьет ненавистью. Вблизи разочарование сокрушает обухом по голове.
Это ведь и правда мог быть мой последний раз, он не прощает предателей. Он не дает вторых шансов. Надя, он тебя убьет.
— Я никогда не позволял себя вольностей с женщинами. Знаешь почему?
Я отходила назад. Сантиметр назад, а на деле километры, пропасть ширилась между нами черной бездной.
Шажок назад.
Все дальше и дальше, несмотря на то, что впереди на меня наступало чудовище. Сейчас я понимала четко только одну вещь — мы закончились. А может никогда по-настоящему и не начинались, не были.
Меня пугало не физическое насилие, потому что такое я переживала много раз, не даже то, чем кажется ситуация, не то, что расставались, меня пугала лишь полная неспособность донести ему правду. И то, что в конечном итоге я не смогу жить на земле, зная, что он не поверил мне и погиб, собственно, из-за меня.
Боль в груди становилась невыносимой. Мне все больше и больше хотелось кричать о том, что я права. Что он должен мне поверить, но один лишь взгляд в лицо мужчине говорил о бесполезности.
— Он хочет убить тебя. Он не твой друг, — прошептала в грудь, ведь теперь мужчина прижимался ко мне всем телом. Но сейчас это было не про любовь, жажду близости, сейчас это было про боль. Голос ломался.
— Я никогда не позволял женщинам занимать хоть какое-то место в моей жизни потому, что они все до одной прожженные бляди. Их можно трахать, иногда даже очень комфортно и приятно, но не больше, — прошептал на ухо. Лучше бы он меня просто ударил. Убил. Чем резал своими острыми словами.
Мы говорили на разных языках.
— Я не имею никакого отношения к этому всему, я просто случайный человек, — продолжала лепетать и смотреть в напряженный подбородок. Мне не хватало сил удерживать ненавистный взгляд мужчины. Не хватало.
Он схватил меня за подбородок и выдал жестко:
— Как оказалось, тебя тоже можно только трахать, — волны ненависти обожгли меня, я зажмурилась, прикусывая губу. Дорожки слез плавно катились по щекам.
— Я не имею к этому никакого отношения! Не имею! Я слышала, все слышала, что он говорил, я хотела предупредить тебя, — сорвалась на крик, начала биться руками о стальную грудь.
Да пойми же ты, поверь мне! Ну есть же в тебе что-то, что раньше считывало меня. Что сломалось на этот раз? Агония врывалась в тело, вспарывая грудную клетку, сжимая сердце в колючих проволоках.
Что-то громыхнуло на улице. Это на мгновение отвлекло Рашидова от медленного убийства моей души. Но я продолжала бить его кулачками и вопить, что он не прав, что он не хочет видеть очевидных вещей. Это был спусковой механизм. Как будто отпустили тетиву. Противный тошнотворный ком в горле обосновался уверенно и плотно.
Рашидов вдруг ожил. Преобразился. Не сдерживал себя.
— Ты…ты дочь Макарского?! — он схватил меня за горло и прижал к стене под звуки стрельбы с улицы. Глядя в некогда любимые глаза, я чувствовала, что умираю. Моя истерика замерла в одной точке. Ничто больше не пугало. Даже пулеметная очередь. — Что он сказал тебе сделать? Убить пока сплю? — безумие вперемешку с отчаянием вспороло сознание. Мужчина озверел, сжимая тонкую кожу все сильнее и сильнее.
Мыльный пузырь из счастья лопнул. Легко и просто. По мановению жестких пальцев, когда-то мягко касающихся меня. Сейчас же свирепых и колких. Не знающих никакой пощады.
— Я…ничего не знаю, меня никто не присылал, — хрипела, кислорода не хватало, и сознание медленно покидало меня.
— Не ври мне, не ври! — приложил о стенку сильнее, после чего тошнота стала усиливаться, а зрение плыть. — Ты изначально имела четкий план, ты ведь передала информацию, да? А я не верил. Пока не увидел собственными глазами, — злобная усмешка стала для меня чем-то сюрреалистичным. Акцент. В минуты особой злобы акцент был настолько ощутимым, что теперь олицетворялся со свирепым отчаянием.
Он придвинулся ко мне еще ближе и выплюнул в лицо:
— А теперь живи с тем, что ты стала подстилкой злейшего врага своего отца зря — та информация пустышка. До меня не добраться. Ни тебе, ни кому бы то ни было еще.
Так не бывает. Не может он просто поверить в это все. Нет. Нет. Моя вселенная медленно распадалась на мельчайшие осколки.
Захват руки ослаб. Дверь с силой отворилась. Вооруженные люди гомоном прервали самый отвратительный диалог в моей жизни. Я медленно скатилась по стенке, мечтая раствориться. Не существовать. Меня не пугало оружие, меня ничего уже не трогало. Что-то резко отключило мои эмоции. Тублер переключили.
— Всем лежать, работает ОМОН.
Грохот в помещении стал оглушительным.
— Я с ней закончил, забирайте, — смеялся мой любимый. Надрывно и отчаянно. Неужели все закончилось? Никита появился перед моим лицом внезапно. На заднем фоне звучали отголоски драки. Что происходило я не понимала, и понимать сейчас не хотела ничего. Голос больше не подчинялся мне.
Брат схватил меня за лицо и стал массировать большими пальцами шею, привлекая внимание к себе.
— Надюш, как ты? — теперь никак, хотелось кричать. Я смотрела на осунувшегося Никиту и только после того, как он коснулся лица, поняла, что продолжаю рыдать, беззвучно. Горечь везде. В душе, в сознании и на губах.
Последнее, что я помнила, это взгляд, полный ненависти и презрения, направленный на меня словно дулом пистолета. Рашидов стоял с заломленными руками и методично смотрел мне в лицо.
Я люблю тебя, несмотря ни на что.
И я не предавала тебя, Темный. Верь мне.
38
НАДЯ
С окровавленными ногами я грязная и абсолютно потерянная прошла ровно три метра, а дальше начала оседать. Если бы не Никита, который подхватил меня на руки и вынес. Я вдыхала родной запах и беззвучно плакала. Черная футболка брата была насквозь пропитана слезами за короткий промежуток времени.
— Шшш, тихо, все хорошо, я тебя нашел. Все хорошо.
Всю дорогу до дома он только гладил меня по спине и крепко-крепко прижимал к себе, пока я сидела у него на руках, утыкаясь носом в ключицу.
В голове была пустота. То есть я понимала одно, что еду куда-то, я понимала, что передо мной брат, я все понимала, но как будто следила со стороны.
— Я никому тебя не отдам, все хорошо, все будет хорошо.
Не знаю, что конкретно тогда сломалось во мне, но я смотрела на все абсолютно потерянным взглядом. Меня держало на плаву только одно — ощущение дома, которое дарил Никита. Он меня просто запер в колбе, не выпуская, не давая расплескаться.
Так же заботливо он позже вынес меня из машины. Какие-то люди калейдоскопом мелькали передо мной, я сжимала онемевшими от напряжения пальцами шею Никиты, цепляясь как будто за последний шанс к выживанию.
Меня осмотрел врач, все это время Никита коршуном следил за манипуляциями дряхлого старичка. Это был наш семейный доктор, который уж точно будет молчать. Я словно в вакууме находилась, не слышала ничего. О том, что все закончилось, поняла исключительно со звуком закрывающейся двери.
— Ничего страшного, опасного. Надя, тебе надо помыться. А потом обработать раны. Я помогу тебе.
Все коротко. Надо обработать раны. Настолько погрузилась в себя, что затерялась. Раны и правда смотрелись скверно, саднили. Никита аккуратно подхватил меня на руки, стараясь не цеплять открытые участки кожи.
— Я помогу тебе забраться в ванную, а потом выйду, но буду прямо за дверью, — брат перехватил мое лицо и четко проговорил. Я смотрела на него и одновременно в никуда.
Сил не было ни на что, но я кивнула. Заботливые руки осторожно усадили меня в наполненную до краев пеной ванную. Прямо в одежде. И как только Никита скрылся за дверью, я стянула через голову мокрое и прилипающее к телу тряпье и швырнула его в угол. Все тело словно налилось сталью. Каждая клеточка молила о пощаде, но я не знала ее. Упорно намыливала воспаленную от царапин, синяков кожу, намеренно причиняя себе боль. Слезы высохли. Но душа рыдала внутри, остервенело царапаясь наружу.
