— Да, — Кир шагнул ко мне, и я тут же ощутила уже привычный ненавязчивый аромат свежести, которым были окутаны его кожа и ткань рубашки.
— Но зачем?
— Я должен был убедиться в настоящих намерениях Орочи, — в голосе привычное спокойствие.
— Я… Я думала, что ты проверяешь меня.
— Твой ответ стал хорошим бонусом. Люди Орочи совершили покушение на меня. Вряд ли ты успела забыть это.
Я вздрогнула. Кир был прав — я не забыла. В голове эхом зазвучал скрежет металла. Я всё еще чётко помнила, как внедорожник вытолкнул седан на обочину. Потом поздно ночью Маршал вернулся, и его рубашка была вся в крови. Кровь… Так вот о какой крови говорил Кир Юми! Незабытая кровь на рубашке Кира принадлежала его человеку.
— Сегодня у Орочи был последний шанс, чтобы решить, на чьей он стороне. Он готов был терпеть сумо, что почти лишено всех традиционных японских приготовлений. Поход на это зрелище должен был оскорбить. Но Орочи смолчал.
Я вспомнила вечно кривящийся рот японца. Да, он терпел.
— Затем он отправил Юми к тебе. Это была его главная ошибка, но Орочи должен был что-то немедленно предпринять. Ведь информация о тебе у них уже была. Не зря же ты везде меня сопровождала. Я не мог остаться в долгу. Орочи сам подвёл черту.
— Его брат… Он…
— Выживет, — жестко отрезал Кир. — Если Орочи вовремя сумел взять себя в руки. Это бизнес. Здесь нет честных поступков. Я всё проанализировал и дал ответ.
— Получается, что я была просто приманкой? Ведь к врагу всегда проще подкрасться с менее защищённой стороны.
— Это не было моей основной задачей, — прохладные пальцы Маршала опустились на мой подбородок и приподняли голову. — Ты стала полезной. Это факт. Но это не означает, что я завтра же избавлюсь от тебя. Мне нужно, чтобы ты находилась рядом. Не спрашивай. Причин я тебе не назову. Я и сам их не знаю. Ты не предала меня. Хотя могла и это достойно уважения, Ляна.
Я затаила дыхание, когда твёрдая подушечка большого пальца очертила контур моей нижней губы. Невесомо и немного щекотно. Кир склонился ко мне, и я наконец-то увидела его глаза. Серые, но зрачки будто расширились, практически поглощая радужку. Это всё игра света. Вернее, почти его отсутствия.
Слова Маршала вились клубами дыма в моем сознании. Я хваталась за каждое из них, но оно проходило сквозь пальцы.
— Они бы убили тебя, — продолжил Кир. — Если бы решилась помочь. Убили. Жестоко. Если бы я не сделал ответный ход, то убили нас двоих, — большой палец надавил на мою губу, призывая меня приоткрыть рот.
— Ты так спокойно об этом говоришь, — я не удивлялась. Глупо удивляться тому, что уже было много раз продемонстрировано.
— Таким меня сделал отец, — взгляд Маршала застыл на моих губах и на пальце, что хотел проникнуть ко мне в рот.
Полутьма вокруг нас, словно начала пульсировать, сгущаться и утягивать в свои глубины. Черт! Я всё еще слышала тот жуткий надсадный кашель! Хоть и понимала, что Кир защищал свои границы, но… Палец скользнул ко мне в рот. Я провела зубами по подушечке, ногтевой пластине. Мысли рассеивались во тьме. Чёрт!
— Что… Что он с тобой сделал? — дрожащим голосом спросила я, когда палец коснулся верхней губы.
— Уничтожил, — так легко и спокойно ответил Кир, а затем обхватив мое лицо двумя руками, вжался холодными губами в мои.
Я никогда по-настоящему не целовалась. Влажный горячий язык вторгся в мой рот. Пальцы крепче сжали лицо. Это был не поцелуй, а что-то совсем мне непонятное. Маршал, словно хотел съесть меня. Наши языки встречались, зубы сталкивались. Я обхватила руками напряженные твердые плечи Кира. Он толкнул меня назад. Еще и еще. Пока я не врезалась поясницей в ребро тумбочки. Что-то упало на пол. Кажется, пустая пластиковая ваза.
Через секунду я уже сидела на прохладной деревянной поверхности дубовой тумбочки. Маршал бесцеремонно задрал мою юбку, раздвинул ноги. Я вжалась в его грудь, обвила руки вокруг шеи.
— Уничтожил, — вдруг эхом повторил Кир, когда резко оказался внутри меня. — Уничтожил. Превратил в пустоту.
Он был зол. Эта злость раздирала его голодным зверем изнутри. Разгрызала, крошила кости, стискивала сердце, в жажде раздавить его. И… Маршал понимал, что с ним творится. Как-то он признался мне, что умеет чётко разделять боль, злость и спокойствие. Он не лгал. Его лицо исказилось в жуткой гримасе. Кир грубо и глубоко проникал в меня, словно пытаясь забыться, пытаясь найти привычную точку спокойствия.
Маршал брал меня быстро и жестко. Внизу живота возникла тянущая боль, но мне было плевать. Я сильней стискивала напряженные плечи, сильней вжималась в его тело. Ядовитая злость разъедала Кира изнутри. Впервые я видела его таким. И впервые мне хотелось, чтобы его прежнее спокойствие вернулось на свои законные позиции.
Наши губы снова столкнулись. Я случайно укусила Маршала. Почувствовался лёгких привкус крови. Он зашипел, вонзаясь пальцами в мои бёдра.
— Я уничтожен, — прохрипел Кир и обессилено опустил вспотевший лоб мне на плечо.
Мы оба тяжело дышали. О каком-либо удовольствии не стоило даже заикаться. Это был не просто секс, а срыв или, вернее сказать, надрыв. Надрыв для Маршала. Болезненный и жуткий. В холодных арктических льдах его спокойствия пульсировала боль. Пульсировала днём и ночью, каждую секунду, и как он только это выносит?
Мои дрожащие пальцы коснулись затылка Кира. Я нежно погладила его.
— Я рядом. Просто знай это.
Глава 32
— Пап, пожалуйста, полей цветы, иначе, когда я вернусь, уже нечего будет спасать, — я стояла на кухне и жарила блинчики.
Телефон был установлен на разделочной поверхности, чтобы я могла видеть отца, а он — меня.
— Уже. Ты ведь у меня оставляла запасные ключи. Зная, что иногда ты можешь быть рассеянной, я еще на прошлой неделе провёл спасательную операцию в твоем «дендрарии». Всё с цветами в норме, — папа улыбнулся мне и от его улыбки стало так тепло и уютно на душе.
Я продолжила заниматься своим завтраком, пока папа рассказывал о своих делах на работе. Пусть отец и находился на другом континенте, но я всё равно ощущала лёгкое напряжение, застывшее в воздухе. Мы старательно обходили тему, касающуюся Евы и матери. Болтали о всякой ерунде, грациозно избегая острых углов, болезненных тем. Это происходило по умолчанию. Папа знал меня, а я знала его, и никто из нас не хотел друг другу нарочно причинить вред.
— Вижу, ты уже привыкла к новой обстановке, — заметил отец, когда я выключила сенсорную плиту и вымыла руки.
— Да. Здесь хорошо. Шумно, конечно. Нью-Йорк очень шумный и суетливый город, но мне нравится.
— А он? — прочистив горло, спросил папа.
«Он» — это про Кира. Отец всё еще с большой долей скептицизма относился к тому, что сейчас происходило в моей личной жизни. И эта была справедливая реакция. Будь я на его месте, реагировала точно также. Со стороны наша связь с Киром выглядела более, чем просто странной. И даже если бы я всерьез решила попытаться объяснить всю ту глубину наших взглядов, разговоров, а иногда и просто молчания, то вряд ли сумела подобрать правильные слова.
Прежде я испытывала существенные сомнения по поводу своего интереса к Маршалу. Но после недавних событий последние крупицы этих сомнений исчезли. Всё было сложно и легко одновременно. Я не знала, что будет дальше и имею ли я право на это «дальше» рядом с Киром? Но я старалась не забегать настолько далеко, давая возможность времени и событиям идти так, как нужно.
— Он сейчас в командировке, — ответила я и подцепила пальцами последний блин, чтобы отправить его на тарелку. — Кажется, где-то в Европе. Он не распространяется о своей работе.
— Всё хорошо, ведь так? — осторожно спросил отец.
По сути, это такая дежурная фраза, но сколько участия и искренней заботы было слышно в голосе, что произнес ее. Папа всё равно волновался, пусть я ему уже сто раз говорила, что для этого у него нет никаких веских причин.
