— Отлично выглядишь, Сасквотч. Тебе не обязательно было так сильно стараться для нас, — подначивает меня один из моих товарищей по команде с расстояния в несколько футов, поймав меня за этим занятием. — Хочешь отсосать мне потом?
Теперь мои руки свободны, и я показываю ему средний палец.
— Вали на хрен, Винковски.
— Но ты такая красивая девушка.
Да, да, да. Ха-ха. Господи, эти парни. Постоянно пытаются меня поддеть по поводу моей внешности — как будто мне есть дело до того, что они думают о моих волосах. Ничего такого, чего бы я не слышал за эти два года с тех пор, как решил дать всему этому вырасти.
Так гораздо проще.
Меньше отвлечений.
Меньше боли в заднице.
Волосы и борода работают, потому что меня обходят стороной, и ни одна девушка не пытается от меня залететь.
Я не чей-то там сладенький папочка и не талон на еду для цыпочек.
Итак, вот в чем дело: мои родители... богаты. И не тот вид богачей по-соседству. Нет. Например, если бы мы захотели поужинать в Вегасе сегодня вечером, то взяли бы реактивный самолет. Вот такой вид богатых. Как Хилтоны. Как Рокфеллеры.
Иногда хреново, что отец — один из крупнейших работодателей в штате и владеет одним из крупнейших производственных заводов в стране, расположенным прямо здесь, в Айове. Это все равно что носить на спине большую красную мишень, и в конце концов... мне это надоело.
Не поймите меня неправильно — я люблю их до безумия. Наша семья очень близка. Но моих родителей окружают тот тип людей: присмыкатели, пользователи, целовальщики задниц. И в один прекрасный момент, пришло время дистанцироваться от всего этого, по крайней мере, на время — пока у меня есть такая возможность.
Моя сестра сменила фамилию, когда вышла замуж; она даже не пишет её через дефис, как это обычно делают светские дамы. Нет. Вероника не из таких. Полностью потеряв фамилию Кармайкл, она переехала в захалустье и возвращается только на праздники и большие благотворительные мероприятия — и даже тогда упирается своими пятками. Туфлями на шпильках, но все же.
У моей сестры пара гигантских женских шаров, и я пытаюсь пойти по ее стопам, став самостоятельным мужчиной, а не послушным отпрыском, которого ожидает от меня отец.
Как-то так.
Первым средним пальцем в моем образе жизни было то, что я бросил Нотр-Дам — отцовскую альма-матер — через год и перевелся в Айову.
Мои родители на самом деле чертовски спокойно отнеслись к этому, хотя были немного встревожены из-за отсутствия понимания. Они действительно привержены традициям и привыкли настаивать на своем, получая все, что они хотят. Их ожидания в отношении людей могут быть нелепыми и подчас невыполнимыми. Но они трудились изо всех сил, чтобы достичь того, что имеют, создавая компанию — фактически, империю — в течение тридцати лет.
Думаю, что вы получили полную картинку, и мне не нужно детализировать все это для вас. Суть в том, что я делаю то, что хочу.
Придет время и займу свое место в компании отца, но только когда почувствую себя готовым — и ни днем раньше.
И вот так я утверждаюсь в своей независимости и прячусь, отращивая волосы и бороду, и мне наплевать, как я выгляжу. Иногда, независимо от того, насколько богат парень, девушки просто не хотят мириться со всеми этими непослушными волосами. Это идеальная гребаная маскировка.
Гениально, правда.
Смит Джексон — тоже ребенок трастового фонда. Конечно, не такой, как я, — таких очень мало, — но разница между нами в том, что я не эгоцентричный, самовлюбленный придурок. Я не психиатр и не ставил ему диагноз, но из-за того, как я рос, я узнаю корыстного мудака, когда встречаю его.
Господи, я даже не знаю, почему, но каждый раз, когда я вижу его с девушкой, у меня волосы на затылке встают дыбом.
Девушка, кажется, потеплела к нему, медленно, но верно, ее плечи расслабились так, как они не были расслаблены, когда он впервые подошел. Ее смех, похоже, становится легче, менее принужденным. Она больше не прикасается к лицу и не теребит свои длинные волосы.
А продолжаю смотреть.
Я смотрю, как к ним подходят еще три девушки, вклиниваясь в разговор, и та, что с темными волосами, решительно встает перед Смитом. Теребит свои волосы и смеется так громко, что я слышу даже отсюда, и поверьте мне — ничто из того, что говорит этот осел, не может быть настолько забавным.
Точно нет.
Блондинка в группе обнимает тихую девушку за плечи. И немного сжимает.
Значит, они ее знают.
Она слабо улыбается, взгляд устремляется на Смита, и её улыбка постепенно исчезает, превращаясь в тугую линию смущения. Смиряясь. Я вижу, как она вздыхает всем телом, и снова откидывает волосы в сторону, убирая их от своего красивого лица.
Смит дотрагивается до одной из подруг, теребя бретельку ее скудной майки, зарабатывая себе еще один громкий, фальшивый смех. Он улыбается.
Она улыбается и…
Я тут же начинаю раздражаться.
Ее подруги крадут внимание Джексона — так чертовски типично. Я узнаю их типаж: охотницы за джерси. Золотоискательницы. Они здесь для получения степени «миссис», а не для реального образования, потому что в этом университете много спортсменов, которые в конечном итоге окажутся профессионалами.
И от этих девушек так и разит отчаянием: их хорошенькая, застенчивая подруга болтает с Джексоном и вместо того чтобы оставить ее в покое и позволить наслаждаться моментом, набрасываются и флиртуют с ним. Как стервятники. Что это за хрень?
Я не единожды видел такое, и это бесит меня каждый гребаный раз. Ну почему цыпочки так себя ведут? Почему они такие вероломные суки?
Я не могу скрыть своего недовольства. Вот тут-то и кроется причина длинных волос и бороды, а также того, что я перестал волноваться по поводу женщин. Вот это — прямо перед глазами.
Никакой преданности от девушек, когда они видят то, что им нужно.
Блин, если бы у меня были такие друзья, я бы отрубил себе яйца тупым ножом, черт возьми.
Это неправда. Я бы никого не подпустил к своим яйцам тупой нож, не говоря уже о том, чтобы отрубить их себе. Но все же.
Я поднимаю бутылку пива и делаю большой глоток. С кривой улыбкой вытираю капающую из уголка рта жидкость.
ГЛАВА 2
ВТОРАЯ ПЯТНИЦА
Пятница, когда она узнает, что ей нужно отрастить пару женских шаров.
Кип
Она вернулась.
И на этот раз даже немного принарядилась.
Нет, ни немного — гораздо больше.
Ее длинные волосы, которые были прямыми на прошлой неделе, волнами спадают на спину. На прошлой неделе казалось, что ее глаза не тронуты макияжем, теперь же они покрыты тушью и темными тенями для век. Губы пухлые, розовые и блестящие. Большие золотые серьги-кольца свисают с ее ушей.
Девушка одета в желтый сарафан, выделяющейся как бельмо в этой комнате, полной провокационной одежды. У него толстые лямки, которые завязаны сзади на шее в виде банта, приталенный, а юбка расширяется вокруг бедер.
Наряд консервативный и милый, и мне почти жаль её.
Она слегка загорелая, с подтянутыми руками и робкой улыбкой, изгибающейся чуть выше края ее красного пивного стаканчика. Взгляд блуждает по комнате, но не доходит до моего места в углу — того самого места, где я стоял в прошлые выходные, молча оценивая всех в комнате.
Я вздыхаю.
Как чертовски скучно.
Я не понимаю, почему эти придурки продолжают устраивать вечеринки; в этом университете никому нет дела до регби — здесь на первом месте стоит борьба, футбол и бейсбол. Мне наплевать, но если наши капитаны будут продолжать попойки, кто-нибудь из охраны кампуса заметит и прищучит нас, и мы не сможем отговориться от штрафов.
Совсем не так, как могут придурки в других домах. И делают это.
Поверьте мне, я много раз видел, как приезжают и уезжают патрульные машины, но они никогда надолго не задерживаются у входа.
