— Забудь про девушку. Я не собираюсь тебе отдавать столь ценный для меня экземпляр. Потому что в ином случае, я подставлюсь. А я играю в шахматы намного лучше тебя. Ты можешь записать этот разговор — это не имеет значения. Она под следствием и чуть только ты устроишь кипеш, я предоставлю её признательные показания для суда, в которых она подробно расскажет, как она, якшаясь с тобой, по поддельным документам приехала в другую страну. Будет международный скандал. Поэтому, давай так. Сделаем пат. Ты успокаиваешься и я успокаиваюсь.
— У этой девушки на тебя ничего нет. Отпусти её. В чат был сделан вброс, на который ты и повёлся. Вся информация о том, что ты, с помощью сидящего передо мной отморозка, похитил колье Лантольи, у меня уже есть. Степанов покончил с собой, после того, как этот твой крендель его отмудохал и заставил вынести для тебя колье из своей квартиры. Да, видеозаписей нет, но у меня есть кое-что покруче. Действительно главный свидетель. И соучастник. И мы тоже умеешь брать показания, Хрянов. Так что насчёт шахматного мата, ты поторопился.
Старый толстяк явно сильно озадачен его словами.
— Ты блефуешь, Ковалевский, я знаю, — наконец произносит он.
— Нет, не блефую. Колье у тебя, но по документам оно — моё, и любой суд признает его моим. И это куда быстрее, чем ты думаешь. А это значит, что ты отпускаешь девушку, возвращаешь мне колье и ещё можешь выплатить какую-нибудь компенсацию за моральный ущерб.
Хрянов хрипло, дребезжаще смеётся.
— Какой же ты дурачок, Ковалевский. Ты думаешь я отдам тебе единственного свидетеля самоубийства Степанова? У меня никакого колье нет. Понял? Колье было у него. Может, она его вообще завалила, согласно твоему распоряжению. Может, она и сюда приехала, чтобы меня устранить. По твоей указке. Откуда ж мне знать? Ты напрасно подозреваешь меня. Я посмотрю, как сложатся дела. Если всё так, как ты говоришь, колье вновь обретёт старого хозяина. Но девушку ты не получишь. Мне не нужны проблемы.
— А они у тебя будут, если с её головы упадёт хоть волос. Я тебе это гарантирую. Я тебя из-под земли нахер достану.
— Не груби, — приподняв толстую верхнюю губу, отвечает толстяк. — И не втирай мне эту чушь. Я тебе не мальчишка под твоим управлением. Вот как раз если я её отпущу, вот тогда у меня будут проблемы. Она слишком много знает. Теперь — точно. Слишком много, Ковалевский.
— Я всё же предлагаю пат.
Хрянов щурит глаза.
— И каков он в твоём понимании?
— Колье может стать твоим, — доносится до меня голос Валерия. — Я имею в виду законно твоим. И тогда я не смогу подать на тебя в суд и забрать его. У тебя будут соответствующие документы на то, что его владелец — ты.
— Это уже интересно, — ещё больше сужает маленькие глазки Хрянов. — Что требуешь от меня взамен?
— Девушку. Ты привозишь её на встречу, которая пройдёт в присутствии твоих и моих нотариусов. Я оформлю передачу прав на колье на тебя. Ты вернёшь мне девушку.
— Звучит заманчиво, Ковалевский. Ты не такой дурак, как я думал.
— Когда?
— Можно завтра. Мои нотариусы спят.
— Утром.
— Хорошо.
— Ранним утром.
— Угомонись. В семь ровно. На Беллеривештрассе, прямо напротив Китайского сада.
— Договорились, — холодно отвечает Валера. — Но знай одно. Если она мне пожалуется хоть на что-нибудь, я тебе устрою большой геморрой. А если ты будешь обращаться с ней, как с дамой, вежливо и почтительно, не прикасаясь к ней своими жирными ручками, ты получишь то, что хочешь и мирно разойдёмся. Ты меня хорошо понял?
— Я так понимаю, эта барышня — не бывшая нифига, Ковалевский, — улыбается Хрянов. — Это я удачно сегодня сыграл партейку. Действительно — ферзь. Ну что ж, я тебе могу гарантировать то, что её не обидят. Но ты тоже не зарывайся. Я ведь могу и передумать, если будешь много грубить. Сдерживай эмоции, ага.
— Всё, до завтра. Милана, ты меня слышишь?
— Слышу, — усилием воли сдерживая слёзы, отвечаю я. — Слышу, Валера.
— Ничего не бойся. Всё будет хорошо. Я уже утром смогу тебя обнять. Всё будет хорошо.
— Ладно, голубки, заканчивайте, — поморщившись, дребезжит Хрянов. — Завтра наговоритесь. Если ты всё сделаешь так, как сказал.
— В семь утра, Хрянов.
— Да. Всё, бывай.
Глава 28
Ранним утром я всё в том же лимузине еду вместе с Хряновым в из пригорода в Цюрих. За всю ночь я не сомкнула глаз. Она вообще была ужасной, несмотря на то, что после разговора Хрянова с Валерой, его отношение ко мне изменилось на кардинально противоположное. Он разве что пылинки с меня не сдувал. Вкусная еда, самая роскошная спальня в этом особняке, исключительное уважительное общение безо всякого панибратства. Хрянов называл меня на "вы" и вообще очень беспокоился на тему того, насколько мне комфортно в этом доме и в этом обществе.
Но я чувствовала себя так, будто меня морально насиловали. И хотела только одного — чтобы их всех вокруг не было.
Но самый ужас после разговора Хрянова с Ковалевским случился тогда, когда он узнал от водителя про этот обыск на обочине дороги и мою попытку побега. Он так сильно побагровел, что я подумала, что ему поплохело, давление или ещё что-нибудь. Но нет. Он просто с трудом сдерживал ярость. Он вызвал этого мужика, который обманом вытащил меня из гостиницы и вместе с напараником увёз к Хрянову и спросил его при этом водителе по имени Пётр, правда ли то, что тот ему рассказал. А затем при них же спросил об этом меня:
— Милана, простите, что я поднимаю, возможно, неприятную для вас тему… Но… Это просто очень важно. Скажите, то, что сказал мне Петя сейчас — это правда? Так всё и было?
— Да, — ответила.
Я понимала, что Хрянов рассердится на этого мужика, но то, что он сделал я себе и представить не могла. Он выхватил маленький серебристый револьвер, приставил его ко лбу этого парня, принялся его материть и затем бешено хлестать ладонями по щекам. Он делал это так долго, пока я, понимая, что я тут вообще чужая и по сути — никто, не крикнула:
— Пожалуйста, хватит!
У этого мужика щёки были, как свёкла. В прямом смысле. В свете фар они казались лилово-фиолетовыми. У него градом по этим избитым щекам текли слёзы. И он просто молча терпел и иногда извинялся. И всё это происходило в присутствии ещё нескольких людей Хрянова. Которая просто стояли и смотрели на это.
— Блядь, Саша, скажи девушке "спасибо", что я тебя не прибил сейчас, — процедил порядком уставший от этого избиения Хрянов. Я бы приказал тебя завалить прямо здесь и сейчас, если бы не тот факт, что без тебя, её бы тут не было. Считай ты этим спас себе жизнь. Но если. Завтра. У меня сорвётся сделка на десять лямов евро, я тебе клянусь, сука, я тебе лично пристрелю нахуй! Лично, понял меня?!
— Да, — опустив голову, ответил тот.
Вспоминая поведение этого Саши там у обочины шоссе, когда он смеясь и издеваясь надо мной, лапал меня и сравнивая его с поведением там, где его прилюдно избил и унизил Хрянов, я поражалась этой разнице не меньше, чем поражалась разнице в отношении ко мне самого Хрянова до и после разговора с Валерием.
Валера изменил вокруг меня всё только благодаря тому, что поговорил с Хряновым по телефону. Если я что-то и знала раньше о влиятельных людях, то можно было сказать, что я до этой ночи не знала о них практически ничего. И я понимала, что это влияние основывалось на власти больших денег.
Я, наверное, час приходила в себя после этой сцены. Думала о том, что она мне ещё не раз сниться будет в тех или иных интерпретациях.
Всю ночь я то лежала на боку на кровати, повернувшись к стене и не в силах расслабиться, то сидела на ней, положив голову на колени и обхватив ноги руками. Я не хотела есть, иногда пила воду, и очень ждала утра. Я вдруг поняла, что с того момента, как я зашла в квартиру к Даниле, в безопасности я себя чувствовала только тогда, когда Валера был рядом со мной. И мне очень этого хотелось. Очень.
