И ведь главное никого не заставляешь, даёшь понять, что никакой романтики ждать не стоит, и продолжения тоже.
Но Лили… с ней всё было по-другому. Я жаждал принадлежать ей. И, как это не парадоксально, считал своей. И когда сегодня этот мудак Бёрт зажал её со своими поцелуями… меня переклинило.
Я прекрасно понимал, что Лили не отвечала ему, видел, как она шла ко мне, прочитал в её взгляде всё, что не было высказано нами вчера, когда мы возвращались из клуба. Конечно, я мог подойти и просто похлопать Бёрта по плечу, прося оставить мою девушку в покое.
А я уже считал её своей, хоть мы так и не обсудили этого.
Но вместо спокойного разговора, наконец, сделал то, о чём давно мечтал — подровнял Бёрту физиономию. Когда-то же он должен был понять, что пора перестать цепляться за Лили. И я решил ускорить этот процесс понимания.
Ход моих мыслей был прерван знакомым оглушающим рёвом доживающего свой век двигателя малолитражки Лили. Я пока не видел автомобиля, он был прямо за поворотом, скрытый сплошной стеной деревьев от моего взгляда, но, судя по звуку, стремительно приближался. Лили пыталась выжать максимум из своего доисторического монстра, спеша ко мне на встречу.
Ну, конечно же, она приехала посмотреть, как я себя чувствую, всё ли в порядке. Правда, заняло это у неё достаточно много времени. Чем она занималась? Утешала униженного и оскорблённого Бёрта? Клеила пластырь крест на крест на его щеке? Ласково гладила по волосам, похлопывала по спине, успокаивая, что всё заживёт и следов не останется? Извинялась за меня?
От этих мыслей я тихо зарычал.
Нет, мне определённо льстило, что она в итоге приехала ко мне. Конечно, она догадалась, куда я направился. Мы с ней нередко приезжали сюда поболтать, подумать или просто помолчать вдвоём. Летом забирались на капот доджа и, завернувшись в плед, смотрели на звёзды. Здесь, подальше от Абердина, небо было чистым и ясным, и городское освещение не мешало. Мы выискивали шарящие в небе спутники и ждали мимолётного росчерка несущегося к Земле метеора. Нам нравились прохлада лесной ночи и контраст нагретой солнцем за день озёрной воды. Поэтому частенько мы барахтались в озере, пытаясь проплыть по всей длине лунной дорожки, а потом обсыхали в додже и ели прихваченные из дома бутерброды. Эта была старая традиция. Когда у нас ещё не было водительских лицензий, мы гоняли сюда на великах, я украдкой уходил из дома, а Лили и таиться не надо было, потому что дежурств у Грэга летом в ночь было вдвое больше. Мы расстилали плед и лежали на земле, и я иногда позволял себе помечтать, как тихонько и многозначительно беру её за руку. Не как друг, а как кто-то больший.
Лилиан знала все мои любимые места.
Она вообще знала обо мне всё… во всех смыслах…
Сделав глубокий вдох, я медленно выдохнул и, открыв дверцу, вышел из машины. Лилиан уже припарковалась и в данный момент выбиралась из своего доисторического чудовища, которое, по каким-то одной ей понятным причинам, любила неимоверно.
С силой захлопнув дверцу, она развернулась и, закусив губу, уставилась на меня. На лице её была написана тревога. И настороженность. Она словно бы не знала, как реагировать на меня, чего ожидать.
Я вспомнил, как нежно она коснулась меня вчера на прощанье, как поцеловала. Это стало для меня настоящим откровением. Это превосходило всё, даже самые отчаянные мечты о нас вдвоём, которые я носил в себе много лет.
Тогда мне показалось, что слова будут лишними, но реальность — есть реальность, и нам надо было поговорить. Но мне не хотелось вести разговоры о нашем будущем здесь и сейчас, не тогда, когда у меня ноет челюсть, гнев и раздражение берут верх над разумом и уж точно не тогда, когда в голове настойчиво крутится вопрос: "Где была Лилиан всё это время, которое прошло с моего позорного бегства со школьной стоянки?".
Просто, зная её, я мог абсолютно точно сказать, что, если она решила поехать за мной — определённо Лили сделала бы это сразу, или не сделала бы вовсе.
Вывод напрашивался сам собой. Значит, она рванула за Бёртом?
Я даже потряс головой, раскалывающейся от боли, чтобы вытряхнуть из неё подобные мысли. Но они настойчиво возвращались ко мне обратно. Жужжали сильнее. И требовали выхода.
Я просто устал за все эти недели.
От всего.
И от её упрёков, и от её непонимания, и нежелания посмотреть правде в глаза.
Я устал сомневаться — кто я для неё? Кем был и кем мог стать?
Ещё вчера ночью, мне казалось, что я прочёл в её взгляде большее, а именно то, чего желал уже долгое время. И сегодня утром… она шла ко мне…
Но сейчас Лилиан выглядела робкой, растерянной и подавленной… огорчённой… Она пошла в моём направлении, но застыла на полпути в нерешительности. Её взгляд выглядел каким-то потухшим, словно радость и жизнелюбие, которые она всегда носила в себе и которыми щедро делилась с друзьями, вмиг испарились из неё.
Я хотел сказать: "Иди ко мне, я ждал, что ты придёшь", но вместо этого у меня вырвались абсолютно иные слова:
— Ну, и где ты была? Утешала Бёрта?
Вышло зло, резко и отрывисто. Я не хотел причинять ей боли, но именно это я сделал сейчас.
Ведь больно было мне.
Впервые я был с Лилиан таким жёстким, впервые использовал свою грёбанную отъебитесь-от-меня интонацию с ней. Я бы мог сказать это иначе, но не стал.
Лилиан как-то странно отреагировала на упоминания этого мудака. Всхлипнув, она закрыла глаза руками.
Вот, чёрт! Кто меня за язык тянул!
Я не хотел доводить её до слёз, видел же, что она еле держалась. Эта неопределённость съедала нас обоих.
Я хлопнул себя по лбу. Голова тут же ответила пронзительной болью. Тупо хотелось аспирина. Я зажмурился, пытаясь взять под контроль эти молоточки, стучащие внутри черепной коробки, и уже собирался извиниться, но, когда открыл глаза, увидел спину Лили, убегающей от меня… прямо в сторону озера. Она по-прежнему закрывала лицо руками и, по всей видимости, не понимала, куда несётся. Словно какой-то спусковой механизм сработал. Ей хотелось убежать подальше, скрыться от меня. Впервые я подумал, что ей, вероятно, тоже потребовалось много сил, чтобы поехать за мной. Что её съедала неопределённость, ведь ещё ничего не было сказано. То, что прокатывало между друзьями, совсем не работало с теми, кто спит друг с другом. Это разные уровни доверия. И понимания тоже.
— Лили!
Всё внутри у меня застыло от страха.
— Лили! — выкрикнул я, но она припустила ещё сильнее. — Да, стой же! Туда нельзя! — в панике заорал я. — Озеро! Тем озеро!
Всю мою беспричинную, нелепую злость, как ветром сдуло.
Сорвавшись с места, я бросился следом за Лилиан.
И не успел.
Озеро никогда не замерзало полностью. Сейчас, укрытое снегом, оно напоминало равнину. И было непонятно, где кончается суша и начинается тонкий лёд. Слава Богу, что у него, в отличие от многих других озёр в округе, глубина начиналась не от берега. В летнее время здесь располагался небольшой местный пляж, и вход в воду был достаточно плавным.
Лили сделала роковой шаг и, чувствуя, как уходит почва из-под ног, взмахнула руками, пытаясь удержать равновесие.
Сначала она провалилась по колено. Но куски поломанного льда и её скорость, помноженная на феноменальную неуклюжесть, сделали своё дело.
Ещё один взмах, и Лили упала на колени, пытаясь руками нащупать дно, но погружаясь, всё глубже, барахтаясь прямо у берега. Мокрая одежда прилипла к телу и тянула вниз.
Преодолев разделяющее нас расстояние, я влетел в ледяную воду следом за ней…
Глава 18. Фруктовый чай, аспирин и никакого алкоголя
Честер Бейл
Я не замечал ничего вокруг: ни ледяной воды, пропитавшей мою одежду, ни обломков тонкого льда, мешающего мне подобраться к Лили, ни снега, сыпавшего за воротник распахнутой куртки. Схватив Лили за капюшон, я попытался вернуть её в вертикальное положение. Её джинсы и пуховик насквозь промокли, волосы повисли влажными прядями. Видимо, она настолько сильно расплёскивала вокруг себя воду, пытаясь подняться, что, в конце концов, на ней не осталось сухого места.
