Я дернула ремешок сумки, стянула её с плеча, отбросила на кресло. Расстегнула пуговицу черного своего тренча, затем другую. Делаю это медленно, не тороплю события, наслаждаюсь.
Селим наблюдает и не двигается. Смотрит, испепеляет взглядом. Именно этого я добиваюсь. Чтобы он безумно меня хотел.
Я скинула плащ и сделала два шага к Селиму. остановилась напротив, положила ладони ему на грудь. Плавно провела по пиджаку. Ладони нырнули под его борта.
Пиджак был расстегнут, оставалось только его снять. Я потянула и сама сняла. Селим подчинялся моим нежным, но уверенным действиям.
Я улыбнулась. Снова он передо мной и снова мои ладони у него на груди. Теперь пальцы мои расстегивают пуговицы рубашки. Одну за другой. Неторопливо. Словно каждая пуговица открывает дорогу к тайне, которую мы скоро постигнем вдвоём.
Нам уже некуда торопиться. Мы на той самой точке, отсчёт от которой будет правильным.
Когда последняя пуговица рубашки была расстегнута, пальцы мои легли на бляшку ремня. Я не слишком хорошо разбираюсь в этих застёжках, поэтому что-то там стала неправильно дергать, Селим улыбнулся молчаливо расстегнул и вытащил ремень из брюк.
Дальше крючок и молния.
Я остановилась на мгновение и продолжила его раздевать. Опустила вниз брюки. Тронула под икру каждую ногу Селима и он поднял, высвободил из штанин. Теперь я снова вернулась к рубашке. Потянула её с его плеч и сняла.
Остановилась, посмотрела на грудь, провела пальцами. Он вздохнул глубоко, сдержанно.
— Я буду нежной, — сказала и посмотрела ему в глаза.
— Хорошо, — он кивнул.
Я тронула его бедро, провела ладонью по ноге и коснулась возбуждённого члена в трусах.
Селим снова глубоко вдохнул, а потом выдохнул, замирая и вздрагивая.
— Подожди, сказал он и я остановилась.
Он тронул подол моего платья и потянул его вверх. Стянул с меня платье, бросил на кресло. Теперь мы только в белье.
Я положила ладонь на член, провела по нему, и Селим проговорил:
— Я очень тебя хочу, не мучай меня Элиза.
— Ладно, — я потянулась и начала расстёгивать бюстгальтер.
Но Селим сделал это за меня. Расстегнул и сразу накрыл ладонями освободившуюся грудь.
— Элиза, я так долго этого жду.
После этих слов… всё перестало быть медленным. Я быстро положила ладони на его, сжала пальцы, придавила к своей груди.
— Я тоже, — проговорила, едва сдерживаясь, чтобы не сказать что-то ещё.
Больше мы не ждали, он толкнул меня на кровать, сам упал сверху. Я обхватила его, не желая верить, не желая отпускать.
Он впился губами в мои губы и быстрым движением стянул с меня трусы. А я начала стягивать трусы с него. Это происходило всё так торопливо, что никто из нас уже не думал ни о чём кроме как поскорее слиться.
Он направил член, я раздвинула ноги и член проник в моё влагалище, заставляя нас вздохнуть от неземного удовольствия, от чувственной дрожи, которую мы оба ощутили в этот момент.
Это — самое первое проникновение нашей любви.
Её новизна, возрождение. Стремление пересказать её снова, но по-другому.
Этот что-то такое, что случается один раз за много дней или месяцев, а может и лет. Редкое, исключительное, важное. То без чего невозможно любить.
Движение ещё, и я не в силах разжать объятий, я горю. Это костёр любви. Нашей любви. Поцелуи наши жадные. Поцелуи любящих до безумия людей.
— Элиза, я так скучал по тебе. Я люблю тебя, слышишь, Элиза люблю тебя.
— Я люблю тебя, — говорю, повторяю, шепчу. — Люблю тебя, люблю.
Тесно. Как тесно, как жарко. Это не я горю это горит в наших телах, новое чувство. Его костёр и мой стали не двумя кострами, а одним единым.
Каждое его движение во мне, мой ответный импульс. Продолжение этого движения я сама. Он придавил меня своим телом и я не хочу никогда из-под него выбираться. Хочу остаться под ним навсегда.
Обхватила, давлю, тяну. Не отпущу. Отставлю. Разрешаю. Какой есть, весь мой.
Его руки сильные, страстные, смелые, показывают любовь. Ласкают. Губы на моих губах, без устали, без конца и края. Нежность, да это нежность.
В этот момент мне казалось, что ничего не было до этого момента, ничего. Только сейчас, вот в эти мгновения, начинается. Мы всё исправили. Начинается моя новая с ним жизнь.
Стон мой несдержанный, бесконечный. Не слышу себя, но чувствую. Одно дыхание на двоих. Безумное проникновение друг в друга.
Чувствую его стремление показать мне любовь. Исполнить мои желания. Знаю теперь так и будет. Уверена в этом.
Выгибаюсь от неистовой силы, которая забирает в свой сладостный плен.
А потом замираю в объятьях Салима. В любимых объятьях своего мужа.
62
— Это было прекрасно, — он гладит моё плечо, иногда давит на него, прижимая меня к себе ещё сильнее.
Сегодня я ощутила на себе его настоящую любовь ко мне. И сама почувствовала, как люблю. Это состояние, которому поддаешься неосознанно, оно приходит само, вторит, отдаёт столько же сколько и получает. Только сейчас я это почувствовала.
— Да прекрасно, — вторую Селиму.
Он водит пальцем по моей ладони, трогает, сжимает легко.
Мы лежим обнявшись. Моя голова на его плече. Одна рукам моя лежит на животе, как раз у того места где затянувшийся маленький шрам. Ладонь словно стережет, оберегает. Рана на теле Селима это печать поставленная судьбой. Случаем, от которого всё пошло по-другому.
Я прижимаюсь к его телу, словно боюсь, как бы это не закончилось. Хочу, чтобы мы бесконечно лежали тут вместе. Ни о чём не тревожась. Только мы вдвоём. А что там снаружи неважно. Как не хочется, чтобы это заканчивалось.
— Ты изменила меня, — сказал Селим.
Я смотрела в потолок на резные, вычурные светильники.
— Это Хорошо или плохо?
— Это хорошо.
Я улыбнулась. Да, что может быть лучше такого влияние. Оно нравится мне самой.
— А ты заставил меня бороться.
— Да знаю, но я не виноват.
— А кто виноват?
Он вздохнул.
— Виновата природа.
— Ты мне расскажешь?
— Сейчас?
— Почему нет.
— Я бы не хотел…
— Ну пожалуйста.
— Здесь замешана…
— Женщина?
— Да, вернее девушка.
Я привстала, глянула в его лицо, а он посмотрел на меня.
— Теперь я боюсь. Это та, что с ребенком?
— Да.
— Ты ее любишь? — спросила шутливо, совершенно точно зная ответ.
Он усмехнулся.
— Нет, я люблю тебя.
— Но раньше был в неё влюблён?
— Это было так давно, что я уже этого не помню. Мне было тринадцать, а ей кажется около девяти.
— Ого.
— Да нет, это не то, что ты думаешь, я просто был в нее влюблён. Детская любовь. А она любила моего брата. Мы с ним соперничали. Но она всегда его любила.
— Ничего себе.
Наверное, в моём голосе почувствовалась ревность. И чтобы успокоить её Селим положил ладонь мне на плечо, потянул к себе и поцеловал меня в макушку.
— И что между вами теперь?
— Ничего, она вышла замуж за моего брата, а я уехал учиться и все. Но вспоминал ее. Вспоминал и злился. Я был зол и мне было все равно на чувства других. Понимаю сейчас, что это было глупо. Тем самым я ограничивал себя, отодвигал, отметал любое другое чувство.
Я понимала, он многое не договаривает. Но лезть глубоко в его тайны не хотелось. Глупо ворошить прошлое, которое он пытается забыть.
— Прошло столько времени, — только и могла сказать.
— Пару лет назад брат мой умер и с тех пор моя мать требует, чтобы я женился на… жене моего брата.
Он старается избегать, не произносить её имя. И снова укол моей ревности.
— Но почему? — заглядываю в его лицо, в попытке уловить забытую любовь не ко мне а к ней.
— Так принято у нас в семье.
— Странный обычай.
— Они требовали, а я уже не хотел ее. Перегорел и я был зол.
