— Но если зол, то не перегорел?
— Это по привычке. Я просто привык быть таким, пока не встретил тебя.
— Меня?
— Да.
Слышать такое приятно.
— И что я сделала, чтобы тебя изменить?
— Ты не подчинилась моей злости.
— Но я не могла.
— Ты открыла мне что-то новое. Чего раньше не понимал.
— Хорошее?
— Да хорошее.
— Значит теперь всё у нас будет хорошо?
Он снова потянул меня к себе.
— У нас будет все прекрасно.
63
Поцелуй будет меня. С улыбки и с поцелуя и объятий начинается вот уже который день.
Оказывается счастье, это — проснуться, потянутся и почувствовать на щеке поцелуй любимого.
— Просыпайся соня, — ладонь скользнула по телу.
Я выгнулась, прижимаясь к телу любимого и открыла глаза.
Повернулась и встретилась с ним лицом к лицу. Губами потянулась к его губам.
— Люблю тебя, — тихо сказал он.
- И я тебя.
Нежность. Мне ведь много не нужно. Обыкновенная человеческая нежность. Пусть когда утихнет страсть останется нежность. Утренняя или вечерняя, постоянная. Всё равно.
Каждое утро мы встаём с кровати в своей новой квартире, принимаем душ, чистим зубы. Говорим о чем-то, выпиваем утренний кофе и едем на работу.
Я провожаю Селима или он провожает меня. Как получится. Но всегда кто-то из нас кого-то провожает.
В холе бизнес центра мы прощаемся. Молча, жмём друг другу руки. Смотрим друг на друга долго с нежностью, с желанием через пару-тройку часов встретиться вновь.
Я иду к себе в магазин модной одежды, а Селим идёт к себе на третий этаж. Там находится офис его фирмы. Иногда или он или я берём трубку телефона и звоним, чтобы снова сказать о своей любви.
Я подхожу к окну кладу на стекло ладонь, посылаю привет моему любимому. Он делает то же самое.
Иногда прямо среди рабочего дня мы садимся в машину и едем на берег озера за городом. Бродим по берегу, кидаем в воду камни. Или стоим обнявшись, глядя на водную гладь.
Сегодня мы тоже приехали сюда. Селим захотел.
Уже прохладно. Ветрено. Я катаюсь в куртку, запихиваю ворот поглубже. Прячу в ворот лицо.
Селим стоит, смотрит на горизонт. Что-то тревожит его. Что за мысли его беспокоят?
— Селим ты сегодня мрачный, — встала близко, иногда посматриваю в его лицо.
Захочет, скажет.
Он молчит. И я больше не спрашиваю ничего. Тоже смотрю вдаль.
— Мне нужно уехать. Ненадолго. Но я не могу взять тебя с собой, — говорит, не поворачивая головы.
— Что-то случилось? — я беспокойно повернулась.
— Да, моя мать больна. Она хочет, чтобы я приехал, — угрюмо произносит он.
— Ну конечно, я понимаю. Если надо, то нужно поехать.
— Я не хочу ехать, но я должен.
— Да ты должен, — повторяю, но тоже не хочу, чтобы он уезжал.
Он подошёл ко мне совсем близко, обнял.
— Ты не должна волноваться.
Когда он прижал меня к себе, так захотелось сказать ему то, что я почувствовала сегодня утром. Но я промолчала. Побоялась, вдруг если услышит, забеспокоился. Лучше скажу ему обо всем потом, когда вернётся.
Не стоит мешать хорошие новости с плохими. А моя новость очень хорошая.
На следующее утро он уехал. А я пошла к врачу, чтобы удостовериться и подтвердить беременность.
64
А потом — пугающая тишина.
Он уехал и пропал. А я не знала что думать, куда звонить, куда бежать.
На третий день неизвестности, после работы поднялась к нему в офис, спросила у секретаря, не звонил ли Селим. Она сказала, что так же, не имеет с ним связи, но когда уезжал, дал указание — не беспокоить.
Это уже совсем странное.
То есть ей он дал такое указание, а я должна волноваться.
Вечером особенно плохо. Понимать, что во мне растет новая жизнь, дочь или сын и не иметь возможности сообщить об этом его отцу.
Что только я не передумала. Чего только не представила.
А если Селим уехал навсегда и никогда больше не вернётся?
Если они заставили его остаться, шантажируют болезнью матери?
А может он сам решил…
Ничего хорошего в голову не приходило. Только плохое.
Прошла неделя. За ней другая. Состояние мое стало ухудшаться, сильный токсикоз изнурял меня. Я оставила магазин на продавцов и почти там не появлялась.
От Селима, никаких вестей.
Из квартиры я перебралась к маме. Хотя бы на время, пока рядом нет Селима, самочувствие моё не улучшится.
Мама действительно очень помогает. А я почти всё время лежу, не могу даже приготовить себе яичницу. Слабость и тошнота без конца.
В конце второй недели звонок в дверь заставил проснуться.
Мама ушла на роботу и мне пришлось встать, потому что я не шла открывать, а звонок всё повторился. Кто-то настойчиво звонил в дверь.
В полусонном состоянии, почти не понимая что делаю, я пошла открывать.
Щёлкнул замок, дверь открылась и я чуть не вскрикнула — на пороге Селим
Я почти упала в его объятья. И я сразу в первую же секунду зарыдала. Так мне было тяжело и обидно. Слёзы это мой упрёк за его долгое отсутствие.
— Ну Элиза, я здесь с тобой, — утешает, гладит, обнимает. Прижимает к себе.
Но я не соображаю, просто стою уткнувшись в его куртку и плачу.
— Не плачь. Все хорошо, я уже здесь.
Сквозь слезы тянусь к нему, трогаю лицо. Вижу, оно грустное и я понимаю почему.
— Как она? — спрашиваю, но уже чувствую ответ.
— Она умерла, — говорит спокойно.
И я понимаю, почему так долго его не было. Прощаю молчание, прощаю всё.
Не знаю говорить сейчас или нет? Наверное, ещё не время?
Но Селим смотрит на меня внимательно. Изучает моё лицо, пытливым взглядом.
— Элиза, что с тобой, ты заболела? — а я плачу, мотаю головой, стираю слёзы и улыбаюсь. Улыбка сама появляется на губах.
— Нет Селим, я не заболела.
— Но ты такая бледная.
И тут я не выдержала:
— Просто я беременна.
Он смотрит мне в глаза, а потом обхватывает и прижимает так сильно, что кажется сейчас задавит.
— Элиза, Элиза, — повторяет, целует волосы, лоб, щеки, губы. — Моя дорогая, любимая. Спасибо тебе спасибо.
Обхватили друг друга, замерли и долго стояли обнявшись, думая каждый о своём. Но чувствую, у каждого из нас, своё — это значит общее.
Я понимаю, будет нелегко. Селим человек сложный, закрытый. Открывается иногда, чтобы снова скрыться в своей таинственной раковине.
А я согласна на такого Селима. И даже согласна бороться, если вдруг когда-нибудь он снова станет холодным. Я постараюсь делать так, чтобы этого никогда не случилось.
Очень постараюсь.
КОНЕЦ
