Мурри сунул руки в карманы костюма и пошел назад.
— Для меня она не важна. Они считают, что я мертв, и никогда не помогали мне выжить, пока я рос. Так что, — он пожал плечами, — кровные узы не так уж много значат для меня.
Размышляя об этом, я прислонилась спиной к окну, уставившись в пол.
— О, и, Джемайма? — Я посмотрела на него, когда Мурри быстро перевел взгляд за мою спину, а затем тихо сказал: — Я всегда думал, что он асексуал, так что прими это во внимание, прежде чем, в конце концов, убежишь отсюда.
Это вызвало у меня приступ смеха, но затем я нахмурилась.
— Подожди, серьезно?
— Мы здесь не лжем.
— Ха, — сказала я вслух, мое сердце застряло где-то в горле. — Эй, Мурри?
Он выглянул из-за угла в конце длинного коридора.
— Хм?
— Мне жаль… насчет твоей тарелки.
От его глубокого смеха у меня перехватило дыхание, когда он оставил меня наедине со всем, что сказала.
Давая информации осесть в моей голове, я размышляла о том, какая жизнь, должно быть, была у Мурри раньше. Какого́ ему было приговорить свою душу и многих женщин к пожизненному аду.
В кабинете периферийным зрением я зацепилась за старый проигрыватель. Подойдя к нему, заметила полку с пластинками и после недолгой паузы начала их перебирать.
— Бу-у-у!
Подпрыгнув, я прыснула со смеху, когда обернулась и увидела Лу с влажными волосами и теплой улыбкой.
— Ты напугала меня, малышка Лу.
Ее улыбка стала шире, пока она босыми ногами топала по полу.
— Ты плавала?
Лу-Лу кивнула.
— Папа учит меня дважды в неделю, но на сегодня я закончила. Мне нужно было принять душ, а потом я целую вечность пыталась найти тебя.
Я ухмыльнулась ее словам.
— Что ж, ты нашла меня.
Она бочком подошла ко мне, изучая записи.
— Папа говорит, что они принадлежали бабушке и дедушке.
— Тебе что, запрещено к ним прикасаться?
Она посмотрела на проигрыватель, который, казалось, был в идеальном состоянии, и на нем не было ни пылинки, затем промурлыкала:
— Я — нет, но, — она улыбнулась мне, — он сказал, что тебе тоже нельзя?
— Нет. — Обычно я подчинялась требованиям родителей, но не в этот раз. — Он не запрещал. Как насчет того, чтобы ты закрыла глаза и указала пальчиком на пластинки, и куда он коснется, то мы и мы включим.
Лу подпрыгнула на пятках, прикусив губу, и вслепую ударила рукой по воздуху. Мы рассмеялись, когда я приблизила ее руку, и она вытащила первую пластинку, к которой прикоснулся ее палец. Мое сердце упало и воспарило одновременно, когда я увидела, что это был альбом Fleetwood Mac’s «Rumors».
Воспоминание о моей маме, покачивающей бедрами и нежным голосом напевающей под тот же альбом, когда она убирала в доме или ухаживала за садом, пронизано острыми, как бритва, когтями.
Я вытащила пластинку, пока Лу открывала пластиковый корпус на проигрывателе.
Желая посмотреть, будет ли он работать, и потому что я хотела выбросить из головы множество душераздирающих воспоминаний, пусть даже ненадолго, я осторожно поставила пластинку, а затем установила стрелку на трек номер четыре.
Комнату наполнил скрежещущий звук, и я немного подрегулировала тонарм (прим. пер.: Тонарм — это деталь проигрывателя, которая удерживает головку звукоснимателя в нужном положении относительно пластинки. От длины и конструкции тонарма во многом зависит точность считывания музыки.), пока не зазвучала композиция «Don't Stop».
— О-о-о, — пропела Лу, хлопая в ладоши. — Мне это нравится!
На глаза навернулись слезы, и, чтобы сдержать их, я взяла Лу за руки.
— Пойдем.
Посреди комнаты, окруженный призраками ушедших предков и преследуемый их историями, я танцевала вместе с Лу и искренне улыбалась.
Ее смех был почти таким же громким, как песня, и даже более волшебным. Он обладал способностью осушать слезы и прогонять призраков. Ее маленькая душа была подарком темному, загадочному мужчине и всем остальным, кому посчастливилось ее знать.
И не имело значения, что я танцевала, как на детской дискотеке. На какую-то мимолетную минуту ничто не имело значения, кроме существования.
— Папа! — Лу отпустила мои руки, и я замерла, увидев Томаса в дверном проеме, его волосы и белая рубашка были влажными, как будто он поспешно натягивал их.
Я сглотнула, ожидая увидеть гнев из-за того, что прикоснулась к его вещам, что наполнила его дом ужасов смехом и музыкой, но потом сглотнула по другой причине. Он улыбался, прикусив зубами нижнюю губу, пытаясь сдержать свои эмоции.
— Давай танцевать, давай танцевать!
Все еще глядя на меня, он позволил Лу увлечь себя в комнату, и секунду спустя я почувствовала его руку в своей. Улыбнувшись, я наклонила голову, и мы снова начали танцевать. Томас был таким же бестолковым, как и мы с Лу, что усугублялось его скованными движениями. Но для Лу-Лу он старался, и для моего сердца это было опасно.
Потому что, подобно позднему восходу солнца, стало ясно, что, если Томас Верроне кого-то любит, то нет ничего такого, чего бы он для него ни сделал.
Одна песня закончилась и началась другая, и я почувствовала, как рука Лу выскользнула из моей, но была слишком увлечена другой рукой, которая заменила ее, и медленной мелодией «Songbird», что даже не оглянулась посмотреть, куда она ушла.
— Голубка, — Томас притянул меня к себе и прошептал, касаясь губами моей щеки, — что мне с тобой делать?
Я была смущающе близка к тому, чтобы сказать что-то, чего не должна была говорить, поэтому закрыла глаза.
— Ты фантастический танцор, Монстр.
Он усмехнулся:
— Я прекрасно понимаю, что это ложь, Голубка.
— Прекрасно, целая компания шести- и семилетних детей танцует лучше тебя.
Он откинул голову назад, и громкий смех разнесся по комнате, заглушая музыку.
Пораженная этим зрелищем, я несколько раз моргнула, когда он наклонился ко мне и прижался своим лбом к моему.
— А как насчет сейчас? — спросил он, когда нежно обнял меня за талию. И одной рукой провел немного вверх по спине, покачивая нас из стороны в сторону.
— Сносно, — признала я неузнаваемо мягким голосом.
После моего ответа Томас перевел взгляд на мои губы. Его запах был таким до боли знакомым, к чему я, казалось, давно привыкла, но, как бы ни старалась игнорировать его, Томас все равно заставлял мой желудок сжиматься, а рот наполняться слюной.
— Ты все еще здесь, — сказал он, скорее с мольбой, чем с обвинением.
— Так и есть, — потвердила я.
Тяжесть легла мне на грудь, когда он поднял на меня взгляд, нежное удивление плавало в ледяных глубинах.
— Почему? — он спросил шепотом.
И я ответила так же:
— Честно?
Он моргнул и кивнул, еще раз коснувшись моего лба своим.
— Я не знаю. — Как бы правдиво это ни было, но еще больше настораживало то, что я все меньше беспокоилась из-за отсутствия причины.
До конца песни наши тела покачивались в такт музыке, но наши взгляды ни на секунду не отрывались друг от друга.
Прежде чем музыка закончилась, он указательным и большим пальцем коснулся моего подбородка и сократил крошечное расстояние между нашими ртами. Его теплые губы проложили дорожку к моему сердцу, воспламенив каждое нервное окончание в моем теле, и все, что ему нужно было сделать, это прижаться в поцелуе.
Потому именно это он и сделал, и я перестала считать секунды, наслаждаясь ощущениями от того, что дышу им, пробую его на вкус и чувствую его — чувствую все.
Это самый интимный опыт, который у меня был за всю мою жизнь, и только когда он прижался губами к моему лбу и вышел из комнаты, я вспомнила, что я поцеловалась с убийцей.
Кофейная чашка разбилась, темно-коричневая жидкость потекла по выкрашенной в желтый цвет стене.
— Успокойся, черт возьми, Карлсон.
Я хлопнул ладонями по столу, прорычав:
