– Я тебе все расскажу, – я подхожу к ней и беру её за руку. – Когда я говорила у Сальваторе дома…
– Да, блять, Печенька, – перебивает она, не слушая и отворачиваясь. Она снимает бейсболку, проводит обеими руками по волосам и по лицу. – Это просто бред какой-то.
Наш разговор выбивает почву у меня из-под ног, и я пытаюсь сообразить, как же ей объяснить, что это хорошая новость.
– Этих денег хватит отремонтировать основную лодку, – напоминаю я, стараясь, чтобы голос звучал уверенно. – Ты сможешь использовать ее также, как и делала до поломки. И тебе не нужно будет участвовать в телешоу, чтобы ее сохранить. Это позволит тебе остаться на плаву, работать с братьями и вернуться…
– Ты хоть понимаешь, как наивно это звучит?
Я изумленно уставилась на неё. Чувствую пульсацию на шее и как сильно колотится мое сердце.
– Знаешь, что? Почему бы нам не созвониться и не поговорить об этом позже? Когда ты перестанешь вести себя, как полная сука.
Она ошарашенно поворачивается ко мне.
– Сука? – закрыв глаза, она глубоко вдыхает и выдыхает, снова открыв их. – Да, будет лучше, если ты сейчас уйдешь.
***
Катя забирает из моих дрожащих рук уже третью кружку кофе.
– Милая, думаю в тебе уже достаточно кофеина.
Она отказалась от драгоценного времени со Светой, чтобы встретиться со мной, когда я на нервах.
Застонав, я роняю голову на руки:
– Это я тупица? Или она тупая?
Тася откусывает свой черничный маффин.
– Думаю, обе.
– Пожалуйста, кто-нибудь, объясните, как устроен её мозг? Сначала она злилась из-за мамы, потом я была готова подарить ей лучший на свете куни, потом хотела спасти её бизнес, после чего она берет и показывает мне свой характер, – я чувствую, как возвращаются слезы. – Какого черта вообще произошло?
– Если вкратце, – начинает Тася, – то ты её потенциальному будущему партнеру во всех подробностях рассказала о её проблемах и предложила то, что, по сути, она предоставить не может.
Я издаю длинный стон:
– Боже, когда ты так говоришь, я чувствую себя идиоткой.
С выражением «что поделаешь?» на лице Тася сочувственно подмигивает.
– Утром я встречалась с Сальваторе, и все было замечательно, Тась. Конечно, это рискованно, но если бы она выключила свой режим пещерного человека и подумала. – глядя на девочек, я прошу: – И кстати. Ничего не рассказывайте Лере и Свете. Настя им еще об этом не говорила.
Тася тут же кивает, но вот Катя ерзает на стуле и, наконец, говорит:
– Хорошо. Но, я надеюсь, она скоро сама им расскажет, потому что секреты между мной и Светой до добра не доводят.
– Знаю, Сахарочек, прости, что поставила тебя в такое положение, – я тянусь через стол и накрываю ее руку своей. – Но не будем забывать, что именно твоя болтливая женушка проболталась Насте про мамин рак, так что теперь вы обе мои должницы.
– Не переживай, я как раз придумываю ей наказание, – шутит она.
Я смеюсь.
– Ты монстр.
– Сама подумай. Света на половину Афродита, а на половину щеночек. Ты серьезно думаешь, что я могу злиться на неё за то, что она беспокоилась о тебе, но не должна была говорить о твоей маме? – она приподнимает бровь, как бы говоря, что прекрасно знает ответ на свой вопрос.
Я снова опускаю голову на руки.
– Нет. Она у тебя просто чудо, а я сама дура, что, как обычно, полезла в чужие дела. Хотя раньше все получалось.
– А теперь объясни, что между вами происходит? – спрашивает Катя. – Мне казалось, что вы просто спите, потом перестали, а теперь ты вон в каком состоянии. Не хочу указывать на очевидное, Поль, но раньше ты не собирала экстренное собрание для обсуждения девушки.
Тася кивает.
– Я была уверена, что ты единственная женщина в мире, у которой к двадцати двум годам не было ни одного кризиса в отношениях.
– Вчера ночью мы признались друг другу в любви, – шепотом признаюсь я.
– Что? – одновременно восклицают они, да так громко, что обернулись несколько посетителей.
– Господи, успокойтесь, истерички, – раздосадованная сама на себя говорю я, посмеиваясь. Что-то они слишком обрадовались. – Сначала она была просто забавным отвлечением от проблем с мамой и отсутствия хорошей работы, плюс еще этот кризис двадцатипятилетия, и ни одна, уважающая себя тридцатилетняя женщина не будет нормально к такому относиться.
Схватив салфетку, я начинаю рвать ее на мелкие кусочки.
– Потом я стала думать о Насте больше, чем о ком-либо другом, да еще эти её проблемы с лодкой, о которых я узнала уже позже. Вот тогда мы и решили немного поостыть.
– И что? – интересуется Катя.
– И… потом я начала думать, как решить её проблему, и мы стали все больше времени проводить вместе, потому что вы заняты или на работе, или с женами, или ужасно рассеянные рядом с откровенно влюбленной женщиной.
– Подожди. Что? – спрашивает Тася.
Не обращая внимания на ее вопрос, я тихо продолжаю:
– Настя милая и веселая, и не из болтливых, что для меня так непривычно, ведь я выросла в семье, где все всегда обсуждается. И она горячая. Боже мой, девочки. Настя в постели – это что-то. И совсем она не похожа на всех слюнявых маменькиных дочек Ла-Хойи, она настоящая женщина и не плачет из-за сломанного ногтя. Настя может порушить твою вагину и воссоздать все заново для себя, – засучив рукава свитера, я продолжаю, понизив голос: – Она смотрит на меня с обожанием, подшучивает надо мной – как оказалось, мне это нравится – и мне кажется, что она моя единственная, – мне уже не важно, что я сейчас лепечу, лишь бы выговориться. – Она смотрит на меня, будто у нас есть маленький секрет, и так оно и есть. Мой же секрет в том, что я чертовски её люблю, а она повела себя как идиотка.
Катя берет меня за руку и переплетает пальцы.
– Полина?
Я смотрю на нее. Катя и Света были женаты с июня, и всего пару месяцев назад у них была крупная ссора, такая ужасная, что, глядя на Катю, казалось, будто она потеряла самое дорогое в жизни – это было даже ужасней ее аварии, уничтожившей ее мечту о танцах.
Поэтому сейчас я прекрасно понимаю, что она собирается сказать.
– Ты должна все исправить, – говорит она просто. – Она злится, а тебе больно. Но как бы банально это ни звучало, все это такие мелочи. Иди и поговори с ней.
***
Схватившись за R2-D2, я стучу в дверь Леры, и моя душа уже где-то в пятках или, может, отделилась от тела и улетела куда-то далеко. Грузовика Насти на парковке нет.
Лера открывает дверь без рубашки, в штанах, сидящих слишком низко и открывающих слишком много тела девушки, которая навсегда должна остаться во френд-зоне. Она явно только что из душа, волосы мокрые и растрепанные, а очки слегка запотевшие. Даже с подступившей в горле паникой мне не нужно много времени, чтобы еще раз убедиться, как мило они бы смотрелись с Тасей, соберись она с духом во всем ей признаться.
– Ждешь кого-то? – не опускаясь взглядом ниже её лица, интересуюсь я.
Она откусывает яблоко и жует его с кривой усмешкой. Наконец, дожевав, она отвечает:
– Думаю, мы обе знаем, что нет, – она снова подносит яблоко ко рту и добавляет: – Оделась во что попало, также, как и ты, когда дома одна.
– Ты одна? – повторяю я. – Потому что Настя уехала?
– Да, час назад.
– Уехала в…
Лера показывает на север.
– В Канаду, – её австралийский акцент очень смешно коверкает слова, и большую часть понимаешь чисто логически, но я сообразила, что именно она сказала, а вот мой упрямый мозг никак не мог понять, как Настя могла уехать, не попрощавшись со мной.
Она уехала и даже не поцеловала на прощание, да и вообще не найдя меня. Что за сука.
Неожиданно я так разозлилась, что захотела взять чертово яблоко Леры и швырнуть его об стену.
– Вчера ночью я сказала, что люблю её, – сама не знаю, зачем я это говорю Лере. Словно она тоже должна знать. И мне становится чертовски хорошо: теперь она знает, от чего у меня закипает кровь, и что от этой злости и боли хочется орать. Я хотела подтверждения, что Настя настоящая засранка – я его получила. – Что самое прекрасное в этом? Она призналась первой. А теперь она свалила к херам и даже не попрощалась?
