Проанализировав десятки, если не сотни записей, нам, наконец-то удалось понять конечную цель его исследований: Клаус один из сильнейших магов крови, востребованный лекарь, преподаватель и ученный стремился к тому, что по его мнению является краеугольным камнем всего сущего — вторая ипостась и бессмертие. Он, наплевав на непреложный закон магического круговорота, решил подсадить в своё тело еще одну сущность.
Отобрать зверя у оборотня не представлялось возможным, и не то, чтобы он не пытался — просто все его опыты в эту сторону заканчивались одинаково — смертью испытуемого. Когда в период сильнейшего ранения во второй, животной ипостаси, оборотень таки умудряется вернуться в человеческое тело (обычно это происходит по наитию, даже в бессознательном состоянии), но зверь ранен, или еще хуже — погиб, двуликий так же со временем погибает, ведь без своего второго «я» оборотень перестает являться единым целым, медленно сходит с ума или теряет силы, а затем погибает.
Клаус, как никто другой знал об этом, потому как им лично была разработана целая методика по лечению таких, потерявших вторую ипостась (или животную, или человеческую) двуликих. Оказывается, все то время, что он «лечил» пациентов, он одновременно проводил на них эксперименты, и никто ни о чем не догадался бы, тот бы продолжил свои опыты, если в один «прекрасный» момент ему не попалась жизнеописание некого двуипостатного, что был раньше человеком, но попав в Изнанку — вернулся другим.
Он заболел идеей провернуть то же самое с еще большей пользой для себя, ведь то был всего лишь человек, а он великий маг.
Густаффсон был не один, их, таких желающих еще больше, чем имеют, было несколько. Заручившись поддержкой таких же психов, он стал всё больше времени проводить, экспериментируя с другой, чужой сущностью и материей. Он был чокнутым, но отнюдь не дураком, естественно он ставил опыты над другими, играясь чужими жизнями словно пальчиковыми куклами, наплевав на покалеченные судьбы.
Более того, он был уверен, что еще немного и у него всё получится, с каждым разом он заходил все дальше и дальше, ему даже удалось пару раз обернуться в монстра, уничтожающего всё на своем пути, и вдруг он заболел.
Его тело стало отторгать чужое, вызывая у него реакцию как при сильной аллергии, мощнейший анафилактический шок привел к тому, что Клаус фактически травил себя, стремясь снизить работу защиты собственного организма. Как ему казалось, единственным выходом для него стало бы принятие венца, коронация, во-первых, еще сильнее развязала бы ему руки, а во-вторых, во время ритуала происходило мощнейшее вливание древней энергии, вероятнее всего это позволило бы ему жить дальше, а быть может и примирила его организм к «чужаку».
Но на его пути стоял отец, еще молодой и полный сил оборотень. И он убил его. Без сожалений и раздумий.
А потом встал Генрихубивать уже вошло в его привычку.
А затем и я.
И это он еще не знал о скором наследнике.
В общем, чем сильнее от него отдалялось желаемое, тем больше он сходил с ума от отчаяния. У него начались судороги и галлюцинации, ему стали мерещится призраки убитых им людей и тварей, он стал мучиться сильными болями — единственное, что ему теперь помогало — пары синей соли, запрещенного в странах содружества, вещества. Но с болью препарат лишал Клауса части разума и порой продраться сквозь пьяные каракули не представлялось возможным. Когда я рыдала над списком погибших по вине Клауса имен, Генрих отобрал у меня все бумаги и категорически запретил даже приближаться к этому делу. Возможно, это было и к лучшему, потому что сейчас, нося под сердцем ребенка, я стала мягче пуха, и с трудом держалась, помогая супругу. Придать широкой общественности эти сведения было хорошим шансом поймать ублюдка, но после долгих раздумий, Генрих решил всё скрыть.
Нет, не потому что боялся волнений, хотя они тоже вполне могли бы случиться, и не потому, что струсил, а потому что мы опасались спугнуть тех отступников, кто помогал Клаусу. А таких, к нашему сожалению, было не мало.
Он не казнил Дэвара, хотя и собирался в самом начале. Несколько унов, с тяжелым сердцем он размышлял над тем, как поступить правильнее.
— Если бы на месте Мири была бы ты, вероятнее всего я поступил бы так же, как и он, — в один из вечеров сказал мне супруг. Весь день я чувствовала себя ужасно и практически не поднималась с кровати, тошнота, начавшаяся как легкое недомогание по утрам, захватила и обед, и ужин. Для того, чтобы еда хоть ненадолго задерживалась в желудке мне приходилось почти всё время лежать или сидеть, откинувшись на подушки.
Бездействие убивало меня, но пару раз меня скручивало так, что сильнейшие спазмы вызывали кровотечения и лекарь (довольно наглая и беспринципная особа, хочу заметить) сказала, что прикует меня цепями, уж коли у меня самой не хватает мозгов, дабы поберечь наследника.
— Уверена, ты бы не стал предавать, — уперлась я. — Ты нашёл бы выход.
— Ты не понимаешь всю силу моих чувств к тебе, МакКайла, — поцеловал меня в мятные губы Бьерн, — ради тебя я бы пошёл на многое. И думаю, я могу понять Дэва. Особенно сейчас.
Утром следующего уна Генрих подписал указ и назначил Дэва наместником самого отдаленного оплота своих владений, затерявшегося в Холодном море острова Скай. Тяжелая жизнь в суровых условиях. Но жизнь. Как только Мирида успешно разродилась близнецами, она присоединилась к мужу, доказав, что всё было не напрасно. По словам Лэкса, Дэв был преисполнен огромной благодарности к Генриху за шанс всё исправить, но видя, как сильно мой супруг переживает эту ситуацию попросила лиса не упоминать более о предателе, довольно и ежеквартальных отчетов, написанных рукой ранее лучше друга.
И всё постепенно возвращалось на круги своя. Долгие дни сменяли короткие ночи, пришла долгожданная, пахнущая травой и надеждой весна, которая сменилась ранним летом, свалившимся на нас ароматами цветущей вишни и сирени, когда пришло известие о том, что удалось напасть на след Клауса.
Глава 33.
Горе налегает сильнее, если заметит, что ему поддаются.
Генрих, оберегал меня и щадил мои чувства, отправляя в разлуке короткие, но нежные послания каждый раз, как ему выдавалась такая возможность.
Чуть меньше дема прошло с момента, когда ищейки напали на след Клауса, он обрывался в окрестностях зимнего дворца, куда ранее была сослана его матушка, и что-то мне подсказывало: то, что отступнику удавалось скрываться столь продолжительный срок непосредственно является её заслугой. Но всё вышеперечисленное было лишь моими догадками, поскольку Бьерн, оберегая меня от лишнего стресса, скупо дозировал информацию, а то и вовсе обтекал тему поимки преступника в своих записках.
В зимней резиденции Клауса они не нашли, но его отчетливые следы, уходящие дикими тропами на север, взбудоражили ищеек, и в тот самый момент, когда я читаю это письмо, Генрих отправляется узкой дорогой к Хладному ущелью. Если им не удастся догнать его до перевала, отступник будет вне нашей юрисдикции и его преследование придется прекратить, поскольку ущелье находится на границе двух государств — Стоунхельма и Орума. Просить содействия в поимке первенца покойного Кёнига у нынешнего Цесса соседнего государства — признание собственного бессилия, к тому же скрыть причину, по которой брат преследует брата в таком случае было бы невозможно.
С тех самых пор, как о предательстве Клауса стало известно наверняка, покушения прекратились, хотя отдельные представители серпентария, что по ошибке зовется двором, еще плевались в мою сторону ядом, изощряясь на тему моего незнатного происхождения и сомнительных связей (это они Роберта имели в виду). Подобные выпады нисколько меня не трогали, я прекрасно понимала, что до меня Генрих не вёл жизнь отшельника, а стяжал славу гуляки и бабника, но узнав о курсирующих нелепых слухах (что мол Кёниг погуливает налево от брюхатой жёнушки) он пресек их так быстро и жестко, что вряд ли в ближайшее время найдутся желающие почесать языками в мою сторону.
