За последние несколько демов нам удалось обнаружить еще одну лабораторию Клауса, здесь, во дворце, и разбирая зашифрованные данные дневников и описание экспериментов, я наткнулась на доказательства того, что отец моего мужа знал о первых опытах сына. Знал и поддерживал. И даже участвовал. Честно говоря, я так и не сказала об этом мужу, но не потому, что не желала тревожить сущность ушедшего за Грань Кёнига, а просто пожалела супруга, ему и так досталось.
В самом начале задачей, которую ставил пред собой Клаус, помимо лечения наследственных заболеваний было продление срока жизни, но затем ведомый исключительным самомнением и понукаемый Ансельмом, он замахнулся на невозможный, противоестественный симбиоз человека и твари. Тот момент, когда учёный стал замечать в себе изменения явился его триумфом, а затем, трезвый разум покинул его.
Чем больше прошло времени с первых инъекций, тем бессвязнее и хаотичнее становились его записи, формулы и описание симптомов перемежались с откровенным бредом и иллюзорными фантазиями. Красной, извилистой линией сквозь его писанину проходила самая главная мысль — он считал себя избранным высшими силами для того, чтобы править. Плевать ему было на жертвы приносимые во имя науки, на отца, что был пока еще в силе или на мать, которая слепо любила единственного сына, не замечая происходящих с ним изменений, главное результат — полная и безоговорочная власть, преклонение пред его мнимым величием.
Образцы сыворотки, что колол себе Клаус, мы уничтожили, но вскрыв сейф нам удалось обнаружить записи из карт нескольких больных. Тех, эксперимент у которых дал условно положительный результат: помимо того, что пациенты выжили, они еще получили некие способности, (как побочный эффект экспериментального лекарства) детали которых были зашифрованы, а порой и неизвестны. Граждан Стоунхельма, тех, что удалось отыскать, в ОсО поставили на особый учет, наблюдая за ними, дабы держать руку на пульсе, но одной из таких больных была Цесса Орума Теана Виверн, её кровь до и после, записи и карту мы сохранили, желая при случае отдать бумаги истинному владельцу. Страшно подумать, чем бы могла закончиться эта преступная авантюра, если бы Теана не выжила, ведь войны начинались и из-за меньшего. Но, Слава Великим, всё обошлось.
— Ничего, ничего, малыш, еще немного осталось, — гладила я живот по кругу, вокруг пупка. Ребенок вел себя беспокойно и пинался с самого утра. — Рир, я бы хотела прогуляться. Только давай не будем брать с собой девчонок, хочется помолчать
Волк кивнул.
В последнее время я даже в купальне не могла побыть наедине с собой и своими мыслями, обязательно кто-то маячил за спиной, беспокоился. Супруга Дэвара с трудом пережила роды, хотя и смогла успешно разродиться здоровыми близнецами, и теперь, как только малыш начинал вести себя активней чем всегда, меня тут же погружали в кокон чрезмерной заботы, и отбиваться с каждым разом было всё труднее.
И хотя я ужасно скучала по Генриху, я полюбила своё временное одиночество, но к моему вящему сожалению наслаждаться этой вынужденной передышкой мне мешали две надоедливые фрейлины и статс-дама, что следовали за мной по пятам лишая меня возможности хоть иногда побыть наедине с самой собой. Сославшись на усталость, я разогнала свиту и их зубастую свору, а затем воспользовалась тайными коридорами, выходящими в одно из самых тихих и безлюдных мест — внутридворцовому саду.
На крошечный, ухоженный парк я наткнулась совершенно случайно, но он полюбился мне сразу и стал местом моего отдохновения от дворцовой суеты. Сейчас цвели вишни и яблони, дурманя и опьяняя дивным ароматом сладкой свежести, журчал посеребренный фонтанчик венчая природный источник ключевой воды замысловатой геометрической конструкцией, нагретая летним зноем скамейка с удобной спинкой так и манила присесть, и взяв томик стихов любимого поэта, я нажала скрытый рычаг и вошла в тайный проход.
Стараясь не задевать юбками пыльных стен, я держала пред собой луминос и проходила один лестничный пролёт за другим. Внезапно температура воздуха резко упала, по спине побежали дикие табуны ледяных мурашек, белесый пар вырывался из моего рта с каждым выдохом, а волк резко остановился, вдыхая чутким носом затхлый, влажный запах, шерсть на его загривке встала дыбом, Фенрир зарычал, алея углями глаз. Я потянулась к кинжалу, опасливо оглядываясь кругом и не находя даже намека на чьё-либо присутствия здесь, помимо нас.
Несколько мгновений ничего не происходило, я замерла, прислушиваясь к гулкому эху и приглушённым каменными стенами звукам живущего своей жизнью дворца, а затем что-то с невероятной силой толкнуло меня вперед, практически швыряя о каменные ступени. Я попыталась сгруппироваться, защищая руками живот и…приложившись виском о ступеньку потеряла сознание.
Боль раздирала меня на части.
Я с трудом отдавала себе отчет в том, где я и что случилось, а потом произошедшее обрушилось лавиной, и я закричала. По неопытности я было решила, что у меня начались схватки. Я бы многое отдала, чтобы так оно и было, но нет — у меня начались роды.
Я лежала в горячей луже околоплодных вод и крови, а понявший, что я пришла в сознание Фенрир прекратил жевать мою кисть, силясь привести меня в сознание. Меня буквально разрывало от боли, и я не сдержалась и завыла:
— Кайла, соберись, — рыкнул в голове Фенрир, — его сердце бьется слишком медленно, ты слишком долго была без сознания — тужься! — Я постаралась наступить на горло панике, накрывающей меня стремительной приливной волной, и прислушалась к своим ощущениям — боль не утихала, схватки вот-вот скрутят паутиной моё тело вновь и единственное, о чём мне подумалось Рир сразу отверг. — У нас слишком мало времени, я не успею позвать на помощь. Тужься!
Я кричала и тужилась, обезумев от боли
Согнув ноги в коленях, я царапала ногтями камень и рвала тонкую ткань платья
В голове было пусто и единственная мысль, что билась в агонизирующем, опустошённом мозгу это было то, что следующего ребенка Бьерн будет рожать самненавижуааа-а-а-а-а-а
Моментальное облегчение сравнимое с эйфорией накрыло меня, когда острая боль прекратила рвать на части моё тело. Я быстро дышала, кажется, захлебываясь, облегчением и дрожащими от пережитого напряжения руками, подняла с камней крохотное тельце своего сына
Он не дышал. Губы его были синими, а крошечное сердечко не билось. Я раскрыла рот и попыталась вдохнуть в него воздух, грудная клетка его поднялась и опала, поднялась и опала, слизи не было, носовые пазухи тоже были чистымия ничего не могла сделать, кажется выла, частично оборачиваясь в волчицу, туда и обратнопотряхивала его, молила небеса, захлебывалась гневом и бессильем
На доли мгновения из этого состояния меня выдернул Рир, мощные челюсти волка сомкнулись на предплечье, погружаясь в мою плоть и захватив моё внимание:
— Я могу попробовать спасти егомогу попробоватьты слышишь меня? Ты должна согласиться. Должна.
— Даааааа. — Закричала я. — Я согласна.
Дрожащими руками я опустила малыша на колени, и с болезненным любопытством и затаившейся надеждой наблюдала, как в тесном пространстве темных коридоров Фенрир принимает свою настоящую форму, заполняя собой всё вокруг. Он перестал расти и поставив лапы с двух сторон от моего мальчика, и приблизил пасть к безжизненному тельцу, а затем выдохнул
Дыхание обжигало легкие, белесый пар вырывался изо рта, замирая на губах ледяной коркой.
Глаза Фенрира были словно осколки цветного льда, и на несколько мгновений и его, и моего мертвого сына покрыла тонкая корка измороси. Бритвенно-острые клыки волка сомкнулись на хрупком предплечье ребенка, пуская кровь. Она замерзала на глазах, превращаясь в алый пепел, багряные хлопья то поднимались и кружились в вихре подобно снежным каплям во время пурги, то завиваясь в тонкие змейки, то плавно опускаясь на камни.
