Глаза-бусинки Рокко сузились.
Я безмятежно улыбнулась ему.
Он был достаточно умен, чтобы понять, что Данте не из тех людей, которым нравится, когда их загоняют в угол, но он не был достаточно умен, чтобы догадаться, как он может нанести ему ответный удар.
— Ты будешь сидеть позади меня во время церемонии, — объявил он. — Чтобы я мог присматривать за всеми вами.
— Va bene (пер. с итал. «хорошо»), — легко согласилась я. — Будет здорово сидеть в первом ряду.
Нехотя Рокко жестом попросил нас пройти дальше, чтобы он мог поприветствовать других в очереди. Я выдохнула с облегчением, когда мы прошли в прохладную церковь, моя рука сжалась на руке Фрэнки.
— Tranquilo, Елена (пер. с итал. «не волнуйся»), — успокаивал Фрэнки низким шепотом, пока мы шли по усыпанной цветами аллее ко второй скамье спереди. — Все образуется.
Я кивнула, но мой желудок был скручен в такой узел, что я сомневалась, что когда-нибудь смогу распутать свои нервы.
Торе потянулся к моим коленям и взял мои скрученные руки в свои. У него были большие руки, такой же формы, как у Себастьяна.
Это утешило меня больше, чем я думала.
Мы ждали, пока все рассаживались по местам, и наконец наступила тишина.
Из прихожей слева от алтаря донесся стук туфель по мраморному полу.
Мгновение спустя появился жених в сопровождении шафера, Дамиано Витале, и священника. Он выглядел до смешного красивым, одетым в обязательный черный цвет, но из-за этой строгости его кожа была поразительно бледной.
Я сомневалась, что кто-то заметил это, потому что мгновение спустя за дверями церкви раздался шум, а затем они распахнулись, показывая невесту в сопровождении самого Рокко.
Она представляла собой видение пенистого кружева, шлейф тянулся за ней на полтора метра, традиционная фата ручной работы была накинута на голову и частично скрывала лицо и фигуру.
Гости одобрительно зашумели, глядя на ее красоту, а на заднем плане зазвучала мощная органная музыка, и ее шаги идеально совпадали с маршем.
Казалось, что ей понадобилась целая вечность, чтобы дойти до алтаря, но, возможно, это было мое собственное восприятие, искаженное тем, что сердце билось слишком быстро и сильно в груди, подражая ритму свадебной песни.
Когда я была девочкой, я представляла себе нечто подобное на своей свадьбе. Это было задолго до того, как Симус и мафия научили меня ненавидеть собственную страну, до того, как Кристофер заставил меня возненавидеть себя настолько, чтобы думать, что я заслуживаю небольшой гражданской церемонии или просто гражданских отношений, как у меня было с Синклером.
Я мечтала о кружевах и шелках, женственных и почти старомодных, как невесты в журналах, которые мама читала в молодости. Я хотела, чтобы все было традиционным, от свадебного наполеона до того, как мой будущий муж купит мне букет — обычай, от которого большинство современных невест отказываются.
Я так давно не верила в эти мечты, что они казались мне пыльными и устаревшими, когда я думала о них тогда.
А может, это было потому, что если я когда-нибудь выйду замуж за Данте, то это будет не та свадьба, которую мы сыграем. Мы едва ли были вместе достаточно долго, чтобы говорить о таких вещах, но в глубине души я представляла, как мы сбежим из дома в какую-нибудь прекрасную, чужую страну, только вдвоем.
Не потому, что я не любила свою семью, а потому, что наши отношения были центром моей новой вселенной, спицей, на которой вращалась моя жизнь.
Любовь к Данте заставила меня осознать, насколько я была эгоцентрична, погрязла в собственной горечи и страданиях, пока не поняла, насколько неприятно находиться рядом с собой половину времени. Он напомнил мне, что жизнь стоит того, чтобы жить, а любовь того, чтобы ее дарить.
Так что, быть может, только мы, где-нибудь в романтическом месте, но даже это уже не имело для меня такого значения, как раньше.
Я бы вышла замуж за Данте в подворотне или на парковке, если бы это означало стать его законной женой.
Бумажная волокита тоже не имела значения, не так, как я думала, когда была с Дэниелом.
Дело было в символизме.
Я хотела быть его lottatice, regina, и moglie.
Его бойцом, королевой и женой.
Несмотря на то, что у нас был план, наблюдать за этой церемонией все равно было не по себе. Она заставила меня осознать, как мало у меня прав, если Данте снова окажется в тюрьме. Я не могла быть его адвокатом, если я была его девушкой и не была его женой.
Торе сжал мою руку, словно почувствовав мое внутреннее смятение, и вернул меня к текущему моменту.
Когда Мира наконец дошла до входа, Рокко передал ее с церемониальными словами Данте, который принял ее руку и положил ее себе на плечо, когда они повернулись лицом к священнику.
Все было так цивилизованно.
Данте ни на секунду не показался никем иным, кроме как прилично навеселе женихом, собирающимся жениться на любви всей своей жизни.
Рокко повернулся, занимая свое место на передней скамье, и поймал мой взгляд. Его ухмылка была вымпелом победы, развевающимся перед лицом моих надежд и мечтаний.
Я победил, провозгласили его сверкающие глаза.
Недооценивай меня, ответила я с натянутой улыбкой, я бросаю тебе вызов.
Итальянские церемонии занимали целую вечность, но после долгих сорока минут службы священник объявил Данте Эдварда Сальваторе и Мирабеллу Янни, теперь уже Сальваторе, мужем и женой.
Известное местное сопрано появилось на помосте, чтобы спеть «Аве Мария», когда пара повернулась лицом к толпе и начала свой путь от алтаря.
Невозможно было смотреть, как они проходят мимо, не чувствуя, что сердце, как свинцовый шар, находится в желудке. Все зависело от того, пройдет ли эта свадьба без сучка и задоринки.
Прежде чем мы успели покинуть скамью и выйти вслед за счастливым дуэтом за дверь, как остальные уже были готовы посыпать их головы рисом в честь праздника, Рокко остановил меня, положив руку на мою руку.
— Здесь все так устроено, — снисходительно сказал он мне.
Он не понимал, что это не первое мое взаимодействие с мафией.
Это даже не сотое.
Он просто увидел симпатичную девушку и решил, что меня всю жизнь оберегали, что у меня нет мозгов в голове и что, поскольку я не рождена с буквальными яйцами, у меня нет позвоночника.
— Браки по договоренности? — спросила я кротко.
— Это, — согласился он, но его пальцы крепко сжались на моей руке. — И все, что я скажу, будет сделано. Так было на протяжении многих лет. Так было даже шесть лет назад, когда я продал твою сестру Александру Давенпорту.
На одну-единственную секунду мое сердце остановилось.
Я подумала, что Рокко обнаружил мою двуличность и дает мне понять, что я за это поплачусь.
Но нет.
Этот тупой осел только хвастался своими злодеяниями, как какой-нибудь злодей из плохого боевика. Он пытался раззадорить меня, напасть на женщину, потому что предполагал, что я слабая и небольшая провокация покажет, есть ли у Данте план мести для него или нет.
Я мягко подмигнула ему, огонь в душе был полностью скрыт ледяной оболочкой.
— A mali estremi, estremi rimedi, — сказала я холодно, словно понимая, что он всего лишь выполнял свою работу.
В буквальном переводе это была идиома, означавшая: к крайнему злу — крайние средства, или, по-английски: отчаянные времена требуют отчаянных мер.
Но я имела в виду более буквально зло самого человека и предстоящие меры, которые мы принимали, чтобы положить конец его тирании.
Рокко самодовольно ухмылялся, сжимая мою руку и поглаживая ее так, как гладят голову щенка.
— Ты хорошая девушка.
Я не смогла сдержать смех, который вырвался наружу.
— О, дон Абруцци, обещаю, я не такая.
Он нахмурился, но отпустил меня, чтобы Торе, Фрэнки и я могли выйти из церкви вместе с остальными гостями. Все стояли в толпе и желали счастливой паре всего хорошего, подзывая их, пока они быстро шли по расступившейся линии гостей к ожидавшей их машине.
