Во время войны в одном из боев был взят в плен воин–эльф без правой руки. Была она отрублена по запястье, и верно, порядочно времени тому назад, потому что рана успела затянуться. Несмотря на увечье, сражался он доблестно, держа меч в левой руке, а на правую повесив щит, и много людей положил. Нашлись те, кто знал о прошлом Афагду, о том, как потерял он в Солхе семью, и об обстоятельствах этого дела. Тогда привели к нему связанного пленника, бросили к ногам и сказали так:
—Не этот ли лиходей убил твоих родных собственной рукой и эту же руку потерял от секиры твоего старшего брата Амори? Бери же его, пытай и казни, как тебе угодно.
Долго молчал Афагду, глядя на коленопреклоненного Древнего, и наконец выхватил меч. Ждали все, что снесет он Древнему голову с плеч. Однако Афагду разрубил связывающие того веревки и велел дать ему оружие.
—Не по чести мне казнить беспомощного пленника, у которого связаны руки. Пусть примет смерть, как положено воину, с мечом в руке.
Воины зашумели:
—Да ты, никак, разума лишился, Афагду! Древний превосходит тебя многократно по быстроте, силе и воинскому искусству; и даже в левой его руке меч страшен, и многим нашим воинам он успел снять головы, прежде чем его пленили!
Ответил так Афагду:
—Если этот Древний действительно пролил невинную кровь и заслужил кару, то боги позволят мне с ним справиться. А если справедлива была смерть моих отца и братьев, если заслужили они смерть от рук разгневанных Древних, то и мне жить незачем, следует отправиться в загробное царство вслед за ними. Пусть боги нас рассудят!
И воины замолчали, не зная, что возразить.
Вышел тогда Афагду на поединок с Древним. Воля богов была тому причиной, или Древний пал духом в плену, или потрясен был благородством смертного, да только сразил его Афагду одним ударом, сам же не получил ни единой царапины.
Вытерев меч, сказал он такие слова:
—Похороните его, как подобает. Даже когда мы охвачены жаждой мести, не следует уподобляться зверям и неразумным варварам, творить беззаконие и бесчестье!
Изумились все величию его духа и милосердию. Воина–эльфа зарыли на опушке леса и щит его поставили вместо надгробия. Прошло несколько дней, и увидели дозорные на могиле свежие цветы. «Что за изменник воздает почести врагу?» — подумали они и решили проследить за могилой. Три дня и три ночи провели воины в засаде и на третью ночь увидели, как эльфийка несравненной красоты приносит цветы на могилу. «Верно, был то ее муж или брат», — смекнули дозорные. Известно было, что Древние сердцем чуют гибель своих родных и близких, будто бы им кто–то весть присылает, и могут найти их могилы, даже если заросли они бурьяном и сорной травой, не отмеченные никаким образом.
Девушку немедля схватили и отвели к Ашурран.
—Если это жена или сестра воина, убитого Афагду, то пусть он ее и забирает, — порешила она не без тайного умысла, ибо хотела унизить гордую дочь Древних, отдав ее безобразному собой Афагду.
Однако судьба распорядилась по–своему. Афагду принял подарок, не смея отказаться, и возвел эльфийку на свое ложе, ибо немыслимо было не почтить подарок воительницы Ашурран, и не терпела она, когда подаренного скакуна держали в стойле, а дорогой меч не обнажали в битве. Но Афагду был чист душой и не желал принуждать эльфийскую девушку; положил он между ней и собой обнаженный клинок и так проводил ночи, не прикасаясь к своей пленнице. Нетрудно было ему хранить обет целомудрия, ибо пленница его грустила и тосковала, лила слезы, и лицо ее всегда было полускрыто, рукавом или распущенными волосами. Любой бы прослезился, глядя на ее горе!
Время шло, и печаль эльфийки как будто отступила. Привыкла она к своему суровому хозяину, и временами тень улыбки озаряла ее бледное лицо, когда смотрела она на Афагду. Он же, страшась нарушить свой обет, решил тайно отослать ее прочь, в Великий лес, дав ей коня и припасы на дорогу. Афагду посадил девушку в седло, она же медлила, сжимая поводья, и слезы катились из ее глаз. Истину говорят: доброта людей страшнее ненависти, она наносит раны, которые невозможно исцелить. Так и девушку–эльфийку в самое сердце поразило великодушие Афагду. Соскочила она с коня и бросилась к его ногам, говоря о любви. И хоть говорила она на языке Древних, он же этого языка не знал, слова ее были понятны.
Первым из всех смертных мужчин Афагду женился на эльфийке и не расставался с ней до самой смерти, хоть она и не родила ему детей и была причиной того, что на него косо смотрели в Солхе и не доверяли ему.
Девушку ту звали Аргиель; а убитого воина Кастамир, и приходился он ей мужем. Ее выдали замуж по желанию родителей, как водится у эльфов и даже у людей кое–где; никогда она не питала к мужу ничего, кроме уважения и привязанности, а после того, как участвовал он в сожжении Солха и убийстве мирных людей, стали и эти чувства понемногу таять. Все же немыслимо для Древних не почтить память умерших, потому она носила цветы на могилу Кастамира, рискуя оказаться в плену. Казалось ей тогда, что незачем ей больше жить, ведь не принято среди эльфов дважды жениться или выходить замуж, избирают они супруга на всю жизнь и не ищут после их смерти другого. Но увидев красоту души Афагду, скрывавшуюся за его безобразным обликом, полюбила его Аргиель великой любовью и не расставалась с ним ни в болезни, ни в горе, ни в старости, хоть сама за эти годы не постарела ни на день, оставаясь молодой и прекрасной. Когда же он тихо скончался в возрасте девяноста лет, она закрыла ему глаза, проводила в последний путь и по прошествии трех дней умерла от горя, и положили ее в ту же могилу.
Когда упрекали Афагду, что умрет он, не оставив потомков, и род его прервется, отвечал он так:
—Боги мне судили умереть вместе с моими братьями и прочими жителями Солха, и с тех пор живу я заемной жизнью, лишь одну цель имея: послужить Юнану и славной воительнице Ашурран. И если бы роду нашему не суждено было угаснуть, верно, родились бы от меня дети у какой–нибудь из дев веселья, с которыми я сходился во время войны, или жена бы моя понесла, но этого не случилось. Не к лицу мне роптать; и покину я сей бренный мир, благодаря богов за щедрые подарки, которых я вовсе не достоин — долгую жизнь, удачу в бою и супругу, свет очей моих и розу моего сердца.
Впоследствии в Солхе поставили памятник Афагду на народные деньги, на месте дома, где он жил. Памятник этот, из красного гранита, изображал розу, обвившуюся вокруг секиры. Надпись гласила: «Афагду, сыну Солха, человеку великой ненависти и великой любви». Поистине прекрасные слова!
Третья встреча Ашурран с драконом из Аолайго
Схлынула вода из пещеры морского дракона Лайбао Синяя Чешуя, и раздались знакомые шаги. Снова вошла Ашурран в жилище Лайбао и приветствовала его, как старинного приятеля.
