– Не просто удар, Игорь, – Вера качает головой и прижимается сильней, прячет руки под дутой курткой. – Он пытался спасти меня, а я дура… Их восемь человек было. Все лбы: один выше другого. Крепкие, подкачанные, против них отряд солдат не устоял бы.
Она замолкает, а затем вскрикивает:
– Да откуда мне было знать, что ребята спорили на меня?! Гормоны, или что там у них играло, я не знаю! Они нас обступили со всех сторон и потребовали с меня клятву, что друг говорит правду, а я… – Вера тяжело сглатывает. – А я, правдорубка, сказала, что Коля обманул. Что никому из них принадлежать не собираюсь.
– Смело, – шепчу. – Но безрассудно, булавочка. Могла бы принять помощь друга, ведь это всего лишь слова.
– Клятва – не просто слова, Игорь. Да и мне только двадцать один исполнилось: музыка в голове, стихи, рок. Я была наивная, глупая и... Не знаю, почему переклинило, но когда они начали Кольку бить, просто, как последняя трусиха, сбежала. Дед с ружьем, – кивает на ремень, что висит на моем плече, – вышел и разогнал, как диких псов. Колька еле жив остался – он столько страдал из-за меня, не передать словами. Утром я уехала, решила, что оборвать дружбу с ребятами – будет лучший выход, даже не проведала Колю, а позже узнала, что он пролежал два месяца в больнице с переломами и сотрясением. Вот за это он так зол на меня.
– Да ты при чем? – искренне удивляюсь.
– Он заступился, а я его предала. Бросила. Нельзя было тогда убегать из деревни, я потом заплатила за это намного дороже, – она затихает, уткнувшись лбом в мое плечо. Плачет беззвучно, и я понимаю, что на сегодня хватит откровенностей, остальное подождет.
Ноябрь заканчивается, нужно как-то жить и не сдаваться, а до весны Вера раскроется, потихоньку, но доверится мне. Я найду нужный ключик и услышу всю историю целиком, даже если буду потом неистово рубить дрова и стирать ладони в кровь, чтобы заглушить свою боль. Каждое ее воспоминание оставляет рубцы на моем сердце, но жить в неведении еще хуже – это душит и мучает хуже недостатка кислорода.
Глава 62. Вульф
Жизнь в деревне течет по другим законам времени. Кажется – вот вчера был ноябрь, только снег выпал, а сейчас уже на носу конец декабря, и близится Новый год.
Вера тяжело приподнимается с кровати и, прижав ладонь ко рту, бежит в ванную, на ходу сбивая плечом косяк. Матерится глухо, а я усмехаюсь. Ее рвет уже второй день с утра, а вчера она хлопнулась в обморок, чуть не задев виском край плиты. Хорошо, что я рядом был, бросил дрова и успел подхватить. Но испугался жутко.
И месячные, как мы приехали, у Веры не наступали, насколько я сумел уследить. А секса у нас было много, невероятно много, только вчера пропустили, потому что Вера плохо себя чувствовала и легла спать. Я, как прожженный эгоист, не спрашивал разрешения у Веры, не оставлял ей выбора, просто изливался в нее и даже не пытался предохраняться. Она будет со мной, будет мне женой и матерью моих детей. Я просто так хочу.
Из-за ее недомогания и тошноты беспокоился, конечно, но украдкой улыбался и ликовал в душе, потому что эти признаки могли говорить только об одном: я стану отцом. Стану!
– Полегче? – протягиваю булавке стакан кипяченой охлажденной воды.
– Не сильно, – она прополаскивает горло, сплевывает в ванну, потом прижимается ко мне плечом в поисках опоры. – Что-то пищеварение мое разладилось совсем. Съела что-то...
– Уверена, что это отравление? – поглаживаю ее висок и запускаю пальцы в отросшие волосы, в корнях они потемнели, а светлые кончики выделились. Вера неожиданно резко отстраняется, будто ошпарилась.
– Уверена, – бросает злобно, обходит меня, оттолкнув в грудь, и быстро исчезает в комнате.
Что это было?
Я подозревал, что Звездную что-то мучает, потому что она от темы о детях увиливает не просто так, и о предохранении не спрашивает, будто знает, что наш секс и так безопасный. Но я не хотел признавать, что с нами такое может быть. Думал, что причина в Егорове и его издевательствах.
Выхожу в кухню, утыкаюсь плечом в косяк и закручиваю руки на груди до боли в мышцах.
– Я жду объяснений.
– Их не будет, – девушка стоит ко мне спиной, склоняет голову над умывальником, горбится, а с мокрых волос капает вода. Или это слезы? – У меня не может быть детей, – рубит словами мое сердце и еще ниже опускает плечи.
Резко повернувшись, Вера впивается в меня таким яростным взглядом, что я забываю, что хотел сказать.
– Доволен? – шипит булавка и кривит губы.
– Чем доволен? – понижаю голос и опускаю взгляд в пол, размышляя, где я ошибся, а где моя колючая булавка перегнула палку. Или я ее вынудил это сделать своей неосторожностью и напором? Да и новость ошарашивает не хуже хлесткой пощечины.
– Не создана я для семьи, – говорит она обреченно. – До весны переждем, а там разойдемся. Я не собираюсь давать тебе пустые надежды. Не хочу эгоистично держать и пользоваться добротой. Зря не сказала сразу, но я пыталась тебя оттолкнуть. Я пыталась еще в академии!
– Ты уже всё сама решила? – приподнимаю голову и всматриваюсь в любимое лицо. Наверное, выгляжу страшно, потому что Вера вздрагивает. И голос понижается до жуткого хрипа: – Да? И даже знаешь, что я думаю на этот счет? Что? В голову ко мне залезла? Сердце вынула из груди? Так получается?
Она нервно ведет плечом и, присев на край стола, закручивает руки на груди, как и я.
– Ты сотню раз меня спросил о ребенке за последний месяц. Тысячу...
– Да! – не выдерживая, перебиваю. – Спрашивал, потому что для меня это важно. И ты ни разу не ответила внятно!
– Боялась тебя потерять, – шепчет булавка, хватая воздух губами. – Я устала молчать. Вот, держи правду – у меня не может быть детей. Не может! Ясно?! – вскрикивает и, стискивая зубы, идет к обеденному столу. Садится осторожно, будто колени не сгибаются.
– Я ведь не знал, что у тебя… что ты… Черт! – а ведь это осознать сложно. Внезапно понимаю брата и его истерику, когда Ирина, его бывшая жена, появилась со мной на праздник. Он тогда просто развернулся и ушел, даже не сел за стол с семьей. Какой же я идиот!
– Теперь знаешь, – совсем тихо отвечает Вера, склонив голову. Руки держит на коленях, сжав их до посинения.
– Ты проверялась? – иду к ней, хотя меня колотит, будто я отморозил конечности, и обнимаю крохотные плечи со спины, дышу в пушистые волосы. Девушка дрожит и натягивается, но не отталкивает.
– Нет, но это и не нужно, чтобы понимать, что после такого выкидыша, у меня больше ничего не получится.
– Ты не врач, чтобы ставить диагнозы, – наклоняясь, целую ее в раскрасневшуюся щеку. – Сашка ведь тоже думал, что у него не будет детей, а ты свидетель – Алечка родилась. И он тоже не хотел проверяться, только потому, что одна сучка поставила на нем клеймо.
– Чудеса – это не про меня, Игорь, – еще тише добавляет Вера. – И у меня цикл давно сбился, а вчера вечером месячные начались, вот и рвота – у меня всегда так в первый день. Твоим мечтам никогда не сбыться, Гроза.
– Послушай, Звездочка, – поворачиваю ее вместе со стулом и опускаюсь рядом на колени. Тяну ее, пряча румяное лицо в ладонях, целую в губы, слизываю соль искренних слез. – Я тебя не отпущу, как ты не понимаешь? – еще целую, глубже, пронзительней, до искр под веками. Мне кажется, что сам сейчас расплачусь, потому что эмоции зашкаливают.
Почему я, дурак, этого не видел, почему так настаивал и ковырял? Эгоист чертов!
– Как ты могла подумать, что… я тебя оставлю из-за этого? Что вытрясу из сердца, услышав, что детей не будет. Как? Вера? Ты? Могла. Такое. Подумать?! Неужели я для тебя – пустое место? Просто сильное плечо, охранник и мальчик, что скрашивает одиночество? Ладно любовь – похрен, не люби, но можно же хоть немного приоткрывать свое прошлое и делиться со мной важным?! Ты настолько не доверяешь мне?
Она усиленно мотает головой, но жмет губы и ничего не говорит. Сквозь плотно закрытые ресницы по щекам ручьями льются слезы.
