– Может, зайдешь? Нам нужно поговорить.
Сердце бьется о ребра. Сильно! Я ждала каких угодно логических объяснений. Возможно, он подстраивал розыгрыш. Или скрывал что-то ради Нэша. Может, я просто что-то не так поняла. Но Кэш смотрит на меня очень странно… Я начинаю думать, что дело плохо, совсем плохо. И мне это вряд ли понравится.
Хочется уйти. Просто вернуться к своей машине. От этих ребят с первого дня одни проблемы. Если бы у меня хватило ума, я бы отвернулась от них и больше не оглядывалась.
Но я знаю, почему не могу так потупить. Стоило в голове появиться мысли, что я больше никогда не увижу Кэша, и меня будто ножом по груди полоснули. Я чувствую боль, раздирающую душу, и крах всей жизни, который принесла мне эта рана. Чувствую все, кроме истекания крови, пропитывающей одежду.
Я отрывисто киваю и медленно, понуро прохожу по отполированному полу к двери, которую он держит для меня открытой.
Чувство такое, будто я иду на казнь.
Сердца и веры – может быть.
Очень на то похоже.
Сердце колотится. Мысль об исповеди, о том, чтобы выложить кому-нибудь все свои секреты, пугает меня до колик в животе. Сам не знаю, почему собрался рассказать все Оливии. Просто знаю, что сделаю это. Должен сделать. Нужно довериться ей, если хочу, чтобы она доверяла мне. Штука в том, что я сам пока не разобрался, почему это для меня так важно. Почему меня вообще это волнует.
Но ведь волнует. Еще как.
Она понимает: что-то происходит. Вид у нее такой, будто она заходит в воду, а там акулы. Полагаю, в некотором смысле так и есть. Если иметь в виду меня и акул, которые водятся в истории моей семьи. После вчерашнего вечера в доме кавардак, но я не обращаю внимания. Вернувшись от Оливии, я сбросил костюм и оставил его валяться на полу, переоделся в обычную одежду и вышел закрыть клуб. А потом рухнул на кровать лицом вниз и заснул мертвецким сном. Утром Джек разбудил меня стуком в дверь – он пригнал машину Оливии. Эта двойная жизнь для жаворонков!
И вот я здесь, готовлюсь раскрыть неизвестно кому – девушке, которую я почти совсем не знаю, – свою самую страшную, самую грязную, темную, опасную, глубокую тайну, и беспокоит меня только одно: захочет ли она после этого видеть меня. Ну не безумец ли я?
– Хочешь чего-нибудь выпить? Я только что выключил кофейник, так что кофе еще горячий.
Оливия рассеянно озирается, явно пытаясь собрать воедино кусочки мозаики. Но ничего не получается. Тысячи лет ей не хватит, чтобы догадаться. Если я не подскажу.
– Оливия, садись на диван. Я принесу тебе кофе. И тогда мы побеседуем.
Думаю, ей это нужно больше, чем мне, что говорит о многом. Наливаю нам обоим по чашке, добавляю в кофейник немного горячей воды и ставлю его обратно на подставку с подогревом, чтобы потом легче было отмыть. Я уже давно сам себя обслуживаю. Некоторые домашние дела делаю автоматически.
Протягиваю Оливии чашку и сажусь на стул напротив. Не хочу доставлять ей неудобства своей близостью, чтобы не ухудшать ситуацию. Вполне вероятно, Оливии захочется иметь вокруг себя свободное пространство, чтобы держать дистанцию, когда она услышит то, что я собираюсь сказать.
Это удивительно, но разговор начинает Оливия. Хотя чего удивляться? У нее, видно, хребет твердый. Только она не всегда проявляет это качество. Но когда нужно, оно при ней.
Как сейчас.
– Я не люблю, когда со мной играют. Не люблю, когда мне лгут. Просто скажи, что происходит. Честно.
Лицо каменное. Она собралась с духом. Полагаю, если мне когда-нибудь представится подходящий момент, чтобы бросить бомбу вроде этой, возможно, он настал.
– Я прошу тебя только об одном: позволь мне объяснить все до конца. Не убегай, пока не выслушаешь всю историю. Договорились?
Она не соглашается сразу, что заставляет меня немного нервничать. Но когда наконец говорит: «Договорились», – я понимаю, что она решилась.
Секунду я сомневаюсь, говорить ли ей снова: «То, что ты сейчас услышишь, будет ужасно», – но решаю воздержаться. Это был бы намек, что я ей не доверяю, а это не так. Просто раньше я не решался никому – никому – это доверить. Думаю, осторожность в данном случае вполне естественна.
– Я – Кэш.
Оливия несколько секунд таращится на меня. Могу только догадываться, что происходит у нее в голове.
– Я это знаю, – спокойно говорит она. – Но хочу понять, почему ты ведешь себя как Нэш?
– Потому что Нэш – это тоже я.
Недоумевающий взгляд Оливии говорит мне, что я ее совершенно запутал и сбил с толку.
– Как такое может быть?
Я понимаю, она никогда не сможет понять, что происходит, если я не начну рассказ с самого начала.
Ну вот, значит.
– Мой отец, когда был молодым, связался с довольно… неприятными людьми. Он пытался достать денег, чтобы помочь семье. Они были очень бедны. Но все это происходило до того, как он познакомился с моей матерью. – Я горько смеюсь. – Оказалось, однако, что если с такими людьми поведешься, от них уже не отвязаться. Думаю, он и сам это понимал. Но все равно пытался. И когда он вышел из игры, они решили ему показать, что это была плохая идея. Эти люди представляют свои доводы так, что об этом никогда не забудешь. На этот раз они решили использовать его лодку.
Оливия напряженно следит за мной и слушает. Не имею понятия, верит ли она хоть одному слову. Но останавливаться не собираюсь. Я расскажу ей всю историю. Прямо сейчас. Больше никаких секретов.
– Мы отдыхали всей семьей. Рождественские каникулы. Это была просто небольшая прогулка. Мама и брат спустились к берегу, чтобы взять что-то на лодке. Никто не думал, что они окажутся там так рано. Раздался взрыв. Их обоих убило. И тела сгорели в огне.
Минуты две лицо Оливии ничего не выражает, никакой реакции. Я молчу, даю время переварить услышанное. Могу точно определить момент, когда смысл сказанного проник в ее сознание. Она побледнела, ни кровинки в лице не осталось.
– Брат был твоим близнецом? Его правда звали Нэш?
– Да.
Слышу вздох Оливии. Дыхание неровное, и руки подрагивают, она нервно грызет ногти.
– Значит, Нэш все-таки был, но я с ним никогда не встречалась, – делает вывод Оливия – очень спокойно, может быть даже слишком.
– Верно.
– Значит, каждый раз ты притворялся своим братом.
– Правильно.
– Зачем?
– Люди, с которыми связался отец, подстроили все так, чтобы подозрения пали на него. Они позвонили ему и предупредили об опасности прямо перед тем, как взорвали лодку. Сказали, если он стукнет на них, убьют всех, кого он знал или любил. В тот момент они еще не поняли, что мама и Нэш были на лодке.
Мы пытались связаться с мамой, но не могли. Когда добрались до берега, обломки лодки плавали по всей бухте. Мы оба понимали, что будет разбирательство по поводу гибели мамы и Нэша и отец сядет в тюрьму. Самое меньшее, за что его осудят, – убийство по неосторожности. И приговор будет только строже, если его обвинят в двух смертях. Тогда-то я и решил стать нами обоими. Если бы Нэш выжил, то отца признали бы виновным только в одном убийстве. Что еще я мог сделать? Но я решил, что хотя бы с этим справлюсь. И справился. Думаю, в каком-то смысле нам повезло, что после взрыва и пожара нашли только немногое из останков моей матери.
