– Давно это было?
– Семь лет назад. В декабре, когда я учился в последнем классе старшей школы.
Оливия смотрит на меня подозрительно. Недоверчиво, но по большей части подозрительно.
– И никто не догадался? Как такое возможно?
Знаю, мой смех пропитан горечью. Ей понравится следующая часть истории.
– Ты была права относительно меня. Я всегда был дрянным мальчишкой, бунтарем. Я бросил учиться после первого года в старшей школе. Хотел управлять клубом, который приобрел отец. Я знал, что для этого диплом мне не нужен.
Оливия поднимает брови:
– Этим клубом?
Я киваю.
– Нэш всегда был такой подтянутый, атлетичный студент-отличник. Он шел к успеху, и все в семье это знали. Черт, каждый, кто знал Нэша, не сомневался в этом. Никто из них ни на секунду не заподозрил бы, что это я хожу на занятия вместо него. Я получаю его оценки. Мне выдают диплом. Я иду в колледж. От меня никто ничего подобного не ждал. Вообще ничего, кроме жизни квазипреступника вроде моего отца. Единственное, что от меня было нужно, – это время от времени появляться на семейных вечеринках и демонстрировать людям свою задницу, чтобы они не забыли, что я вообще существую. А потом все внимание опять переносилось на Нэша. Это было легко. Люди хотели забыть обо мне.
Не могу удержать обиду, которая накопилась во мне; она выщелачивается и проявляется в словах, в тоне, каким я говорю. Мне почти что хочется, чтобы Оливия поняла это, прочувствовала. Как будто, если она все узнает, мне станет не так больно. Не знаю, отчего это. Что такое кроется в этой девушке, почему мне небезразлично ее отношение. Интуитивно понимаю: это имеет значение. Она имеет значение.
– То есть все это время ты вел две параллельные жизни. Морочил голову всему свету, включая полицию.
От этих слов я начинаю чувствовать пустоту в желудке.
– Да.
Я столько боли испытал, но, думаю, отвращение, которое я вижу на лице Оливии, ранит сильнее всего.
– Почему? Зачем? Как ты мог такое сделать? Ради живых, но и в память о мертвых?
Я чувствую усталость. Огромную усталость. Мне вдруг кажется, что дань, которую я плачу этой жизни обманом, тяжела, как товарный поезд, и давит мне на грудь.
– Этот взрыв лишил меня всего. Забрал всех, кого я любил. Все, что я называл домом, исчезло в мгновение ока. Я думал: самое меньшее, что я могу сделать, – это как-нибудь почтить их память.
– И это так ты чтишь их память?
Зажимаю пальцами переносицу, чтобы унять нарастающую пульсацию в глазницах.
– Это довольно трудно объяснить. Мои родители – и отец, и мать – хотели, чтобы мы с Нэшем состоялись в жизни. Все, что угодно, было бы лучше, чем путь моего отца. И Нэш справлялся. У него были прекрасные перспективы. Гораздо лучше, чем у меня. Просто это казалось неправильным, что он умер. Я старался как мог, чтобы родители гордились, а у Нэша сложилась репутация, которой он заслуживал. Которую имел бы, если бы остался в живых.
Оливия хранит молчание. Это тревожило бы меня, если бы не оттенок сочувствия, который постепенно появляется в ее глазах, на ее выразительном лице. Она добрая и отзывчивая. Может быть, она сможет понять мои мотивы. Надо только постараться получше ей все объяснить. В деталях.
– Но самое главное, я знаю: если получу диплом адвоката, может быть, у меня появится шанс чем-нибудь помочь отцу.
При этих словах Оливия оживляется. Ничего удивительного, она ведь из тех, кто болеет за слабых, ищет оправдание всему и вся, и прочее в том же духе. Просто она хороший человек. Я такого не заслуживаю. Нэш заслуживал бы. А я нет.
Но теперь я не смогу заставить себя держаться от нее подальше.
– Ты правда думаешь, что сможешь что-нибудь изменить? Исправить?
Я пожимаю плечами:
– Не знаю. Но я, конечно, рассматриваю такую возможность. Это одна из главных причин, почему мне нужно попасть в крупную, влиятельную юридическую фирму вроде компании твоего дяди.
– А они знают? – спрашивает она. – Ну, о твоем отце?
– Да. Я не считаю, что должен держать это в секрете, поэтому с некоторыми избранными людьми я был честен. И они в курсе, ради чего я работаю: хочу помочь им выиграть апелляцию. И мне очень помогло наблюдение за работой коллег и участие в деле.
Оливия кивает, но ничего не говорит, как мне кажется, целую вечность. А когда прерывает молчание, оказывается, что ждать ее слов очень даже стоило.
Она смотрит вниз, на свои руки, то ли не хочет, чтобы я заметил ее участие, то ли оттого, что сама пока в себе не уверена. Но я испытываю такое глубокое облегчение, что мне не нужно видеть ее глаза. Слова говорят все.
– Это опасно?
Я улыбаюсь:
– Нет, не думаю. Отец сидел тихо все это время. Надеюсь, он уже выпал из сферы действия их радаров.
– Сидел тихо?
Я делаю паузу. А потом изрекаю нечто вроде:
– Ну-у… э-э… Он, хм, очень хотел выбраться и придумал такой… неразумный способ вернуть себе свободу.
– И что это за неразумный способ?
Я громко вздыхаю:
– Шантаж.
У Оливии от изумления отпадает челюсть:
– Твой отец пытался шантажировать мафию? Он что, не смотрел «Крестного отца»?
Не могу удержаться от смеха.
– Не думаю, что все происходило так на самом деле, но да, это было довольно глупо. То, что он сделал. – Чувствую, как знакомый укол боли пронзает грудь. – Он дорого заплатил за свою ошибку. Как и все мы.
– В чем состоял шантаж? Или мне лучше не спрашивать о таких вещах?
Ей любопытно, да, но я вижу, что любопытствует она с осторожностью.
– Он взял несколько книг. Бухгалтерских книг. Гроссбухов.
Оливия ахает и закрывает рот рукой.
– Ну дает, – прорывается между пальцами. Изумрудные глаза Оливии широко раскрыты от удивления. – О господи, это прямо как в кино! Он что, передал их кому-то?
Я резко качаю головой:
– Нет! Это была часть угрозы. Если книги окажутся в полиции, мы все умрем.
– Тогда что ты пытаешься сделать, чтобы помочь ему?
– Я наконец-то упросил отца Мариссы, чтобы он передал дело мне, и смог просмотреть досье. К несчастью, доказательства просто убийственные.
Оливия подскакивает к краю сиденья:
– Но у тебя есть другой план? Ты можешь сделать что-нибудь еще, пойти другой дорогой?
Я прочищаю горло:
– На самом деле, думаю, другой путь возможен. Но он опасен. Вероятно, даже очень опасен.
Оливия прищуривается:
– И что это за путь?
Я останавливаюсь и размышляю, прежде чем ответить. Только эта часть нашего разговора может поставить Оливию под угрозу, хотя просто знать об этом – еще не представляет опасности. И все же…
– Книги, которые он взял, у меня.
Брови Оливии взлетают вверх, а глаза округляются.
– Ты меня разыгрываешь? У тебя лежат книги, которые настолько важны и опасны, что кто-то взорвал лодку твоего отца, чтобы заставить его молчать о них?
