Ознакомительная версия.
Глаза всего семейства устремились на Ренату; Фанни-Элиза смотрела на нее со злорадством.
— Извините, это произведение искусства, — вполголоса сказала Рената и замолкла под строгими взорами присутствующих. Гретхен начала всхлипывать, мать успокаивающе погладила ее по щекам; Фанни-Элиза разорвала гравюру со словами:
— Произведение искусства или нет, но все то, что голо, — непристойно.
— Пожалуйста, Фанни-Элиза, не произноси этого неприличного слова, — заметила мать, — нельзя говорить «голый», а надо сказать «неодетый». И если искусство допускает что-либо подобное, то, значит, и самое искусство безнравственно и пагубно для образованного человека.
Несколько часов спустя Фанни-Элиза сидела с Ренатой на скамейке в саду. Рената читала ей вслух плохой французский роман. Вдруг Фанни-Элиза прервала чтение и, откинув назад голову, меланхолически произнесла:
— И в такой жалкой среде я вынуждена существовать! Фрейлейн Рената, я знаю, что вы мне сочувствуете, будем друзьями! Я буду вас защищать.
Она схватила руку Ренаты и элегическим тоном начала пространно описывать ей, каков должен быть человек, с которым она соединит свою жизнь.
Вечером состоялась помолвка Фанни-Элизы с Го-ровицем. Ренате прислали ужин в ее комнату. В половине десятого все уже разошлись спать. Когда Рената хотела зажечь газ, то заметила, что предусмотрительная хозяйка отвинтила рожок. Ни лампы, ни свечи у нее не было, и она должна была сидеть в потемках. Она открыла окно и вдыхала теплый летний воздух. Кричали кузнечики, квакали лягушки; черная линия невысоких гор мягко вырисовывалась на слабо освещенном небе.
Кто-то близко подошел к ее коленям, так что платье зашуршало. Это был верный Ангелус. Из-за него Ренате пришлось выдержать в первое время немалую борьбу, так как, по мнению госпожи Замасса, компаньонке вовсе не подобало иметь собаку. И теперь Ангелуса притесняли, и он должен был большую часть дня сидеть в комнате. Но он принимал свою участь спокойно и с достоинством. Пес подошел к своей госпоже, будто прося ее, наконец лечь спать. Рената взяла его обеими руками за голову и прошептала: «Славный мой пес, что-то будет дальше с нами обоими!»
Она прижалась щекой к голове Ангелуса; умные карие глаза собаки благодарно и преданно блестели в темноте.
Был необыкновенно жаркий вечер. Рената гуляла с двумя девицами по берегу реки. Гретхен предложила идти купаться. Рената колебалась, говоря, что скоро совсем стемнеет, но девушка, горячо обнимая и целуя ее, продолжала настаивать. Ренату пугала чувственность этого молодого существа.
— На реке так страшно вечером, — сказала она.
— Но ведь сегодня мы свободны, фрейлейн Рената! Старики возвратятся только с ночным поездом. Ну пожалуйста, пойдемте купаться!
Фанни-Элиза спустилась с холма, где рвала цветы. Ей тоже понравилась затея Гретхен. Рената хотела вернуться домой и взять купальные костюмы. Но Гретхен и слышать не хотела.
— Пока мы будем ходить туда и назад, станет совсем темно. Мы будем купаться без костюмов! — возбужденно кричала она. — И вы посмотрите, такое ли у меня красивое тело, как у Евы на вашей картинке, фрейлейн Рената. В купальне нас никто не увидит. Фанни-Элиза, представь, мы будем купаться ночью и без костюмов! О, как душно!
Это было действительно нечто новое, непривычное, и Фанни-Элиза согласилась. Рената молча последовала за ними. Фанни-Элиза рассказывала своим вибрирующим голосом, как однажды цыганка предсказала ей, что она утонет, купаясь в море. Конечно, это была ложь.
Кругом не было ни души. Только вдали по дороге шел крестьянин с лохматой собакой, силуэт которой напоминал какое-то сказочное чудовище.
Гретхен разделась с лихорадочной поспешностью и вскоре стояла голая на теплом песке. Фанни-Элиза раздевалась медленно. С тем же мечтательным видом могла она намазывать маслом хлеб. Гретхен, улыбаясь, раскачивалась и разводила руками, точно танцовщица. Фанни-Элиза, раздевшись, легла на траву. У нее было более красивое тело, но фигура Гретхен обладала прелестью чего-то незаконченного и детской плавностью линий.
— Ах, как чудно! — восхищалась Гретхен.
— А вы боитесь воды, фрейлейн Фукс? — насмешливо спросила Фанни-Элиза.
Рената покраснела и начала раздеваться.
— Если бы нас увидел теперь какой-нибудь мужчина, — прошептала Гретхен, — например, твой жених, Фанни-Элиза…
— Не говори глупостей, малютка, — с досадой сказала Фанни-Элиза и величественно стала спускаться по лестнице в воду. Гретхен последовала за сестрой.
На небе уже появились звезды, и поднималась луна.
— О, фрейлейн Рената! — с восторгом воскликнула вдруг Гретхен, глядя на Ренату, которая, отвернув лицо, неподвижно стояла на берегу. Ее восхитительное тело было точно из белого мрамора, и все линии его были таинственны и прекрасны. Фанни-Элиза стояла на лестнице и мрачно смотрела на Ренату.
Никогда не испытанная страстная жажда свободы овладела Ренатой, жажда блеска, власти, богатства, триумфов, жажда жизни. Ей казалось, как будто вместе с одеждой она сбросила с себя все цепи, все узы прошлого. Сердце ее усиленно билось, она закрыла глаза, как бы для того, чтобы защититься от роившихся вокруг видений.
В ту минуту как Рената вошла по колено в реку, Гретхен громко вскрикнула, спряталась до самого подбородка в воду и устремила полные ужаса глаза в угол, где осторожно отодвинулась доска и в отверстии показалось лицо, при виде которого Рената вздрогнула, точно охваченная ледяным дуновением. Несмотря на темноту, она узнала Петера Граумана.
«Милая Ирена! Не могу выразить, как меня обрадовало ваше письмо, хотя в нем всего несколько строчек. Маленькая керосинка, о которой вы спрашиваете, стоит в шкафу на верхней полке. В последнее время я уже не варила на ней, потому что это слишком хлопотно. Не стоит тратить так много труда из-за пяти минут еды. Вы спрашиваете, как мне живется. У меня не хватает духу рассказать вам всю правду. Я веду ужасное существование. Единственное милое существо, которое у меня есть, это моя собака. Я разговариваю с ней, и она понимает меня! Будь что будет, но оставаться здесь я не могу. Я имею привычку не запирать на ночь свою комнату. Позавчера просыпаюсь — была лунная ночь — перед моей кроватью стоит господин Замасса и лепечет какой-то жалкий вздор. Я чуть не умерла от страха и от злости; к тому же прежде всего я должна была успокоить собаку, которая хотя и не лаяла (как она умна!), но приняла очень угрожающий вид. Жена его глупа и вульгарна; она всячески старается заставить меня уйти, но прямо отказать не решается из уважения к той особе, которая меня рекомендовала. Мне кажется, им больше всего не нравится то, что я молчалива; им хотелось бы иметь веселую компаньонку. Девушки, к которым меня взяли, испорченные создания и вдобавок ненавидят меня. Я продала немногие из остававшихся у меня драгоценных вещей и берегу эти деньги на черный день; но что будет, когда кончатся и они, я не могу себе представить. Ни одна порядочная девушка не вынесла бы долго того, что выношу я. Здесь нет ни одного человека, которому можно было бы подать руку и не пожалеть об этом. Милая Ирена, вы, конечно, слышали, что люди болтают обо мне и Гудш-тикере, поэтому и письмо ваше так холодно. Но это клевета. Мы были только друзьями, и ничего больше. Я говорю это вовсе не для того, чтобы вы меня защищали, мне только хочется, чтобы вы знали правду и верили мне. Я забыла у вас в мастерской свои желтые летние башмаки, пришлите мне их, пожалуйста.
Ознакомительная версия.
