В горле застревает ком. Язык будто к нёбу прилипает, немеет и утрачивает способность шевелиться, как и я сама, пребывающая в капкане его жестокой хватки и жестоких слов.
— Я спрашиваю, поняла? — нетерпеливо и с нажимом повторяет он, не дождавшись от меня ответа.
— Поняла, — то ли вслух произношу, то ли про себя.
Сердце стучит в бешеном ритме, отбивая по вискам громким набатом, затмевая звук собственного голоса. И стучит куда сильней, как в последний раз, когда на его губах растягивается не менее жестокая ухмылка, переполненная всё той же яростью и злостью.
— Тогда раздевайся.
Вздрагиваю. Словно не приказ — пощёчину получаю. По крайней мере, боли во мне ничуть не меньше.
Почему?
Ведь он мне никто.
Не может ранить так глубоко, одним лишь словом.
У нас сделка. Сам так постановил. И если я буду соблюдать условия, по крайней мере до поры до времени, то каждый получит желаемое. Всё до тошноты просто. Ведь так? Должно быть.
Но…
— Нет, — произношу, едва ли саму себя слыша.
Смотрю на него снизу-вверх, чувствуя себя особенно ничтожной, хрупкой и слабой, в сравнении с ним, таким высоким и широким, полным ярости и взрывной силы. Чёрт побери, даже с огнестрелом в груди, с разошедшимися швами и весь в синяках, он всё равно сильнее меня. Всегда будет. Мне придётся подчиниться.
— Нет? — переспрашивает Кай в мнимом удивлении.
Нет, он совсем не удивлён. Он в бешенстве. Кажется, эта стадия у него — постоянная в своей стабильности.
— Я не хочу, — добавляю, буквально выталкивая из себя каждый звук, дающийся с огромными усилиями.
В горле пересыхает от одной только мысли, как он заставит меня, если и дальше буду упираться. То, что вдруг проникнется и отступит — полный бред, мне не позволено такой роскоши. Слишком уж решительным выглядит возвышающийся надо мной.
— Не хочешь? — совсем не вопрос, скорее уточнение.
Поджимаю губы. Собираюсь просто кивнуть. Но так и не делаю ничего. Банально замираю, едва жёсткая хватка его пальцев давит на подбородок, поднимая тот выше, задирая голову. Он слегка склоняется и прищуривается, смотрит пристально, изучая. Секунд пять. За которые я начинаю наивно верить, что всё ещё обойдётся, раз медлит и не приступает к задуманному.
Ошибаюсь.
Творящееся безумство концентрируется в нём за считанную толику мгновения, превращаясь в безжалостную расправу. Он окончательно слетает с катушек, ломает все хлипкие границы дозволенного.
Треск моего платья отражается в сознании, подобно звуку гонга, оповещающего о вынесении приговора. Я вздрагиваю и дёргаюсь назад. Он ловит меня с лёгкостью, словно только и ждёт, когда я попытаюсь избавиться от него. Прижимает к себе. Жалкие остатки разорванной ткани опадают к нашим ногам.
— Ещё совсем недавно ты очень даже хотела, — чеканит каждое слово Кай.
Нет, не будет никакой передышки или паузы, дабы прийти в себя. Вслед за верхней частью одеяния, прикрывающего грудь, рвётся и остальная. Вещица сама сваливается к нашим ногам. О ней мужчина быстро забывает. Продолжает сверлит меня горящим взором, тяжело дыша, смыкая пальцы на застёжках лифа, которые раскрывает совсем неторопливо, издевательски медленно, на контрасте с резкостью предыдущего.
— Ещё совсем недавно ты не просто хотела, — продолжает мучить меня своей правдой он. — Сама умоляла. Или уже забыла? — склоняется ещё ниже, прижимаясь губами к моему виску, опаляя кожу жарким дыханием. — Я не забыл. Ни одного твоего сладкого и соблазнительного стона, ангелочек, не забыл.
И я не забыла. Наверное, именно поэтому мне так мучительно стыдно. Молчу, не проронив ни слова в ответ. Про сопротивление тоже не думаю больше. Слишком ярко и свежо моя память подкидывает соответствующие образы, когда он был вот так же близко и ещё ближе, а я сама хочу не только этого, но и гораздо больше, ярче, сильнее. Я едва дышу. И тогда. И отныне. Хотя хочется во всё горло кричать, чтобы он заткнулся, никогда больше не говорил об этом, не вспоминал о том, о чём прямо здесь и сейчас я так ненавистно сожалею, почти презирая нас обоих за то, что мы существуем в этом мире и уж тем более друг напротив друга.
— Вспомнила? — разгадывает ход моих мыслей Кай, отпуская лиф, выводя незримые узоры вдоль плеча, поднимаясь выше, к шее, а затем к ключицам, задевая едва осязаемо, и снова ведя вниз, к декольте, дразня не только действиями, но и продолжением своей речи: — Как ты извивалась на моих пальцах. Кончила за десять секунд, а я даже ещё толком не почувствовал, какая ты там, между твоих стройных ножек, — шумно выдыхает, а его ладонь смещается к моей груди, резко сжимая, вынуждая в очередной раз вздрогнуть и перестать дышать.
Да, я почти ненавижу эти воспоминания. Как и его. Саму себя. И всё то, что испытываю благодаря им. Но не чувствовать не получается. Я не знаю, где во мне спрятан тот тумблер, что позволит отключить реакции собственного тела, которое столь опрометчиво предаёт даже теперь, когда это совсем неуместно и неправильно.
— Уверен, ты охеренно тугая и горячая внутри, если я в самом деле первый, кто к тебе так прикасается, — безжалостно рушит все остатки моего самообладания мужчина, отпускает грудь и ведёт пальцами вдоль живота, ещё ниже, поверх ажурной ткани нижней части моего белья.
