Земля в роще была устлана гниющими яблоками, издававшими сильный, но довольно приятный запах, который сливался с ароматом благовоний и костров, сложенных из яблоневых веток. Воздух был тяжелый, тяжело было и у меня на сердце. Я была счастлива, что Праксиноя выглядела такой счастливой, но меня не отпускали дурные предчувствия по поводу ее обращения в веру амазонок, и я не могла представить, как переживу утрату еще одного любимого человека. Когда солнце село за горизонт и были зажжены масляные лампады, я пожалела, что рядом нет Алкея, который направлял бы меня, что на руках у меня нет моей дорогой Клеиды. Амазонки не верили в сильные материнские чувства, но я бы отдала все ради того, чтобы снова почувствовать себя матерью.
Я начала пересказывать историю амазонок от начала времен. Слова лились так, словно я верила им, и, конечно, по большей части я верила. Верила в способность женщин самостоятельно устраивать свою жизнь. Верила в женскую силу и изобретательность. Поэтому я декламировала с немалой силой убеждения. Но, читая с папируса, приготовленного жрицами, я поняла, что не все из написанного принадлежит мне. Строки, в которых я пыталась иронизировать, оказались изъяты. Где у меня была игра слов, я находила буквальные выражения. Там, где я шутила, осталась абсолютная серьезность. В целом поэма показалась мне тяжеловесной. Тем не менее царица была довольна. Она смеялась, вздыхала, аплодировала. Некоторые строки даже повторяла за мной. Публичное чтение, похоже, удалось.
Когда я дошла до посещения земли амазонок Пегасом, сверху донесся какой-то шум. Небо было так затянуто тучами, что поначалу я не могла разобрать, что происходит. Это мог быть гром или рев далекого вулкана. Но я продолжала чтение, не осмеливаясь поднять голову. Я описывала громадные радужные крылья Пегаса, его золотые копыта и бешеные горящие глаза, его гриву и звездный хвост. Я приводила его родословную, восходящую к богине луны, его священное спаривание с белой кобылицей Аганиппой, «кобылицей, милосердно убивающей», рассказывала о том, как от удара его серпоподобпого копыта возникла знаменитая Гиппокрена — источник поэтического вдохновения на горе Геликоне, где обитают музы. Теперь из него черпают вдохновение все поэты мира. Говорили, что тот, кто сможет проскакать на Пегасе по небу, будет вечно владеть поэтическим даром. Я горела желанием вскочить ему на спину и взнуздать тайным и поводьями муз. Эта страсть питала мое чтение, и амазонки от модуляций моего голоса впали в транс, как если бы слышали стук копыт этого мифического жеребца.
Подняв голову, я вдруг увидела золотые копыта и громадные хлопающие крылья, рассекающие облака. Что это было — сон? Или я сошла с ума? Одна ли я видела это? Нет, все собравшиеся в изумлении задрали головы к небесам.
Пегас низко пролетел над нами, оглушительно заржал и едва не опрокинул нас ураганом, который поднимали его многоцветные крылья. Громыхнув копытами, он на мгновение приземлился, а потом снова взмыл в воздух и направился к конюшням. От благоговения мы потеряли дар речи. Цикады прекратили свою трескотню, умолкли птицы, и во времени словно образовалась дыра.
А потом я продолжила чтение. Я читала о прекрасных и добрых амазонках, об их завоеваниях и достижениях, об их искусстве, архитектуре, об их богинях, о потрясающих открытиях, которые они сделали в деторождении, разведении лошадей, боевом искусстве. Издалека доносилось ржание кобылиц. Приблизившись к концу моей поэмы, когда слушатели жадно ловили каждое слово, я сделала длинную паузу.
— Продолжай! — закричали амазонки. — Продолжай!
Я пребывала в неподвижности и молчании, зная, что должна воспользоваться этой возможностью, иначе всю жизнь буду жалеть, что не сделала этого.
— Я приказываю тебе продолжать, — сказала царица.
Я не шелохнулась. Не проронила ни слова.
Амазонки испуганно смотрели на меня. Они еще никогда не видели, чтобы кто-то осмелился не повиноваться их царице.
— Нам был послан знак, — очень тихо сказала я. Так тихо, что всем пришлось напрячь слух.
— Какой знак? — спросила царица.
— Возвращение Пегаса.
— Это благодаря твоей поэме, — сказала царица. — Вот почему мы собираемся оставить тебя здесь, чтобы ты сочиняла для нас.
— При всем моем уважении, великая царица Антиопа, я не согласна с тобой, — возразила я.
Праксиноя в ужасе приложила ладонь ко рту. Амазонские жрицы, все как одна, сделали судорожный вдох.
— Как ты смеешь не соглашаться со мной? — прогремела Антиопа.
— Смею, — тихо сказала я, — потому что мне не нравится видеть крылатых коней с зачатками крыльев.
— Предоставь эти заботы мне! — ответила царица. — Наши мудрейшие советчицы прямо сейчас, пока мы тут разговариваем, обследуют кобылиц.
Издалека донеслось тихое ржание. Оно едва ли не напоминало воркование голубей Афродиты.
— Царица, я думаю, Пегас вернулся не из-за моих стихов, а из-за радости и счастья этих амазонских дев.
— Ты говоришь о заключенных?
— Я говорю о влюбленных среди нас, царица Антиопа. Эти влюбленные вернули Пегаса своей чистой радостью и наслаждением. Когда Афродита вдохновляет нас, распускаются цветы и смеются девы, а кобылицы жеребятся крылатыми жеребцами. В этом нет моей заслуги — это дела Афродиты. Изгони Афродиту, и жеребцы у вас будут рождаться с жалкими крылышками. Меня прислала сюда Афродита. И не только меня — даже тех моряков, что соблазнили твоих дев. Без ее озорства ничто не летает.
— Вранье! — отрезала царица. — Афродита делает нас слабыми и податливыми на лесть мужчин. Нам она не нужна! И мужчины нам тоже не нужны!
— Нет, нужны! Пегаса привлек смех Афродиты. Это Афродита дает нам крылья. Без сластолюбия жизнь лишена соков. Без сластолюбия мы не можем летать. Если ты не освободишь моряков и дев, я не стану заканчивать мою поэму об амазонках.
— Если ты не подчинишься мне, то умрешь! — воскликнула царица Антиопа.
Амазонки смотрели, разинув рты. Царица позвала стражниц и приказала связать меня.
— Меня ты можешь связать, но ты не свяжешь Афродиту — она приходит и уходит по собственной воле. Ей подчиняются даже боги!
— Закончи поэму! Закончи поэму! — нараспев требовали амазонки.
— Царица Антиопа, ты согласна освободить этих дев и моряков и отпустить меня? Я не смогу быть поэтом в плену.
Царица заколебалась. Она нахмурила лоб, пытаясь найти решение, — чтобы угодить общественному мнению, она должна была поступиться своей абсолютной властью.
— Пусть нашей царицей станет Сапфо! — заявила, выйдя вперед, Пентесилея. — Она лучше тебя умеет находить общий язык с богами и богинями. Она может дать нам крылатых лошадей. А ты — нет.
