Грязная-грязная. Телом и мыслями.
Дышу часто. Смотрю в потемневшие глаза и скольжу головкой по налившимся кровью половым губам.
Так приятно, что грудь рвет дыхание, в голове туманится. Айдар клонится ближе. Губами ловлю:
— Ты сладкая, — и соскальзываю рукой со ствола. Прогибаюсь, потому что он входит в меня до упора.
Дальше — полет в пропасть.
Уставшее тело отзывается на каждую из почти отсутствующих ласок. Айдар спешит взять свое. Делает это грубо, не целуя, а съедая. Покусывая. Подстегивая. Я — грязная. И наш секс тоже грязный.
Слышу:
— Покричи. — И вдруг понимаю, что правда хочется. Прекращаю сдерживаться. Постанываю, вскрикиваю.
Отпускаю себя окончательно вместе со срывающимися с губ звуками.
Перед соседями стыдно будет потом. Или не будет вовсе.
Но сейчас — неповторимо хорошо.
Ловлю ритм движений мужского языка, когда он снова тянется к моему рту. Глажу, куда дотянусь. Подстегиваю тихими:
— Айдар… Господи… Да… Айдар…
Ускоряю и получаю свой приз: красочный оргазм, который перерастает в еще один — мужской.
Оплетаю руками и ногами пышущее силой и жаром тело. Обычно Айдар откатывается, а тут давит сверху, да и я не отпустила бы так просто. Дышу — преодолевая, но не пожалуюсь. Хочу прочувствовать на себе его тяжесть. В руках — секундную беззащитность. Всё запомнить. Немного ожив — веду подушечками по голой спине. Утыкаюсь носом в шею. Вдыхаю запах чистоты, пота, туалетной воды и любимого мужчины. Тоже хочу всего облизать. И тоже уверена, что для меня будет сладким.
Наши дыхания выравниваются, но по ощущениям распирающей наполненности — член не опадает.
Правда больше я просто не смогу. Или смогу, если заставит.
Мысли возвращаются. Не знаю, как выныривают из тягучей патоки. Я была бы не против еще вот так полежать. Забыв о том, что мне бы в душ, по-прежнему, но хочется… Под одеяло.
Считаю вдохи. Почти засыпаю, а когда Айдар резко выдыхает, даже пугаюсь. Он подается назад и все же скатывается.
Снимает презерватив, возвращает на место боксеры, я тяну к груди угол покрывала. Не столько, чтобы прикрыться, просто без него вдруг стало холодно.
Неотрывно смотрю на Айдара. К нему тянет, как магнитом. Он же — сначала на меня, потом вокруг. Наверное, только сейчас осознает, как все это… Выглядело.
Наклоняется за моими вещами. Штаны с футболкой ложатся ровной стопкой рядом с моим размякшим телом.
Дальше — за рубашкой. Не надевает ее, а сжимает в руке. Я мысленно молю: «сядь». Он словно слышит. Опускается рядом на кровати. Смотрит перед собой. Дышит резче, чем когда совсем спокойный.
— Айдар…
Окликаю — тут же поворачивает голову. Душу жжет. Плавит, как сахар. Вместо вопроса «что?» — кивок.
А у меня мурашки по коже волнами.
— Ты подумал, со мной что-то случилось?
Ловлю и держу его взгляд своим. Подталкиваю: ответь… Ответь, пожалуйста…
Он смаргивает.
— Уборной воспользуюсь?
Мое «да» застревает в горле. Да он и не спрашивает, на самом-то деле. Разжимает пальцы. Рубашка остается на кровати, а бывший муж встает. Я провожаю его взглядом до самой двери. Еще раз мысленно оглаживаю рельефную спину, любуюсь гибкостью и мужественностью. Ловлю остаточные спазмы, которые до сих пор каким-то чудом не прошли.
Слышу щелчок. Шум воды.
Вспышкой озаряет волнительная мысль. Поднимаюсь на локтях и тянусь за своим телефоном.
Ничего не краду. И никто уже у меня этого не заберет, но чувствую себя воришкой.
А еще почему-то улыбаюсь. Внутри — вибрация.
Полтора часа назад он спросил меня:
«Есть планы на вечер?»
Через десять минут повторил: «?».
Дальше — звонок. Еще один с интервалом. Серьезное: «Айлин, набери». Выдающая с потрохами череда непринятых.
Как жал на кнопку дверного звонка — так и набирал, уверена. Нетерпеливо. Чуточку бешено.
Не помню, когда чувствовала себя настолько… Важной.
Откладываю мобильный, долго смотрю в дверной проем. Ловлю отголоски звуков, наполняюсь воспоминаниями, слишком смелыми мыслями.
Тянусь к прилично измятой рубашке. Глажу ткань пальцами. Несдержанно сгребаю и утыкаюсь носом. Закрываю глаза.
Голый же не уйдет, правильно? А я пока… Пару минуточек…
Засовываю в его рубашку руки, запахиваюсь и поджимаю ноги повыше. Она довольно тонкая, но греет лучше шерсти.
Прислушиваюсь ко всему, что происходит в ванной. И как выключает воду. И как берет полотенце.
Мое. Без спросу.
Говорит там что-то сам себе. Жалко, четко не расслышать.
Открывает замок и без спешки идет обратно в спальню.
Мои глаза закрыты. Ресницы подрагивают. Я даже не делаю вид, что сплю. Только то, что хочется в моменте — лежать и пропитываться им.
— Дашь рубашку? — Он не делает вид, что боится разбудить. Я веду головой из стороны в сторону. Вздыхает.
Заходит в спальню. Снова садится на край кровати. Локти упирает в колени. Кисти расслаблено свисают. Я любуюсь мелкими капельками воды на плечах. Мокрым ежиком на затылке.
— Айдар… — Окликаю, он оглядывается.
Во второй раз вопрос уже не повторяю. Он прекрасно знает, что я проверила телефон.
— Подумал, что случилось. Или сбежала. Опять.
Выталкивает слова маленькими, но такими тяжеловесными порциями. Не рвет контакт. Сгущает взгляд. Сердце реагирует, но определенно не страхом. Во мне разгорается жадность.
— Ты не хочешь, чтобы я сбежала? — Кривится. Знаю, как съедет. Вдвоем знаем. — Не Сафие забрала. Я сбежала. Не хочешь?
— Про Сафие даже думать не смей.
— А я?
Молчит долго, но я все равно в глазах читаю. Он съезжает своими на покрывало и кивает на мобильный.
— С собой носи. Иначе тоже бирку к одежде пришью.
Отождествлять меня с четырехлеткой — неправильно. Я бы даже сказала идеологически — это ужасный сексизм. Но черт… Я почему-то улыбаюсь. Бабочки щекочут.
Сажусь. Стягиваю рубашку с плеч и отдаю. Она теплая. От меня нагрелась. Айдар надевает ее тут же. Это почти так же интимно, как заниматься сексом.
Встает с кровати. Застегивает, развернувшись и разглядывая. Сейчас я жалею, что получаю всего один процент его мыслей, которые он сознательно озвучивает, чередую с двузначностями. Может быть дура, но хотела бы в эту же секунду нырнуть в его голову и испить до дна. Будет горько, но я справлюсь.
— Я тебя не выжгла, — произношу слишком твердо, как для человека, который, при желании Айдара, не устоит против него ни в споре, ни в жизни.
Ведомая интуицией, перехожу на родной для нас двоих крымскотатарский. Мне не с кем сейчас на нем разговаривать. Я только Сафие учу. Не хочу, чтобы дочка выросла без идентичности.
Бывший муж замирает с недостегнутой пуговицей. Хмыкает. Заканчивает.
— Легко убеждать себя, что только ненавидишь и пользуешься. А ты попробуй признаться, что любишь еще…
— Айка, — произнесенное со вздохом, должно означать «хватит». Правда я и сама понимаю: грань перейдена. Его. А я рисую свою.
Рвем зрительный контакт в унисон. Айдар опускает взгляд на ремень. Застегивает. Я — ноги на пол. Тяну за собой покрывало.
Делаю несколько шагом мимо, мечусь между просьбой закрыть за собой дверь и дождаться моего возвращения. Я же там про чай что-то плела, да?
В итоге решаю, что отпустить я его не готова, а остаться ради меня, скорее всего, не готов будет он. Делаю шаг, оглядываюсь и ступаю на плато наших бесконечных родительских компромиссов.
— Останешься на ужин? Сафие будет рада.
Глава 26
Айлин
Он не отказался бы. Я знаю, он ни за что не отказался бы.
Остался на ужин.
После его согласия я судорожно и быстро пыталась сделать из обыденного приема пищи праздничное застолье. Айдар даже спросил, нужна ли его помощь. Я под дурацким предлогом купить сока отправила его в магазин, а сама вычистила все запасы «на особенный случай» и уставила ими стол в гостиной.
