А я в чем была, в том и прибежала, — сказали же: вот прямо сейчас. Посмотрел он на меня и взял. Да еще как взял: на вакансию переводчика, мол, уборщица с высшим образованием — это перебор. Хотя я сразу призналась, что с языками — большая проблема. А он засмеялся и ответил:
— Спасибо за честность! Давай пиши заявление, разберемся.
Для тех, кто меня знает, это анекдот. Евгению удается талантливо скрывать тот факт, что для меня что английский, что китайский… В смысле с языками настолько туго. Достаточно задать мне конкретный вопрос in english, и я сяду в лужу. Сам он свободно владеет английским и немецким, переводчик ему вообще, считаю, не нужен.
Мне он выдал запись обучающего вебинара по техническому английскому, с темами, близкими деятельности фирмы. И я старательно заучила, как стихи, несколько фраз, пригодных к ответу для широкого круга ситуаций, добившись хорошего произношения. На этом все. Большего он от меня не требует. Вот такая у меня странная работа.
Вечер. Сижу в номере и жду, когда он позовет.
Глава 4
В чехол для ноутбука я уложила портрет Евгения, дежурную упаковку презервативов и две красивые ракушки, найденные на пляже. Надела новое белье известной марки, бежевое с белым кружевом. А сверху — строгое платье с двумя рядами пуговиц и с приятным сюрпризом. Вынуть меня из этого платья можно одним движением руки — дернув за веревочку-завязку, как в известной сказке, и тогда все декоративные пуговицы останутся на распахнутой поле.
Готова. Но не хочу идти. Просто совсем. И не хочу делать вид, что довольна. Чем ближе его звонок, тем сильнее не хочу. Теперь у меня очень хорошо получается разложить по полочкам свои чувства и эмоции: в одну сторону — любовь, а в другую — просто секс. И я хочу заниматься именно любовью.
Достаю из-под подушки другой листок. Портрет того самого охранника я рисовала, стирала чуть ли не до дыр, даже со слезами, и снова рисовала, добиваясь максимального сходства с оригиналом. У меня хорошая зрительная память. Если и приукрасила, то не сильно. Молодой крепкий парень в строгом костюме смотрит на меня с листа. И улыбается. Какие у него ласковые глаза! А ведь он именно так смотрел на меня, я точно помню.
Как было бы хорошо, если бы ты сейчас по-настоящему на меня смотрел, любовь моя! Я все время думаю о тебе. И нахожу в других людях похожие на тебя черты. Когда возвращалась с пляжа, впереди меня шел парень с девушкой, указывал ей на что-то, смотрю — а у него жест руки очень похож на твой. А у отдыхающего немца в ресторане профиль один в один с твоим, такой же точеный, я его хорошо помню.
Вот, я уже с портретом разговариваю. Поглядывая на рисунок, наношу специальной серебряной палочкой любимые сладкие духи за мочками ушей, на запястья и на внутреннюю поверхностей бедер, как будто делаю это для НЕГО. Завитые темно-русые волосы тщательно расчесываю и подбираю заколкой, оставив пару как бы случайно выбившихся прядей. Обуваюсь в легкие сабо на среднем каблуке. Кружусь перед зеркалом и перед портретом.
Обидно, но понимаю, что просто так отказать Евгению не могу. Когда соглашалась лететь сюда — я согласилась и на этот вечер. Вот бы мне сейчас стало плохо! Совсем. Тогда — другое дело. Членораздельно объяснить Евгению, почему я не могу и не хочу — не получится.
Потому что ничего с тем парнем у меня не было. А, учитывая моих тараканов в голове — и не будет. Если начну отказывать просто так — очень быстро утрачу доверие шефа и моего единственного мужчины.
Если расстанусь с ним, буду опять одинокая, вроде несчастной старой девы, на крошечной ставке в младшей школе. Разведу кошек, буду гладить их по очереди и плакать над тетрадками чужих детей. Это у нас с мамой семейное, она тоже учительница, была, но у нее хотя бы дочери есть.
А фирма — сама как большая семья, здесь интересно. И к деньгам я уже привыкла. Евгений меня любит, заботится.
Я могу попробовать опять, как в прошлый раз, представить перед собой своего любимого. У меня же воображение — огого! Оно должно помочь сейчас, пусть и самообманом, исполнить мое право любить того, кого я хочу.
Получаю в телеграм сообщение от шефа: «Освободился, жду тебя, моя девочка». Меня как холодной водой окатывает. Пишу: «Закрой шторы и погаси свет. Хочу делать это в полной темноте». Отвечает: «??? Я так плохо стал выглядеть? Или ты опять меня стесняешься? Знаешь же, что я люблю тебя рассматривать».
Не отвечаю, просто не знаю, что придумать. Волнуюсь, как бы хоть рисунки не перепутать. Снова пишет: «А ты сможешь в темноте надеть презерватив?» «Да! — храбро отвечаю я, — не промахнусь». "На ком-то тренировалась?!" И молчит. И я молчу. Наверное, психует. Сейчас будет буря. На меня Евгений пока не срывался, а на других — очень даже. Может, сегодня моя очередь наступила? А может, это и к лучшему?! Вдруг опять пишет:
«Я попробовал посидеть в темноте. Ты права — чувства обостряются. Помню, как ты в прошлый раз с завязанными глазами… Свет выключил, приходи. Листами обменяемся позже. И удали переписку».
«Удаляю». Смотрю в последний раз на портрет охранника.
Иду по длинному коридору. В его конце какой-то мужчина хлопает дверью, направляясь прочь от меня в сторону второго выхода. Больше никого, коридор пуст. Проверяю номера на двери — не перепутать бы. Этот. Нажимаю на дверную ручку — не заперто. Значит, меня ждут. Вхожу.
Закрываю за собой дверь, аккуратно ставлю чехол от ноута слева от двери, чтобы потом не искать и поворачиваю ключ в замке. Не видно ничего, напрасно напрягаю глаза. В первые секунды жду, что Евгений из темноты меня сразу схватит, как обычно. Сейчас это будет жутковато, конечно. Заранее напрягаюсь, стискиваю руки на груди, прикрывая пугливое сердце. Но пока ничего не происходит.
Вдруг слышу шаги, вздох и еще какие-то звуки справа от себя, и прихожу в ужас: а если я все же ошиблась дверью, растяпа?! Кидаюсь в сторону выхода, беспомощно пытаясь нащупать в темноте ручку двери.
Боковым зрением замечаю сбоку и сзади от себя вспыхнувшее слабое свечение и большую тень, метнувшуюся оттуда ко мне. В ужасе раскрываю рот, чтобы звать на помощь, но кто-то впивается мне в губы, стиснув так, что я не могу отвернуть голову.
Мычу, вырываясь, и вдруг к моему сознанию пробивается музыка. Я узнаю ее почти сразу, Евгений называет ее «наша песня». Когда мы иногда обедаем в маленьком ресторанчике в нескольких кварталах от здания фирмы там, на родине, почти каждый раз крутят именно эту песню про городок у моря. Наверное, кому-то из персонала она особенно нравится. В ней есть слова «Наша встреча — это только мираж», сейчас они особенно подходят к ситуации. Понимаю, что со мной, конечно, Евгений.
Я вздыхаю от этого факта сначала с облегчением, потом с печалью и тут же стараюсь представить рядом с собой безымянного охранника, чтобы в сердце не было пусто.
Из-за только что пережитого стресса сердцебиение сумасшедшее, и чувствительность кожи делается такой, что от легкого касания подпрыгиваю. Я больше не ощущаю себя юной стеснительной девушкой, которую лапает взрослый папик. Я — женщина, которая хочет дарить любовь своему мужчине и получать его любовь взамен. Передо мной — ОН.
Прижав к стене мои поднятые руки, мужчина пылко целует меня. Раскрывает упругим языком мои губы и стремится проникнуть глубже. Французский поцелуй — самый интимный. Приоткрываю рот. Наши языки соприкасаются.
Мужчина аккуратно вылизывает мне рот. Я не знала, что во рту есть столько точек, от прикосновения к которым во мне все начинает дрожать и плавиться. Чувствую — сейчас на новеньком белье появятся первые капельки сока. Когда он убирает язык, я от разочарования даже слегка прикусываю ему губу — мои зубы тоже желают поучаствовать. Он хмыкает и слегка трогает ртом мой лоб, брови, щеки, словно нежно нашептывает что-то. А потом дышит в ухо, ощутимо покусывая мочку с маленькой золотой сережкой-колечком.
