— Спасибо, — коротко кивнул Шахаб и сжал плечо брата.
Агифа, столица Кулаб-тана, занимала глубокое ущелье, зажатое между Стеной Предков, древним величественным некрополем, и дворцом Великой Матери — возведённым триста лет назад архитектурным шедевром, безупречно вписанным в ландшафт так, словно башни и балконы сами собой выросли из камня. С упадком центральной власти и всей страны дворец тоже пришёл в запустение, часть уступил музею, а сейчас он понемногу вспоминал изначальную функцию.
Ко дворцу жался Верхний горд, место обитания знати, а простой народ жил на дне ущелья. Впрочем, там раскинулись не одни только запутанные трущобы, имелись и кварталы почище, и множество общественных объектов, начиная с воздушного порта и заканчивая портальной станцией.
Когда был жив отец, мать ещё не помышляла о своём нынешнем месте, а Шад только задумывался о том, чтобы примкнуть к повстанцам, семья Шадай жила в Нижнем городе, в приличном тихом квартале, достаток семьи позволял. Им принадлежал трёхэтажный дом — небольшой, но весьма крепкий, в котором жила ещё прабабка Шаисты.
Умер Алим, отец семьи, Шад ушёл в «Байталу», младший брат кое-как закончил учёбу и тоже ушёл. При эльфах нормально обучиться расовой магии было негде, да и общей учили как придётся, поэтому Шахаб предпочёл школу жизни. Дольше всего в доме прожили Шаиста с дочерью, но последний год они безвылазно провели во дворце Великой Матери, в расположенном там музее, в котором будущая правительница Кулаб-тана служила хранительницей фондов. Так было безопаснее. А дом опустел.
Его давно стоило продать, но Шаиста никак не могла этим заняться. Никому не поручишь, там оставалось много памятных вещей, а у неё самой было слишком много дел и — слишком мало сил, чтобы разбирать вещи покойного мужа и младшего сына, которого тоже считали мёртвым. Эльфийские чары так основательно гасили его силу, что даже духи Предков не видели молодого шайтара среди живых.
Шахаб входил в дом своего детства с очень странными ощущениями в груди: с неуверенностью, опасением и недоверием. Невозможно вернуться в прошлое. Невозможно вернуть детство. Невозможно воскресить отца. А этот дом — просто часть прошлого, с которой связано много светлых воспоминаний, но и — грустных, тяжёлых. Шахаб редко вспоминал о нём и очень давно здесь не был. Казалось, что совсем забыл.
Казалось.
Вот здесь общая комната, где собирались гости. Сначала — родителей, потом уже совсем взрослый Шад со своими друзьями, с девушками. Мать ругалась на младших, чтобы не лезли к ним и не мешали, а они с сестрой играли в разведчиков: пытались подслушать, ещё лучше — подсмотреть и не попасться.
Прятаться удобнее всего было в пустующей обычно гостевой спальне или наверху, на крыше, у светового окна, когда то открывали по хорошей погоде. А вот от кухни стоило держаться подальше, там бы точно заметили, и могло влететь.
Лестница вниз. Спальня родителей, общая комната — здесь собиралась семья. Книжные шкафы, полные маминых томов по истории искусства, отцовских — по общей магии и художественных. Здесь стояли рабочие столы, и, когда кто-то из родителей занимался чем-то важным, было здорово тихо-тихо прокрасться в комнату, чтобы не мешать, сесть в углу на диване или даже на полу с книжкой и наблюдать. Мать поглядывала с иронией, но обычно не отвлекалась, а отец, видевший в младшем сыне дар, часто, заметив сына, звал к себе, усаживал рядом, и они изучали что-то вместе. Общая магия Шахабу давалась гораздо лучше, чем старшему брату.
— Как Шарифа? — спросил он.
Голос дрогнул, но шайтар понадеялся, что брат спишет это на больные связки. О сестре единственной он не знал ничего и всё это время набирался мужества спросить.
— Прекрасно, вовсю помогает матери. Женихов перебирает, — усмехнулся Шад, который заметил напряжение младшего, но сделал вид, что — нет. — Самая завидная невеста во всём Кулаб-тане, может себе позволить. Я тебя здесь подожду, — предупредил он, когда брат направился к лестнице вниз.
— Я быстро.
Самый нижний этаж — детский. Три спальни и небольшая «игровая», где втроём не очень-то развернёшься. Пока были маленькие — ещё ничего, а сейчас братья и вдвоём бы свободно не сели. Общая ванная. Когда Шарифа подросла, они с братом постоянно утром ругались на неё, потому что сестра занимала ванную не меньше чем на час, и если не успел раньше — пиши пропало. Каждый день. Для Шахаба до сих пор оставалось загадкой, что можно делать утром целый час в ванной.
Его комната. Рабочий стол, шкафы — с одеждой, с книгами. Сюда после смерти отца, во время учёбы, перебралась основная часть книг по магии. По расовой всего ничего, отец ей не владел, но зато по общей хватало — и на шайтарском, и на орочьем, и даже на эльфийском. Алим отлично знал языки, Шад — терпеть не мог, хотя имел способности, а Шахаб пытался учить их, но, как говорится, «через потолок», когда минуту проводишь в книге, а пять — шаришь взглядом по сторонам, отвлекаясь хоть на мух, хоть на узоры камня, лишь бы не делать урок.
Память оказалась лучше, чем Шахаб о ней думал. Всю дорогу он прикидывал, как удержать эльфийку в комнате, и вспомнил о прекрасном цепном поводке. Здоровенный суровый пёс, которого не пускали ниже первого этажа, считал хозяином Алима, к Шаисте относился с заискивающим почтением, а детей полагал подобием отары, которую надо пасти. Особенно — младших. Когда они с Шарифой с крыши подглядывали за Шадом и его друзьями, Зуб обычно лежал рядом, провожая умными карими глазами пролетающих над головой птиц и прислушиваясь к звукам улицы.
Пёс умер за год до отца, а поводок — остался. Хороший, зачарованный, с крепкой рулеткой. Он осел у Шахаба в момент увлечения того бытовыми чарами, и мужчина даже сумел вспомнить где.
В его комнате всё осталось ровно так, как было пять лет назад, когда он последний раз сюда заходил. Или шесть? Или вовсе — десять?..
Быстро не получилось. Поводок — полбеды, а его надо было как-то закрепить так, чтобы эльфийка не сняла, собачий ошейник тут не помощник. Пришлось вспомнить занятия и тренировки, благо нашлось несколько кусков хорошего, крепкого камня.
Сначала Шахаб хотел смастерить ошейник, его умений и сил вполне хватало на такую несложную работу, но в последний момент передумал, глянув на тонкую шею эльфийки. Такая, пожалуй, под весом камня и сломаться может…
С пятой попытки, испортив несколько заготовок, он всё же смастерил внушительный браслет на ногу. Способностей-то хватало, но он не учёл, где провёл последние годы. Врач в лагере был прав, сила слушалась очень плохо, своевольничала, срывалась и отказывалась складываться в аккуратные плетения, но Шахаб всегда отличался упорством. Типовую надёжную глушилку на эльфийку надели ещё штурмовики, и осталось только поглубже вмуровать второй конец цепи в пол — несложная задача.
Холера до сих пор не пришла в себя, и Шахаб снова пощупал пульс. Врач, конечно, утверждал, что всё нормально, но состояние эльфийки ему не нравилось. Ещё не хватало, чтобы она прямо сейчас отправилась на свидание с Предками! Нет, у него на рыжую имелись другие планы, и быстрая смерть во сне в них точно не входила.
Впрочем, если честно, Шахаб мог поручиться только за последнее утверждение. Он и сам толком не понимал, зачем ему сдалась эта ненормальная эльфийка и что с ней делать. Но с этим можно будет определиться потом. С этим, со всей своей жизнью…
Сначала надо привыкнуть, что эта жизнь у него есть.
Закончив устраивать добычу, он переоделся, после чего почувствовал себя еще более неуверенно и неуютно. К сцару за прошедшие часы удалось как-то притерпеться, к тому же без одежды он остался не так уж давно. А вот обувь… Босым ногам было больно ступать по камням, но хотя бы свободно, а обувь он не надевал уже года три, и к этому ощущению тоже предстояло привыкнуть. Даже лёгкие тканевые тапочки на мягкой кожаной подошве доставляли неудобство.
Зато собственные штаны и простой сцар, надетые взамен одолженных кем-то из бойцов, на нём висели. Он и не замечал, что, оказывается, изрядно похудел в плену.
