– Оказывается, – доктор уже захлёбывался от смеха – предел ещё отодвинулся, – бедолага мыл после ужина посуду – она его вот так держала…
Кулаки доктора, стиснутые один над другим, завращались над головой Аполлона.
– Ну и кокнул нечаянно одну тарелку. Так она за это на его голове два сервиза расколотила… Да… Начала со столового, а чайным доконала…
При этих последних словах рассказа смех доктора превратился в икоту – предел оказался беспределом.
Проводницы освободились, наконец, от напряжения, в котором держал их рассказчик, и поворотили свои повеселевшие взоры на Аполлона.
Тот вымученно, но стойко улыбнулся и произнёс, едва шевеля пересохшими губами:
– Пить…
Незнакомая проводница расторопно наполнила стакан водой и хотела уже поднести его к губам страждущего, но цепкая рука доктора, в своём икании, видно, дошедшего до экстаза, оперативно перехватила сосуд на полпути. Зубы доктора заклацали по стеклу, и стакан быстро опорожнился. Аполлон слизал упавшие на его лицо капли.
Содержимое второго стакана тоже попало в желудок доктора, и только третья попытка проводницы напоить травмированного оказалась успешной. Аполлон приподнялся на локтях и сам взял стакан.
– Будет… ик… жить. Главное… ик… покой. Ну, я пошёл… – доктор сглотнул, – спать.
Весёлый доктор скрылся за дверью купе проводников – именно там находился пострадавший от кулака апофеоза верной дружбы Сани Аполлон.
Тут же в дверь просунулась голова одного из пассажиров:
– А чай будет?
– Какой тебе чай посреди ночи? Чай до утра потерпишь, – знакомая проводница вытеснила любителя почаёвничать своей грудью и, закрывая дверь с обратной стороны, бросила подруге:
– Валя, я пошла, а ты уж тут присмотри за этим бедолагой.
Напившись, Аполлон почувствовал, что к нему полностью вернулась способность соображать и даже двигаться. Челюсть, правда, по-прежнему ныла, и говорить было несколько затруднительно, но это неудобство сразу отошло на задний план, когда он в спокойной обстановке смог, наконец, как следует рассмотреть оставшуюся в купе проводницу. Она казалась совсем ещё девчонкой, довольно симпатичной, с большими синими глазами и светлыми вьющимися волосами; под форменной одеждой угадывалась точёная фигурка с крутыми бёдрами и длинными стройными ногами.
Девушка слегка покраснела под пристальным взглядом Аполлона. Она присела на краешек дивана, на котором лежал Аполлон и, улыбнувшись, спросила:
– Хотите чаю?
– Хочу, – ответил Аполлон и тоже улыбнулся.
Ему понравилась улыбка девушки. В ней чувствовались искренность и доброта. Он сел.
Девушке – это было очевидно – тоже понравилась улыбка Аполлона, несмотря на сине-жёлтое украшение под глазом и слегка припухшую челюсть, и она засуетилась с заварочным чайником.
– Вас зовут Валя? – спросил Аполлон.
– Ага, – ответила Валя, – а как вас зовут?
– Аполлон, – он снова улыбнулся.
– Какое редкое и красивое имя. У меня никогда не было знакомых с таким именем.
– Теперь будет.
Девушка улыбнулась многозначительной улыбкой, видимо обратившись к каким-то своим приятным мыслям.
К Аполлону вернулись его обычная уверенность и раскрепощённость, которые так нравятся женщинам. Он знал, что внешностью – пусть на данный момент и слегка подпорченной – и умом бог его не обидел, и, когда нужно, он бывал неотразим.
Встретившись своими глазами с Валиными, Аполлон уловил в них какое-то наивное смущение и одновременно тайную страсть. Могучий природный инстинкт возвратил к нему жажду жизни во всём её многообразии.
– Алкаши несчастные, – сказала Валя, – уже дрыхнут без задних ног, как ни в чём не бывало. Хорошо, что в вагоне врач оказался.
– Я, наверное, занимаю ваше место. Вы уж извините, я попью с вами чаю и пойду к себе.
– Что вы, что вы, – запротестовала Валя, – никуда я вас не отпущу. Доктор сказал, вам нужен покой. Здесь вас никто не будет беспокоить. Я только с утра заступаю на смену…
– А где же будете спать вы?
– Да я уже выспалась. Посижу тут, книжку почитаю. А вы отдыхайте, не обращайте внимания. Вот попьём чаю…
Валя наполнила стаканы, открыла пачку вафель. Они приступили к чаепитию, молча поглядывая друг на друга. И с каждым взглядом чувствовалось, как между ними устанавливается контакт, который становился всё теснее и теснее. Аполлон уже смотрел с открытым вызовом на волнующую картину, которую представляли собой сочные губки Вали, чувственно обволакивающие вафлю.
Временами Валя, глядя на разукрашенного, как пасхальное яйцо, Аполлона, еле сдерживалась, чтобы не прыснуть, напускала на себя серьёзный вид.
Яркий свет в купе погас, и установился интимный полумрак.
– Вы куда едете? – спросила Валя.
– Вообще-то у меня билет до Одессы, но я думаю заехать к другу, который живёт в Михайловом Хуторе. Где-то на границе России с Украиной.
– Да, это первая остановка на Украине, – сказала Валя, – там мы будем в девять часов утра. Ещё успеете выспаться. Я вас разбужу.
– Да я вовсе не хочу спать.
Они сидели рядом так, что почти касались друг друга.
Аполлон машинально поднял руку, чтобы потрогать свою больную, распаренную чаем, челюсть, но в этот самый момент вагон вдруг резко качнуло, и в его руке вместо челюсти оказалась Валина грудь. Сквозь тонкую ткань Аполлон ощутил упёршийся в его ладонь маленький упругий сосок, и Аполлоново сознание вновь оказалось загнанным на самые глубинные концы мозговых извилин, на этот раз могучим природным инстинктом. Пальцы нежно сжали налитый приятной живой тяжестью шар. Большие Валины глаза притягивали к себе из-под длинных пушистых ресниц, излучая страсть, а пухленькие губки призывно приоткрылись.
Больше сдерживаться Аполлон не мог. Его губы коснулись сочных губ Вали и надолго слились с ними в единое целое. И внутри этого образования язычок Вали стал проявлять такую чувственную подвижность, что на самых глубинных концах Аполлоновых мозговых извилин шевельнулось: "Какой душещипательный синтез внешней наивности и внутреннего опыта!". И, как бы в подтверждение этой мысли, Валина рука решительно легла на Аполлоново бедро и нетерпеливо заскользила по нему вверх, пока не достигла замка молнии. К этому времени Аполлонов "малыш" успел заметно подрасти и возмужать и, ощутив своей упругой головкой через грубую джинсу нежные Валины пальчики, всё сильнее и настойчивее его сжимавшие, затвердел до такой степени, что, как только Валя, наконец, расщепила ширинку, он выскочил из разверзнутого отверстия, как пресловутый чёртик из табакерки.
Валя, не разрывая двуединого орального целого, распахнула свои посоловевшие глаза и скосила зрачки вниз. Красноватый чёртик радостно смотрел на неё. Рука девушки обхватила его за окаменевший торс и энергично задвигалась вверх-вниз.
