Два удара сердца. Один неровный вдох и то, что горело внутри- потухло, оседая горьким пеплом внизу живота.
— Какое-то время у меня ушло на то, чтобы доказать ему, что я всё ещё тот самый Док, которого он знает многие годы. А после, попросив у Лео бутылку чего-нибудь покрепче вина, стал выслушивать негодование Беса по поводу изгнания Майка, — охотник закатил глаза. — Когда бутылка виски опустела на половину, я превратился в плакательную жилетку. Следующей стадией было, цитирую: "Добраться до кровососки, из-за которой все проблемы".
Стало стыдно. И печальные глаза, в которых еще горела ярость вперемешку с обидой, заставляли чувствовать себя еще хуже.
— Угадай в какой момент твой маленький кулачок постучал в дверь?
Скорее это был риторический вопрос, ведь всё было предельно ясно, но я всё же решила ответить, роняя весь запал в гнилую яму.
— К-когда он хотел меня найти...
— Бинго! — воскликнул Док. — Увидя объект его терзаний в таком пьяном и не уравновешенном состоянии… не уверен, что смог бы вовремя оттащить его от тебя. А потом он просто отключился от выпитой, почти в одиночку, бутылки виски.
— Грохот который я слышала...
— Да, он упал на пол с края дивана.
В тишине, что повисла в этом огромном амбаре, больше не ощущалось приятное и будоражащее электричество, что до наших криков висело в воздухе.
—Я и подумать не могла... Прости...
Док устало потер лицо.
— Стеф, просто скажи... В какой блядский момент мы стали так дерьмово понимать друг друга?
Но ответа он услышать не хотел, разворачиваясь к выходу.
— Не смей! — голос сорвался в конце, переходя в истерику.
Но это подействовало. Я наблюдала как он остановился, так не повернувшись ко мне лицом.
— Мы не закончили. Только попробуй уйти. Я... Я.… — начала задыхаться в своей беспомощности. Я так боялась, оттягивала этот момент. Но отступать больше нет сил. — Давай! Наори на меня! Обзови как хочешь! — слезы лились полным ходом, не давая даже дышать, но я кричала через силу. — Возненавидеть меня! Можешь говорить об этом каждый день! Каждую гребаную минуту, только... — всхлип, и понимаю, что сил кричать больше нет, — только не отворачивайся от меня.
Лучше бы я никогда не встречала тебя, Джереми.
Потому что это больно. И эта боль, несравнима с физической, потому что кажется, что-то она не закончится никогда. Сейчас, дожидаясь его реакции-стою как на шатающееся табуретке, а на шее петля. Пусть это закончится быстро. Раз и пластырь сдернут вместе с кожей. Но нет, ржавый гвоздь будет царапать нежно трепещущее сердце все медленнее и глубже. Сейчас бы всё отдала за то, чтобы ничего не чувствовать вновь, чтобы сердце не билось... От его заинтересованного взгляда в мою сторону, от широкой улыбки на сказанную очередную глупость, от горячего шёпота около уха и прикосновений к голой коже.
И всё же это прекрасно.
Мир пошатнулся, когда Док снова посмотрел на меня. Но на его лице не было злобы, лишь полный шок и недоумение.
— Но почему? Почему я ,по-твоему, должен так поступить?
— За то, что я обратила тебя в вампира. Лишила жизни и ... — новый всхлип встал посередине горла, не давая продолжить.
— Я не сержусь.
Он делает шаг в мою сторону, а у меня на повторе в ушах его "Не сержусь". Я не здесь. Я там, где облака и звезды, и с высоты своего полёта даже не заметила, как Док соединил всю логическую цепочку воедино.
— Ты поэтому от меня бегала? Думала, что я...
Не могу ответить... Не получается. Пытаясь унять дикую дрожь по всему телу, обхватить себя руками, но Джереми делает это за меня. Я упустила момент, когда он успел подойти так близко. Но теперь готова насладиться им в сполна, впитать каждую эмоцию, движение и слово на память.
Его руки, держат меня за плечи и, кажется, не дают упасть.
— Я боялась быть отвергнутой, — живот скрутило узлом, а в груди защемило. — Боялась, что ты не захочешь знать меня после моего поступка и твоё сердце...
Я не смогла больше смотреть в его глаза, так пристально следившие за мной, словно они хотели добраться до самой сути, прочесть, что не в силах была озвучить. Это слишком нахально, то что я хотела сказать... Но он хотел это услышать.
Док мягко, двумя пальцами коснулся моего подбородка, призывая снова посмотреть на него и продолжить.
— Боялась, что твоё сердце перестало биться. Для меня, — закончила я чуть тише, бесстыже краснея.
Горячее дыхание ощущалось на пересохших губах, что пропитались солью от слез. Обхватив меня за запястье, он приставил мою ладонь к своей груди, ведя медленно в лево. Я заворожено наблюдала за подрагивающими пальцами, и позволила последней слезе скатиться из глаз, когда почувствовала под рукой толчок. И ещё. И ещё один.
— Оно никогда не переставало биться.
Воздух вокруг накалился до предела, и новая порция кислорода, не приносила никакого облегчения. Оба тяжело дышали. Чего-то ждали… Или просто боялись, что в любой момент всё рванет к чертям, стоит поднести зажжённую спичку.
— Почему? — он облизнул губы, слегка приоткрыв рот, и на мгновенье я ощутила запах виски.
Я снова была пьяна. Им.
— Почему тебе стало не безразлично?
Кажется, взрыва было не миновать.
— Потому что моё сердце ожило для тебя, Джереми Эванс, — прошептала, выдохнув правдивые до боли слова в его губы, что жадно вдохнули, впитали их в себя.
Он дразнит. Ужасно долго и мучительно, еле касаясь губами моих губ, но этого хватает, чтобы изнывать от искушения, покрываясь миллионами мурашек, и каждая из них жаждет только одного…
— Я готов умереть ещё тысячу раз, если твоё сердце забьётся вновь.
И… он был именно тем, кто черканул по нашим раскаленным нервам и поджег проклятую спичку. Вокруг все взорвалось, а его губы с тихим стоном накрыли мои…
Это опьяняющее чувство – целовать его вот так, когда нужные слова сказаны, когда вас обоих ничего не сдерживает: ни мораль, ни обстоятельства.
Его поцелуй был мягким, неспешным, но требовательным. Скорее даже голодным, сминая мои губы сильнее, до лёгкой боли и ноющего приятного чувства внизу живота. Обхватив моё лицо руками, он поглаживал щеки. Щемяще нежно. Так, что создавало яркий контраст с поцелуем.
Кислорода не хватало, задыхаясь в друг друге, мы нехотя оторвались, соприкасаясь лбами, глотая тяжёлое дыхание.
— Я думал ... сойду с ума, если не почувствую сегодня сладкий вкус малины у тебя на губах.
— Это... Вино.
Лёгкая усмешка, скользящая по губам, опускаясь к скулам и обратно.
— Нет... Это ты.
Прошли целые столетия, вечность, когда я в последний раз вот так чувствовала его губы. На выдохе я притянула его лицо ближе и поцеловала с новой страстью, желанием и силой, что так долго копилась. Горячо, глубоко, кусая. Прижимаясь всем телом к его груди, и понимая, что я ненавижу эту прекрасную белую рубашку, что сейчас была лишним атрибутом.
Мне нужно... Смертельно нужно почувствовать его целиком. Кожа к коже. Сердце к сердцу. И кажется это желание пробило нас одновременно.
Как безумная вцепилась в воротник белоснежной ткани. Толкаю, побуждая делать аккуратные шаги назад. Мы падаем на матрац из сена, что сейчас кажется мягче пуха. Сильные руки тут же подхватывают меня под бёдра, помогая оседлать. Белая рубашка под моим натиском была окончательно помята и, кажется, я слышала треск ткани.
Хотелось всего сразу, быстрее, но, и чтобы это никогда не заканчивалось. Мучительно оторвавшись от любимых губ, постаралась перевести дыхание, что уже давно сбилось к чертям, возвращая толику самоконтроля.
Я утонула в его глазах, в нежности, что посылал его взгляд. И одновременно в похоти, что разгоралась огнями в алых радужках.
Молочная шея ужасно манила и губы решились попробовать её на вкус, припадая к коже, немного посасывая, и вырывая мужской еле слышный стон. Губы спускались ниже, пока не настигли ключиц и мешающей ткани.
