Не думаю, что я смогу это вынести.
— Клара улетает в Бостон в понедельник днём, — говорю я. — Так что я, наверное, поеду через неделю после неё.
— Хорошо, — говорит он.
Мы снова замолкаем. Я обвожу пальцем каждую из его татуировок, сначала их контуры, а потом каждую деталь.
— Сколько у тебя татуировок? — спрашиваю я.
Он хмыкает, ненадолго задумавшись.
— Понятия не имею. Я уже сбился со счёта.
Татуировка, изображающая выключатель, привлекает моё внимание. Она гораздо более выцветшая, чем все остальные. Линии нечёткие.
Я провожу пальцем по надписи в нижней части выключателя.
— «Отвали», — бормочу я, прочитав слова.
Когда я поднимаю глаза на Джека, он задумчиво смотрит на меня.
— Это моя первая татуировка, — говорит он. — Я набил её сам с помощью одной из маминых швейных игл, когда мне было четырнадцать. Чертовски глупо. Это чудо, что я не занёс себе заразу. Если бы Шона узнала об этом, сомневаюсь, что она взяла бы меня на обучение. Чёрт, она была бы в ярости, если бы узнала об этом сейчас.
Он прищуривает глаза.
— Так что лучше не рассказывай Рошин.
— Со мной твой секрет в безопасности, — говорю я.
Он смеется, а затем поворачивается ко мне лицом.
— Не могу поверить, что я вообще смог это сделать. Сейчас я не могу делать татуировки даже при должной санитарной обработке. Я не могу делать татуировки даже при чрезмерной санитарной обработке.
— Ты набил её из-за необходимости включать и выключать свет во время навязчивых мыслей?
— Думал, что мне станет лучше, если я попрошу их отвалить от меня.
Он вздыхает.
— Но, знаешь, лучше не стало.
Я перевожу взгляд на татуировку в виде ножниц на его предплечье, а затем на кинжал на шее.
— У тебя поэтому набиты ножницы и кинжал?
Он проводит рукой по волосам.
— Да. Мне казалось, что так я беру контроль в свои руки, но…
Он замолкает и снова проводит рукой по волосам.
— Мартина, мой психотерапевт, говорила, что мне нужно принять то, что я не контролирую навязчивые мысли, и это нормально.
— Она похожа на очень умного психотерапевта, — говорю я.
— Так и есть.
Он отводит взгляд и смотрит на свой палец, которым ведёт по моей ключице.
— Вообще-то, я решил снова начать её посещать.
— Джек, это прекрасно.
— С тобой легче.
Я смеюсь.
— Со мной? Каким образом из-за меня тебе легче начать ходить к своему психотерапевту?
Он берёт мою руку и целует её, а затем переплетает свои пальцы с моими и прижимает мою руку к своей груди.
— С тобой я чувствую себя нормальным.
— Потому что это нормально.
— Да, но…
Он вздыхает.
— Не со всеми я чувствую себя таким образом. Нина и Олли… если бы они знали, насколько всё плохо, они бы начали доставать меня разговорами о терапии до тех пор, пока я бы не сдался, независимо от того, готов я к этому или нет. Они бы сделали из моего отката целую проблему. И да, я думаю, это проблема, но это моя проблема. И ещё это… часть моей жизни. Это не нормально, но это нормально для меня. И с тобой я чувствую себя абсолютно нормальным.
— Это нормально.
Наступает долгая пауза прежде, чем он снова начинает говорить:
— Могу я у тебя кое-что спросить?
— Конечно.
— Ты, правда, имела это в виду, когда сказала, что сыграешь свою песню в пабе?
Я не совсем понимаю тот взгляд, который он на меня бросает. Он полон надежды и мольбы, и я не хочу его разочаровывать.
— Да.
— В среду? Ты смогла бы сделать это в среду?
— Не вижу причин для отказа.
Хотя от самой этой мысли меня начинает тошнить.
Джек широко мне улыбается, но затем его улыбка исчезает.
— Я знаю, ты надеялась, что я набью тебе татуировку перед отъездом.
— Джек, всё в порядке.
— Я собираюсь проработать это во время терапии. В прошлый раз я даже не пытался, но… Я скучаю по этому. Просто я не успею подготовиться до твоего отъезда. Но я очень хочу однажды набить тебе твоего жука, — говорит он. — Может быть вот… здесь, — говорит он и целует меня в шею в том месте, где мне особенно щекотно.
Я перекатываюсь на бок и пытаюсь высвободиться, но он прижимает меня к себе. Я утыкаюсь лицом ему в шею, и некоторое время просто слушаю ритм его дыхания, думая о том, что очень скоро останемся только я и моя гитара. Именно этого я и хотела, уезжая из Бостона. Именно этого я и хотела, когда в первый раз вошла в "Ирландец". Так почему я чувствую себя так, словно хочу большего в этой жизни? Я хочу всё сразу. Я хочу путешествовать и играть музыку. Но я также хочу дом и семью. Я хочу постоянно видеть что-то новое, но в то же самое время, я хочу найти место, которое будет мне знакомым и будет ощущаться как часть меня.
Я не хочу чувствовать сейчас эту боль в груди. Я провела столько времени, чувствуя себя разбитой. Я не хочу испортить это мгновение, думая о том, что будет дальше. Потому что, когда я рядом с Джеком, я чувствую себя чудесно. Благодаря ему я чувствую себя как дома в этом теле. В своих не совпадающих носках и потрёпанных коричневых ботинках с красными выцветшими шнурками. В его худи и его перчатках. И совсем без одежды. Рядом с Джеком я чувствую себя дома, и я чувствую себя собой. Вместе со своей музыкой, бессвязными словами и оплошностями. Я не знаю, смогу ли я забрать с собой это ощущение, но на случай, если оно останется здесь вместе с ним, сейчас я решаю полностью в него погрузиться.
Я не хочу отпускать.
Но я знаю, что раньше, чем мне бы хотелось, у меня не останется выбора.
***
Утром в понедельник мы с Джеком отвозим Клару в аэропорт. Я стою рядом с ней, пока она регистрируется на рейс, а затем мы останавливаемся перед входом в зону досмотра, чтобы попрощаться.
— Я, правда, буду очень скучать, Рэйни, — говорит Клара.
— Я тоже буду по тебе скучать. Но ты собираешься надрать задницу медшколе, поэтому я отпускаю тебя ради хорошего дела.
Она смеется.
— Ага, посмотрим. В случае чего я могу стать живой статуей. Это будет мой запасной вариант.
— Я бы не стала на это рассчитывать, — говорю я. — И тебе не нужен запасной вариант
— Спасибо, — говорит она.
— Иди, пока я не начала плакать, — говорю я.
Но это не помогает, потому что, когда я замечаю, как Клара вытирает слёзы под глазами, я начинаю смеяться и плакать.
— Ох! — говорит она, подняв лицо к потолку, чтобы сдержать слёзы. — Ты заразила меня своей чувствительностью.
В последний раз крепко обняв Клару, я наблюдаю за тем, как она исчезает среди охраны, а затем выхожу наружу, чтобы найти Джека.
— Ты в порядке? — спрашивает Джек, когда я со вздохом проскальзываю на пассажирское сидение.
— Думаю, да.
Он тянется ко мне, сжимает мою ладонь, после чего отпускает её, чтобы тронуться с места. Интересно, когда я буду улетать, он зайдёт со мной внутрь, как я сделала это с Кларой? Будет ли стоять рядом со стойкой регистрации? Или высадит меня у обочины и попрощается безо всяких церемоний? Я пытаюсь представить это, но не могу. Он должен, по крайней мере, выйти из машины, чтобы помочь мне выгрузить мои вещи, хотя мне и не нужна помощь. Я и раньше носила всё сама и продолжу делать это дальше.
Хотя было бы неплохо, если бы мне немного помогали. Какие-нибудь люди в новых местах.
Джек, должно быть, чувствует, что я смотрю на него. Он смотрит на меня в ответ и улыбается.
— Я слышал, что в Вене классные уличные художники, — говорю я. — Очень много сюрреализма.
— Правда?
— О, да, — говорю я. — Некоторые из них по-настоящему странные. Дерзкие. В буквальном смысле.
Он бросает на меня взгляд, после чего снова переводит его на дорогу.
— А вот на это я хотел бы посмотреть.
Я ничего не говорю. Вместо этого я наклоняюсь вперёд, включаю музыку погромче и начинаю представлять, как бы это было, если бы он поехал со мной. Мы могли бы исследовать весь город, если бы захотели. Я бы таскала его за собой по всем закоулкам в поисках самого странного искусства, которое только можно найти. Он, наверное, заставил бы меня потерять терпение. Он бы замечал что-то, что не видел никто другой, одинокий носок или ещё какую-нибудь уродливую вещь, которую выбросили, и нам пришлось бы останавливаться, чтобы он мог разглядеть в этом красоту. Я бы ходила туда-сюда вдоль квартала, а он бы сидел на лавочке или на обочине дороги, делая быстрый набросок. То же самое происходило во время наших многочисленных прогулок по Кобу, поэтому я ясно это вижу. Так ясно, словно этому суждено сбыться.
