Кто есть кто видно и без всяких разговоров невооруженным взглядом, а сверх этого все равно никто ничего не скажет…
Трое приятелей оказались веселыми и разговорчивыми людьми. Постепенно Люба несколько успокоилась. До этого она поеживалась про себя и нервно думала: «Вот ведь незадача. Hе везет с самого начала. С тех пор, как Женька отказалась ехать, со мной все время происходят разные неприятности. Что за удовольствие ехать с тремя незнакомыми мужчинами. Ведь я одна женщина в купе. А вид у этих парней довольно-таки подозрительный. Hо ничего нельзя сделать. Идти к проводнику и просить перевести меня в другое купе — глупо. Все будут смеяться. Это нелепо. А оставаться — не то, чтобы опасно, а все-таки непривычно, а значит тревожно.»
Hо постепенно такие мысли ушли. Соседи балагурили, рассказывали о том, как впервые были в Питере. Hе прошло и получаса, как один из них — Степан, полез в свой кейс, который был один на троих их единственным багажом и достал оттуда бутылку коньяку. Следом за бутылкой на маленький столик перекочевала горсть шоколадных конфет и лимон, который Вазген тут же нарезал перочинным ножом с перламутровой рукояткой.
Закуска была готова, и попутчики предложили выпить за знакомство и начало длительного пути на юг. Сначала Люба отказывалась, но ее настойчиво уговаривали составить компанию, да и сама она, наконец, подумала, что ехать все равно еще двое суток и здравый смысл требует согласиться на любезное приглашение.
Бутылку выпили довольно быстро. Люба немного захмелела и у нее прошли последние страхи. Сидящие перед ней мужчины уже казались ей вполне заслуживающими доверия. Краем сознания женщина все-же понимала, что все они трое очень не похожи на всех ее знакомых, на приятелей мужа. Если это и коммерсанты, то совершенно особого, а лучше сказать, определенного склада. Это люди не того бизнеса, которым занимался муж Любы… Hо что-то неуловимое интриговало женщину, казалось ей привлекательным и интересным в ее попутчиках. Ей еще никогда не приходилось близко общаться с такими людьми — столь уверенными в себе, твердыми, резкими. Конечно, в наше время женщине непривычно видеть такое в нашей-то жизни, где основными действующими лицами являются затюканные жизнью мужичонки с кошелками, которые толкутся в продуктовых магазинах… Или коллеги по работе — вечно выгадывающие что-то от зарплаты до зарплаты, вечно озабоченные службой, сварливой женой и сопливыми детьми, которых на казенный оклад не прокормить. Нет не такого жаждет сердце каждой женщины… Хочется вот чегото такого. Хочется видеть перед собой мужчину, уверенного в себе, способного на решительные поступки, сильного гордого своей мужской силой и статью. Вот нечто подобное ощущала про себя Люба. Ей теперь было приятно сидеть перед этими мужчинами, приятно ощущать на себе их откровенные взгляды. А что? Ей есть, что показать. Она старалась сесть покрасивее, показать их восхищенным взглядам свою красивую фигуру. Женщина не замечала, как постепенно восхищенные взгляды мужчин переходят в новое качество и становятся настойчиво-плотоядными, циничными, оценивающими. Она не замечала и того, как сама становится развязнее, как ее платье задралось в какой-то момент и она «сверкает» обнажившимися выше приличного голыми ляжками. Опьянение наступало, оно затормаживало самоконтроль и вот Люба уже сидит перед мужчинами в задранной юбке и расставив ноги, а между ее раздвинутых коленок явственно белеют трусики.
Заметив, наконец, это, поймав взгляды мужчин, устремленные между ее ног, женщина засмущалась, вскочила, одернула юбку. Ей стало стыдно, но при этом она, кроме того, испытала и нечто сродни удовольствию сладкому, запретному и столь сладостно-манящему своей недоступностью, недостижимостью…
Когда бутылка была уже выпита, мужчины предложили пойти опять в вагон-ресторан. И Люба без всяких колебаний согласилась. За тот час-полтора, которые они провели в ресторане, отношения между женщиной и ее соседями по купе претерпели новые изменения. Hо теперь все они уже этого не замечали. Люба не чувствовала, как отношение к ней мужчин меняется. Они становились циничнее, наглее с ней. Когда уже все шли обратно в свой вагон, Гена вдруг, якобы случайно, прижал Любу в тамбуре на переходе и его рука скользнула по ее бедру.
Степан и Вазген остались в тамбуре перекурить, а Люба прошла в купе, сопровождаемая Геной. Взявшись за ручку двери, Люба повернулась своим раскрасневшимся лицом к мужчине и сказала: «Подождите тут, пожалуйста. Мне нужно переодеться. а то я окончательно все изомну.»
С этими словами Люба скрылась в купе. Теперь она уже почувствовала, что совместное питье спиртного с мужчинами до добра не доведет и намеревалась прекратить это. Она приложила ладони к горящим щекам, и подумала: «Hу вот, все. А теперь переоденусь в халатик и лягу. Хватит на сегодня.»
Женщина сняла с себя юбку и блузку. Она стояла в одних белых шелковых трусиках и белом же бюстгальтере. В этот самый момент дверь купе тихо и плавно отъехала в сторону, пропуская Гену. Люба запоздало вспомнила о том, что не сочла нужным запереться. А вот теперь огромный распаленный страстью мужчина стоял перед ней и до нее доносилось его горячее дыхание.
«Нет, нет — я не одета» — вскрикнула она нервно, но на вошедшего это не произвело никакого впечатления. Да оно и понятно. Hе для того он только что вошел, чтобы немедленно выйти обратно. Вскрик женщины только еще больше распалил его. Гена одним движением сильной руки повалил Любу на койку и молниеносно сорвал с женщины трусики. Теперь они белым комочком лежали на полу. А рука Гены не останавливалась. Она скользила между ляжек женщины, постепенно раздвигая их. Люба силилась сдвинуть их и не пустить руку Гены в святая святых, но тщетно. Она была пьяна, растеряна, перепугана… Какое уж тут может быть сопротивление.
Нащупав волосы на лобке, Гена понял, что движется в правильном направлении. Его толстые пальцы раздвинули срамные губки и воткнулись в нежную трепещущую плоть женщины, которая при этом застонала.
Пальцы мужчины проникали все глубже и глубже. По мере их продвижения вперед, конвульсивные движения женского тела утихомиривались. Люба как будто смирилась с тем, что с ней делали. Ее вагина становилась с каждым мгновением все более податливой. С негодованием и отвращением к себе самой Люба почувствовала, что ее мысли и ее тело больше не связаны между собой столь тесно, как она привыкла считать. Мыслями она по-прежнему сопротивлялась проникновению в нее, поведением Гены, но тело уже смирилось с происходящим, оно уже впускало в себя цепкие пальцы мужчины.
Еще через минуту Гена вытащил свою руку из Любы и торжествующе поднес к ее лицу: «Посмотри, какая рука стала мокрая.»
