От его скрежещущего голоса пробирала оторопь, а прозрачные рыбьи глаза со стальным блеском вызывали отвращение напополам со страхом.
— Зря не веришь. Я за своих всех порву, — сказал он свою коронную фразу, слышанную мною уже сто раз. — Но у меня дочки подрастают, скоро начнут женихов искать, мне надо ухо востро держать, некогда по сторонам смотреть. Своя семья важнее.
— Я им не завидую… — протянула я, искренне жалея девочек, которым придется под тотальным контролем родителя-тирана строить личную жизнь.
Хотя если вспомнить мою историю, то так и не скажешь, что лучше — вмешательство посторонних или их безразличие.
Мне кажется, что порой в жизни действуют уникальные законы, абсолютно лишенные логики.
Впрочем, о дочках Александра и их кавалерах думать совершенно не хотелось. Важно было понять, как мы будем выстраивать с ним дальнейшие отношения, основанные на общей тайне.
— У них будет всё хорошо, девочка, — степенно кивнув, убеждал меня «друг» семьи. — У нас всех теперь всё будет хорошо. Осталось понять, кто вредит Максиму. Я усилил охрану, собрал сведения на людей, способных на покушение. Если тебе нужна дискредитирующая информация на Турка, то ее хоть лопатой греби. Будет к тебе приставать, обращайся, выдам такую порцию дерьма на него, что он не отмоется. Вот же прилип к тебе, жиртрест.
Пропустив мимо ушей уже не интересующие меня сведения о криминальном настоящем Бориса, я решила задать волнующие меня вопросы:
— Турок говорит, что знает, кто покушался на Максима. И он пошел проверять, как здесь организована охрана. Вы тоже кого-то подозреваете? Неужели тот человек придет сюда, чтобы… — Обхватив рукой горло, почувствовала нервно бьющуюся жилку и нехватку воздуха. — Неужели кто-то заявится сюда и повторит попытку убить Максима?
— С одной стороны, народу тьма, можно воспользоваться ситуацией, — рассуждал Александр, потирая жесткую щетину, будто сам с собой разговаривает и меня рядом нет. — С другой, парень не дурак, понимает, что охрана будет усилена. Вряд ли мы имеем дело с каким-то суперагентом, это одиночка, поэтому ход его мыслей я пока не разгадал. Выстрел в лесу — и никаких повторных попыток. То ли затаился, чтобы ослабить бдительность, то ли готовит что-то грандиозное. Боюсь, что именно сегодня он может нанести удар. Поэтому при малейшем подозрении на что-то странное сразу обращайся ко мне или охране.
— Но почему «он»? — задумчиво проговорила я, впитывая вылитую на меня информацию и обращая свой внимательный взор на вход в зал. — Почему вы не подозреваете женщину? — спросила, сглатывая неприязнь и страх. В помещение гордо, по-хозяйски, вошли мать Максима и Илона.
Идя рука об руку, они млели от обращенного на них внимания, как звезды на красной дорожке, и любезно улыбались на камеру.
— Заявились, красавицы! — с негодованием шепнул мне на ухо Александр, обдавая кисловатым запахом.
А я стала проводить в голове странные параллели. Ведь Александр давно знает бывшую жену Николая Дмитриевича, общался с ней как с женой друга, потом принял другую жену.
Какие теперь у него отношения с Натальей? И что он знает об Илоне? Как к ней относится? А еще подумала о том, что завтра в СМИ всплывут фотографии этих двух красивых женщин. Что за подписи будут под ними?..
Илона внаглую заявилась на праздник нежеланной гостьей, как будто имеет на это право. Я быстро окинула ее взглядом, невольно задерживая его на плоском животе. Только ладонь, прижатая к нему нарочитым жестом, могла напомнить тем, кто в курсе, что эта женщина в положении.
Взволнованно дыша, я забегала глазами по толпе, желая найти Максима, и увидела его, спешащего как на пожар. И вспомнила, как он отправил сообщение своей бывшей. Что бы он ни написал, она это интерпретировала по-своему и решила заявиться на благотворительный вечер как ни в чем не бывало.
Мне пришлось выйти из ступора и подойти к Максиму и будущей свекрови, по которой он лишь мазнул взглядом, вперив его в невозмутимое лицо бывшей.
Я ожидала, что сейчас разразится скандал, они выйдут разговаривать, а мне придется общаться с Натальей и Александром, мучаясь мыслями о том, что любимый и его бывшая невеста обсуждают общего ребенка. Но всё пошло по другому сценарию.
Мы все стояли в напряженных позах, ощущая, как атмосфера вокруг нас сгущается, становится взрывоопасной. Мне жутко хотелось вцепиться в Максима и повиснуть на нем в поисках поддержки, но я не хотела показаться слабой или той, кто силой удерживает подле себя своего мужчину.
— Быстро ты оправилась, Илонка, — сухо улыбнулся Александр, кивая ей на живот и тем самым не оставляя никакой двусмысленности в значении этого взгляда.
— О чем это вы? — не хотела сдаваться Илона, холодно сверкнув глазами и вскидывая идеальный подбородок.
— От результата своих шалостей избавилась втихаря, но не подумала, что некоторые вещи невозможно скрыть, — назидательно поведал Александр, доставая из кармана телефон. — У меня тут есть документы, снимки. Твои. В больнице. Выходишь после аборта. Невесть что, мои люди не какие-то именитые фотографы. Кстати, о них… Сложно порой мастеру выбрать модель для съемок, с ее стороны нужны особые умения и порой даже прыть, чтобы завоевать место под солнцем. Так вот…
— Хватит! — взвизгнула Илона, выбрасывая руку вперед. Нервно трясясь, она явно пыталась помешать Александру продолжить его обличительную тираду.
— Что всё это значит? — холодно поинтересовалась Наталья, при этом брезгливо морщась. — Саша, что ты такое говоришь? Какой аборт? Какой знаменитый фотограф? На что ты вообще намекаешь? В конце концов, давайте отойдем в сторонку, поговорим по-нормальному, без посторонних…
Бесцеремонно указав мне на мое место, она было двинулась куда-то, но властный голос Максима остановил ее:
— Из посторонних здесь как раз таки Илона, мама. Когда она соизволит объясниться, мы любезно проводим ее на выход. У меня нет оснований полагать, что дядя Саша всё это выдумал. Так что, Илона, не хочешь нам рассказать, беременна ли ты и от кого?
— Максим, пожалуйста, давай поговорим наедине, — умоляющим голосом зашептала Илона, — ты же не можешь… ты же не веришь ему… Давай я всё объясню, но не при ней…
Она даже плакала красиво, и лицо не кривилось, и тушь не текла. Просто две аккуратные слезинки вытекли из глаз. Я ощутила в себе ростки жалости к этой запутавшейся женщине, но не собиралась это сочувствие как-то выражать и вообще вмешиваться в разговор.
В обратной ситуации, знаю, Илона бы унизила и растоптала меня без жалости и сожалений. Вспомнила, как она угрожала мне и как толкнула с лестницы, и избавилась от любых добрых эмоций по отношению к ней. Она получила то, что заслужила.
— Тая — моя будущая жена, и я не буду унижать ее прилюдным скандалом, — Максим снова прижал меня к себе, еще теснее чем прежде.
Его стальной голос не обещал ничего хорошего Илоне, в нем не было ярости или обиды, просто железная решимость, а еще равнодушие, которое, как известно, ранит сильнее ненависти.
И мне оставалось только стоять и радоваться, что его суровый монолог обращен не ко мне.
— На самом деле мне всё ясно. Ты залетела неизвестно от кого и приняла единоличное решение сделать аборт. Что ж, твоя жизнь, твоя воля, только не пойму, что ты хочешь теперь от меня? Предлагаю тебе покинуть помещение. Не знаю, чего ты хотела добиться, явившись сюда. Устроить скандал не получится, Илона. Разговаривать я с тобой больше не намерен. Точка.
— Вы не понимаете! Никто не понимает! Мне пришлось такое пережить, такое… Одной принимать важные решения, делать сложный выбор, перенести болезненную процедуру, — не унималась Илона, обвиняя весь мир в своих бедах.
— Ты сама в этом виновата. Никто не заставлял тебя решать в одиночестве, ты могла прийти ко мне, но ты этого не сделала.
— Конечно не сделала! Ты бы заставил меня рожать! Смотри, он и тебя заставит всё бросить и стать тупой овуляшкой! — крикнула она мне, наградив презрительным взглядом, а потом с притворной любезностью сказала: — Можешь забирать его, овца. Мне никто не нужен! Я построю такую карьеру, что вы все обзавидуетесь!
