– Кстати, как поживает твой брат? Помню, ты рассказывала, что обеспокоила его. Уладила этот момент?
Я хихикнула.
– Ох, я Корбину совсем голову заморочила. Два или три дня вместо него мне писал Зак. Это наш общий друг детства. Ему я смогла объяснить, что ничего плохого не случилось.
– Тебе не кажется, что родные имеют право знать, что в твоей жизни произошло горе? Мне кажется, по отношению к ним ты несправедлива.
Спрятав улыбку, я посмотрела в сторону. Жизнь вообще несправедливая штука, хотелось сказать. Сунув руки в карманы плаща, я шагала по тротуару, слушая перестук собственных каблуков.
– О гибели Читтапона до сих пор не сообщили. Я видела одну единственную новость, что звезда взяла творческий отдых по семейным обстоятельствам. Я обещала, что тоже буду молчать.
– Да, но это не причина отдаляться от родных. Езжай, посади их за один стол и объясни ситуацию. Думаешь, они станут вредить тебе или его репутации?
– Джона, – остановившись, я посмотрела на него, – откуда ты такой благодетель взялся? И где был раньше? Мне, правда, не хватало такой поддержки.
– Мне казалось, тот кореец, который забирал тебя из больницы, и есть такая вот поддержка.
– Нет. – Вздохнула и пошла дальше, взяв доктора под руку. – Вон – лучший друг Читта. Ему самому было очень плохо. Он не смог меня успокоить.
– Я не вправе указывать тебе, что делать. Но помни: родные стены лечат.
С удовольствием отметила про себя, что Джона не только умён, но и очень приятный человек. Он приобнял меня и потёр за плечи. В этом жесте я снова прочитала намёк на некий флирт или простое желание мужчины прикоснуться ко мне. Внутри восстали одновременно два чувства – раздражение и сильнейшее удовольствие.
Мы остановились около моего дома и замолчали. Кто первый начнёт прощаться? Нерешительность Джона вводила меня в ступор. Чего хочет этот мужчина? Гуляет со мной, водит по кино и ресторанам, раздаёт советы и обнимает, когда вздумается.
– Ну… я приятно провела вечер. Спасибо.
– Мне тоже с тобой приятно, Элора.
Мы снова замолчали. Не прощается и не предпринимает никаких действий. Может, самой попробовать быть смелее? Что мне терять?
С этими мыслями приподнялась на носочках и потянулась к его губам, но тут же была остановлена.
– Нет, Элора.
Я ошарашено уставилась на него. Стало стыдно, да и обидно тоже. Меня ещё никто так не отталкивал! Господи, так говорю, будто мужчин был целый рой.
Но если подумать, то Зак за мной бегал. Забдиель звал на ужин, и думаю, он закончился бы отношениями. Читт замуж заставил за него выйти. Вон тоже добивался меня. Я приглянулась даже какому-то Тхэ Ёну! А тут – «Нет, Элора»?!
Следующая фраза прозвучала, словно удар кувалдой по голове.
– Я женат.
Закрыла рот ладошками и отступила к двери.
– Какая я глупая. Прости. Чёрт, вот идиотка!
– Не вини себя. Я сам виноват. Хотел привести тебя в чувства.
– Я слишком привыкла к мужскому вниманию. Нет, я просто навоображала. – Сделала ещё шаг назад. – Спасибо за всё. Пока!
И скрылась в доме.
Я не воспользовалась лифтом, бежала по лестнице, пока не достигла достигла двери своей квартиры. Мысли сгустились в одну кашу, от стыда до сих пор пылали щёки. Было желание провалиться сквозь землю, исчезнуть из этого города. Пока я в Нью-Йорке, неприятности будут преследовать меня.
После двух часов раздумий я написала Корбину, что возвращаюсь домой.
А утром я проснулась с сильнейшей тошнотой.
~~~
В аэропорту Орландо меня бледную и едва стоящую на ногах встретил Корбин. Я видела, как его улыбка таяла по мере моего приближения. Меня до сих пор тошнило. Никогда перелёты не были такими тяжёлыми.
– Боже, Элора! – Корбин быстро отобрал у меня сумки и умудрился придержать за локоть. – Что этот кореец сделал с тобой? Или… ты сбежала? Он бил тебя? Держал в заточении?
– Он погиб, Корби, – почти простонала я. – Мне плохо…
Ошарашенный брат словно прирос к полу.
– Что ты сказала?
– Я всё расскажу. Отвези меня сначала домой. Мне надо… поспать.
В машине Корбина я задремала. Проснулась в госпитале. Врач сказал, что у меня обезвоживание, надо много пить и восстанавливать силы. Мне поставили капельницу, а через полчаса Корбин доставил меня домой, помог дойти до комнаты, прогнал всех, кто задавал кучу вопросов. Нола была одной из первых, но он попросил мать набраться терпения. Уложив в постель, Корбин поцеловал меня в лоб и оставил одну. Я не уснула, а разревелась.
Я дома. Но стало только хуже.
Отдых помог привести мысли в порядок и придумать, как и что я скажу домочадцам. По словам Корбина, отец всё ещё был в отъезде. Так что объясняться мне придётся только с братьями и мамой.
Клэрис принесла мне в комнату какой-то напиток, заверив, что он хорошо помогает при усталости. Я выпила, затем отправилась в душ, который вернул мне бодрость и силы до вечера. К ужину я спустилась свежая и даже улыбалась.
Мама обняла меня.
– Корбин рассказал, что тебя пришлось в больницу везти. Бедная моя девочка, исхудала совсем.
– Да уж. Ем за четверых, – улыбнулась как можно шире, глядя на стол с разными вкусностями. Затем заметила Дэниела и раскрыла руки. – Иди сюда. По тебе я тоже скучала.
Растерявшись, он беспомощно посмотрел на меня, но вопреки своему характеру встал и обнял меня. Быстро. Затем вернулся на своё место. Я не обиделась. Таков он – Дэниел.
Первые пять минут мы просто ели, ни о чём не разговаривая. Но я чувствовала, что от меня ждут объяснений. Возможно, Корбин сообщил им новость, но сам он тоже не знает подробностей.
Доев суп, я отодвинула тарелку и глубоко вздохнула. Мне предстоит тяжёлое испытание – пережить всё заново.
– Мы были в Нью-Йорке на одном мероприятии. Возможно выступление Читта показывали по телевизору. – Я сделала паузу, но все молчали. Нола и Дэниел смотрели в тарелки, Корбин – на меня. Я чувствовала, как во мне растёт напряжение. Столовая наполнилась тяжёлым воздухом, не хватало кислорода. Или это всего лишь ком в моём горле. Но говорить надо было, ведь они хотят знать. – По дороге в отель водитель не справился с управлением, и наша машина врезалась в стену здания. Водитель и Читтапон погибли. Я находилась в коме три недели или около того. Всё это время я… жила в Нью-Йорке.
Мама с Дэниелом обменялись взглядами, явно не зная, кому взять на себя инициативу и задать важный вопрос. Корбин их опередил:
– Почему нам не сообщили?
– Я тоже спрашивала. Со мной был друг Читта Вон. Он сказал, что официально Читта не объявили погибшим. Чтобы не посеять панику, они решили утаить факт моей болезни. До сих пор Читтапон якобы находится со мной в отпуске, поэтому прошу вас, всё это должно остаться в этих стенах.
Нола швырнула вилку.
– Я не понимаю! Ты была в коме, а родителям не сообщили. Муж погиб, но ты не имеешь к этому никакого отношения?
– Пожалуйста… – я уже глотала слёзы.
– Но я ведь переписывался с тобой… – медленно произнёс Корбин.
– Не со мной. С Воном. Это он писал.
– То я и думал, что твой английский изменился. Словечки странные появились, ошибки в словах. Решил, что ты совсем уже кореянкой стала.
– Послушайте, – я начала терять терпение, – это случилось, хорошо? Мне очень тяжело, потому что я его любила! Думала, что правильно сделала, что вернулась домой… не заставляйте меня жалеть.
И несмотря на то, что не наелась, убежала к себе в комнату. Лишь спустя полчаса ко мне пришёл Корбин с подносом.
– Ты не доела, – сказал он, ставя поднос на мою постель.
Подобрав под себя ноги, я удобно уселась и принялась есть куриные крылышки, о которых мечтала с тех самых пор, как покинула столовую.
– Прости, ладно? – сказал Корбин. – Мне неясно лишь твоё высказывание по поводу любви, ведь в последнюю нашу встречу…
– Всё изменилось с тех пор. Жизнь вообще интересная штука. Не любила, протестовала, а потом поняла, что без него… – я замолчала, в носу защипало, а мясо проглотить не смогла.
