– Какая я тебе маленькая? – фыркнула, с обреченностью осознавая – не могу и не буду больше сопротивляться моим лучшим в мире зыбучим пескам, тонуть буду, ведь его правда – давно все, может, с самого начала, с того самого сто раз клятого первого взгляда. Не было ни минуты, когда я могла бы игнорировать присутствие Сойкина, его существование на этом свете. Выходит, не было и нет у меня шансов на спасение. Ну и черт с ним. Прощай, паника, ты, офигеть как, сильно опоздала.
– Моя, моя ты маленькая. Моя красавица. Моя Льдина, Ворона моя, моя, понимаешь? Я как тебя увидел и все – каюк мне. С того самого семнадцатого июня, когда ты на собеседование к Корнилову в начале двенадцатого пришла.
– Я не помню когда это было, – глубоко вздохнув, я окончательно расслабилась и потянулась обнять Мишу в ответ, а он просто взял и завалился на пол, увлекая за собой.
– Я помню, Жень. У меня ведь все поменялось тогда, хоть и сам не понимал сразу. Я с тобой засыпал и просыпался с того дня, столько говорил с тобой у себя в голове, столько планов построил, чтобы хоть как-то ближе стать, а уж что мы с тобой в моих фантазиях вытворяли по двадцать раз на дню и в любом уголке офиса, не говоря уже про ночь каждую в моей постели! А ты все это время от меня отгораживалась. Но ведь от меня, Жень, именно от меня так тщательно и упорно. Это было между нами с самого начала, было, Жень. Все было. Было до тех пор, пока все «между» не исчезло. Ну и чего ты теперь-то испугалась?
Смирившись с неизбежным, говорить правду стало легко, больше ведь нет борьбы, только констатация факта.
– Я не такая, как ты думаешь. Не сильная, без брони, без способности держать удар, Миш. Не от тебя. И ты не понимаешь, во что ввязываешься. Я же тебя не отпущу, Миш. Буду зубами цепляться, в ногах валяться, умолять, угрожать, преследовать. Как наркоманка за свою дурь. – И как любое живое существо сражается за необходимый воздух – и на инстинктах и всеми силами разума. – Осознай это.
– Когда дурь одна на двоих – то все супер, Жень. Не напугала, уж прости. И никогда тебе угрозой не стану и тебя не унижу, заставив в ногах валяться, жизнью клянусь. И цепляться не придется, Жень, сам тебя хрен когда отпущу, не избавишься до гробовой доски.
– Откуда знать тебе, как жизнь пойдет, Миш?
– Она пойдет туда, куда мы захотим пойти, родная моя. – Сойкин затащил на себя еще сильнее.
– Все у тебя легко и просто, Сойка, – пробормотала, прикрывая глаза в полном облегчении, утыкаясь лицом ему в грудь и растворяясь в его присутствии, в моем солнечном парне.
– Так и есть, Жень. Так и есть, мы ведь вместе, так что, все сложное позади.
– Я хочу в твое легко и просто, Миш, хочу. Я осознаю, что худшая спутница в этом, которую ты выбрать мог бы, но хочу.
– Балда ты, Жень. Другой быть же не могло. Поймешь потихоньку.
Голоса и шум снаружи в какой-то момент затихли, а мы так и лежали: в верхней одежде, растянувшись на полу, сказав друг другу все, растворившись в близости, бояться которой больше не нужно. Конечно, я обязательно буду что-то портить. Может, даже однажды фатально. Но мне ведь без него уже никак. Удерживать себя, когда уже сорвалась, бессмысленно. Нужно наслаждаться полетом и верить, что или он навсегда или что разобьешься сразу насмерть в единое мгновенье.
Эпилог
Сразу
Женька притихла и равномерно засопела, уткнувшись мне в грудь. Задремала? Ну и супер, видел же, что ее так паникой или, блин, беспросветным фатализмом вшторило, что у самого чуть сердце через рот не выпрыгнуло смотреть на нее такую. Короче, такой приход и вброс мы только что пережили, не удивительно ни разу, что на отходняке ее отключило быстро. Бедным нервам моей Вороновой нужна передышка, а лучше вообще перезагрузка, просветление, что, блин, нет причин для страхов.
Самого тоже телепнуло будь здоров, но это ерунда ведь. Не ерунда то, что я четко понимаю – внезапные озарения, когда все вывернут подноготную, поплачут, в любви побожатся, и с того момента настанет им однозначное и безбрежное счастье без рецидивов, бывают только в кино. А я хоть и считаю, что моя Женька нереально охрененна, но отдаю себе отчет, что она – живой человек, а у них по волшебству ничего не бывает. Палец ножом распанахаешь – и то заживать неделями будет, а если как назло еще и цепляться будешь обязательно больным местом, то кровь снова и снова пойдет. А когда рана в душе глубоко, куда еще доберись попробуй с лечебно-защитным пластырем чувств, и размером рана почти во всю душу, вот сколько такое заживать должно? И есть ли вариант, что заживет без участия тех же, кто стал всему причиной? Нет, меня не пугает, что такое как сегодня, еще повторяться станет, мне главное обмозговать все хорошенько и выработать порядок действий и реакций. Ну и вовремя рядом оказываться.
В дверь тихонько постучали, Женька тут же вскинула голову, а я матернулся про себя.
– Что? – рыкнул, досадуя на разрушение такого офигенно-спокойного момента.
– Ребята, вы меня не бейте только, – сказал сквозь дверь Сандро. – Меня Валя послала, она переживает все ли в порядке с Женей. Говорит, плохо она выглядела, не нужна ли неотложка.
– Неотложка уже прибыла, – проворчал я, отпуская Женьку. Она села и мотнула головой, растерянно моргнув.
– Нормально у вас все, значит? Ну супер, если что, мы чаи на кухне гоняем, давайте к нам.
– Не хочу я чаю, – сказала Женя и у нее в животе заурчало. – А есть хочу.
Я встал и потянул ее за руки, поднимая.
– Ну, пойдем тогда покормлю, и как раз узнаем чем вся суета закончилась, а то мы выпали из контекста, и Валька с Сандро сами отдувались.
– Кто такая Валька? – нахмурилась Воронова, позволив мне снять с себя куртку.
– Валька та, кого ты до сих пор знала как Светлану Миронову. Так такого наворотилось… только я не расскажу, Жень, прости. Пусть она сама, если что. О таком языком не дело трепать.
– Если ты о проигрыше в карты и чужих доках, то Света-Валя что-то упоминала, когда убеждала меня тут, что между вами не было никакого криминала в плане секса. Черт, я вела себя… – Воронова поморщилась, как от кислятины и даже чуть покраснела, так что я поспешил дать всему оценку за нее.
– Как нормальный живой человек, чей партнер – слегонца затупа, уверенный, что его действия все обязана истолковать только положительным образом. Забыли, Жень. Пошли пить чай и есть.
Валька и Сандро уставились на нас с одинаково настороженными выражениями лиц, стоило войти, а потом сорвались и засуетились, будто мы к ним в гости пожаловали.
– Я так понимаю, что тот костюм и был покупатель всего дома, раз рядом эта Баринова скакала козой? – спросил их, когда опять расселись вокруг стола.
– Ага, представляете, он разбираться пришел. Якобы вы у этой злобной бабы денег несусветных за продажу вымогали и третировали всячески, проверяющих из коллегии адвокатов и прокуратуры на нее натравили и даже побили! – возмущенно поведала Валя, так активно жестикулируя, что Никитин на всякий пожарный отодвинул от нее близкостоящую посуду. – Нет, ну надо же быть такой лживой и подлой гадиной! Верещала, как подорванная, что мы все банда, и каждое слово наше – брехня.
– А в итоге-то что? – глянул я на Никитина, чувствуя неловкость слегка. У меня, конечно, был веский и первоочередной повод для беспокойства, но ведь по факту кинул их с Валькой самих разруливать. – Вытолкали их?
– Не-а, даже не пришлось, – ответила Валька. – Этот дядька в итоге рыкнул на адвокатшу, чтобы обратно в машину валила. А сам нас выслушал уже спокойно, кивнул, попрощался и свалил. Только глянул напоследок так… аж мурашки у меня. Непонятно как-то.
– Ну, допустим очень даже понятно, – фыркнул в свою кружку с чаем Сандро. – Вангую – ты, Валюха, еще с ним повидаешься. Однако, все это, конечно занимательно, но, Миха, ты Женьке-то показывать собираешься?
И он мотнул головой в сторону комнаты с аквариумами.
