— Что случилось? — спросил я, всё ещё думая о Дункане, Феликсе, а теперь ещё и о Морин.
— Когда Холли вышла купить ланч, за ней погнались двое мужчин на чёрном Шевроле Тахо.
Я резко газанул с парковки.
— С ней всё в порядке? — спросил Нолан.
Его рука незаметно легла на дверную ручку, когда машина вырулила на дорогу.
— С ней всё в порядке. Немного перепугана. Но её машине повезло меньше, — сообщила Петула. — Она частично запомнила номерной знак.
— Пробейте его, — коротко сказал я. — Мы будем на месте через полчаса.
***
— Чёрный Тахо сидит в полном одиночестве, — доложил Нолан и протянул мне свой бинокль.
Я нахмурился.
— Где ты его взял?
— Никогда не выходи из дома без бинокля, перочинного ножа и перекуса, — мудро посоветовал он. — Хочешь вяленой говядины?
— Чего я хочу, так это отомстить, — пробормотал я, разглядывая в бинокль внедорожник на парковке роскошного многоквартирного дома.
Автомобиль был зарегистрирован на одну из корпораций Хьюго. Согласно закладной на трёхкомнатную квартиру в Александрии, она принадлежала одному из сотрудников Хьюго.
— Ты приказал охране…
— Доставить фирменный Эскалейд к дому Холли? — спросил Нолан. — Да. Лина и Петула поедут туда, чтобы убедиться, что девочка отошла от шока. Отличный апгрейд по сравнению с двенадцатилетним седаном и его серым багажником.
Я вернул ему бинокль и ничего не сказал.
Это самое малое, что я мог сделать.
Я был готов к тому, что Хьюго обострит ситуацию, но я ожидал, что он обострит отношения со мной, а не с сотрудником, отправившимся купить салаты. Он послал сообщение, показал пример. Я переоценил его чувство честной игры, и одна из моих сотрудниц поплатилась за это. Такого больше не повторится.
— Оставайся здесь, — приказал я и открыл дверцу фургона.
Я одолжил грузовой фургон у службы безопасности. Пришёл мой черёд послать сообщение.
— Извини, босс. Не могу, — Нолан выскользнул из пассажирской двери. Он вытащил из кармана пальто чёрную шерстяную шапочку и нахлобучил её на голову.
— Я собираюсь нарушить полдюжины законов, — предупредил я, прежде чем обойти машину сзади.
— А я-то думал, что у тебя для этого есть помощники, — сказал Нолан, открывая грузовой люк.
Я схватил кувалду.
— Иногда лучше самому испачкать руки. И под этим я подразумеваю свои руки, а не твои.
Он поднял с пола фургона почти двухметровый рулон материала.
— Я не могу оставить всё удовольствие тебе. Кроме того, если нас поймают, твои страшные адвокаты вытащат меня прежде, чем моя задница коснётся скамьи подсудимых.
Я был странно тронут.
Затем раздражённо вздохнул.
— Ладно. Давай поиграем с огнём, — я не стал дожидаться ответа и направился в тень.
— На моей прошлой работе никогда не было так весело, — восторженно прошептал Нолан у меня за спиной.
***
— Ты опоздал, — объявила Карен, открывая дверь с притворным материнским разочарованием.
Я наклонился и поцеловал её в щёку. Я опоздал и вымотался, но месть притупила ярость. Теперь я был почти весёлым. Прошло много времени с тех пор, как я в последний раз пачкал руки.
— Прошу прощения. Возникла ситуация, с которой мне нужно было разобраться, — объяснил я, снимая пальто.
— Хм, ты опоздал, от тебя пахнет бензином и дымом, и твоё пальто порвано, — заметила она, когда я вешал его на вешалку у двери.
— Вот и все причины, по которым я не отказался бы от большого бокала того посредственного вина, которое ты обещала.
Взрыв произошёл немного раньше, чем ожидалось. Восторженное «Ух ты ж ёб твою мать!», вырвавшееся у Нолана, до сих пор звенело у меня в ушах.
Нокс гордился бы мной. Нэш был бы в ярости. Что касается меня, я начинал ценить Нолана больше, чем просто как приспешника.
— Следуй за мной, мой дорогой, — сказала Карен, направляясь на кухню.
Квартира была совсем не похожа на их семейный дом в Нокемауте. Я выбрал её из-за близости к больнице, а не из-за преимуществ в интерьере. Но за те два года, что они прожили здесь, Карен сумела превратить помещение с белыми стенами и «чистым листом» в уютный дом.
Как всегда, моё внимание привлекла большая фотография в рамке, на которой были запечатлены Саймон, Слоан и я в тот день, когда Слоан получала водительские права. Хотя на этот раз, помимо обычного чувства сожаления, я испытал ещё и удар под дых.
Саймон не ждал меня на кухне, как было на протяжении многих лет моей жизни. Я не знал, как Карен удавалось оставаться здесь, окружённой воспоминаниями о жизни, которую она никогда не сможет вернуть.
Она была босой, одетой в повседневные леггинсы и безразмерный свитер. Её волосы были убраны с лица широким ободком с узором в «огурчик».
Мне нравилось, что у Уолтонов не было формальностей. Женщины, с которыми я встречался, пусть и недолго, никогда не выходили на люди без макияжа, идеально уложенных волос и гардероба, готового для похода на симфонический оркестр, в Париж или на благотворительный вечер.
— Ты садись. Я налью, — настояла Карен, когда мы вошли в маленькую, но удобную кухню. Она покрасила стены в солнечно-жёлтый цвет и заменила белые кварцевые столешницы на терракотовую плитку, украшенную кобальтово-синими акцентами.
Я выдвинул стул, обитый вельветом мандаринового цвета, и потянулся за тарелкой с закусками. В кладовой Карен Уолтон всегда лежала банка моего любимого копчёного миндаля. Она запасала его вместе с любимыми хлопьями Мэйв и рутбиром Слоан, как будто я тоже был членом их семьи.
— Каково это — вернуться? — спросил я.
Она подвинула ко мне бокал с вином и взяла свой собственный.
— Ужасно. Хорошо. Гнетуще. Успокаивающе. Нескончаемое страдание. Облегчение. Ну, знаешь, как обычно.
— Мы могли бы перенести встречу, — сказал я.
Карен выдавила из себя жалостливую улыбку и направилась к духовке.
— Милый, когда же ты поймёшь, что иногда одиночество — это последнее, что тебе нужно?
— Никогда.
Она фыркнула и открыла дверцу духовки, наполнив комнату ароматом магазинной пиццы.
Я встал со стула и обошёл столик, чтобы отодвинуть её с дороги.
— Ты бери салат, а я нарежу пиццу. Ты всегда режешь её криво, — поддразнил я. Кроме того, она вечно забывала смыть сыр с ножа для резки пиццы, и в результате получалось застывшее месиво, требующее нешуточных усилий.
Она протянула мне посуду.
— Совместная работа — это работа мечты.
Мы оба замерли. Я несколько сотен тысяч раз слышал эту фразу на кухне Уолтонов, в основном от Саймона, когда они с Карен вместе готовили еду.
Я не знал, куда смотреть. Выражение неприкрытого горя, промелькнувшее на её лице, было подобно удару ножа в моё сердце. Я оказался не подготовлен к тому, чтобы справляться с подобными эмоциями. Я разбирался с проблемами, предлагал решения. Я не переживал личную потерю вместе с кем-то, как бы сильно я его ни любил.
Карен была мне больше матерью, чем моя собственная. А Саймон был таким отцом, которого мне хотелось бы заслуживать.
Она прочистила горло и придала своему хорошенькому личику жизнерадостное выражение.
— Давай мы просто на какое-то время притворимся, что всё нормально? — предложила она.
— Отлично. Но не думай, что я позволю тебе выиграть в рамми только потому, что ты теперь вдова, — предупредил я.
Смех Карен совсем не походил на смех Слоан. От этого громкого, радостного хохота у меня в груди становилось тепло и светло. Гортанная усмешка Слоан ударяла меня прямо под дых.
Я представил, как она сидит напротив меня за столом и улыбается мне, как будто мы не отравляем друг друга.
Острое ощущение жжения в большом пальце вернуло меня к настоящему моменту.
Я поудобнее взялся за прихватку.
Я умудрился взорвать машину, не обжегшись сам, но дайте мне замороженную пиццу и время подумать об одной блондинке-библиотекарше, и моя бдительность рухнет.
Я усилием воли выбросил из головы эту назойливую мегеру и сосредоточился на другой женщине Уолтон, стоявшей передо мной.
