Ульяна Соболева - Восемь. Знак бесконечности

Заславский сжал переносицу пальцами. Ему казалось его голова разорвется от мыслей.

Я медленно разжевала кусочек бифштекса и запила апельсиновым соком. Данте ничего себе не заказал, кроме бокала коньяка, и наблюдал, как я ем. Молча.

Он забрал меня из участка, как только я позвонила. Увидев полную тарелку запеченного картофеля и сочный кусок мяса, я поняла, насколько проголодалась, меня даже перестала смущать огромная зала, с высоченными потолками и зеркалами на стенах. Дом Марини вообще очень сильно напрягал. Я чувствовала себя в какой-то западне вычурного великолепия, словно на съемках фильма про Золушку, только принц – не принц вовсе, а дьявол с ледяными глазами. Ощущение дискомфорта не покидало с того момента, как Марини отдал слуге мой плащ, сумочку и провел меня в эту залу, где меня ожидал обещанный обед.

Когда он по телефону спросил, голодна ли я, то я подумала, что мы где-нибудь пообедаем, но точно не у него дома.

Я не привыкла к такой роскоши и, едва переступив порог, почувствовала себя какой-то ничтожной в этом огромном помещении с длинным столом, накрытым только на нас двоих.

Сейчас я думала о том, что с мамой все в порядке и скоро она приедет ко мне. Мы наконец-то поговорим и, возможно, у нас получится начать все сначала. Мне стало жизненно важно что-то исправить, изменить. Ведь еще вчера я думала, что больше никогда ее не увижу. Снова эти мысли о том, что человека можно потерять навсегда. Последнее время я думаю об этом слишком часто.

– Вкусно?

Посмотрела на него и кивнула, продолжая нарезать бифштекс ножом на мелкие кусочки.

– Очень. У тебя превосходный повар, – наконец-то ты заговорил. Я думала, что мы так и будем молчать.

– Что от тебя хотел коп?

О своем разговоре с Алексом Марини мне не рассказывал. Я спросила еще в машине, но Данте ответил, что со всем разобрался и сменил тему, а точнее включил музыку и салон автомобиля наполнил «Реквием» Моцарта в современной обработке. Это ощущение, что тебя подпустили близко, но все равно держат на расстоянии, смущало и одновременно заставляло лихорадочно думать о том – зачем это все?

Зачем ЕМУ я? И у меня не было ответов: ни как у женщины, ни как у психолога. Точнее, они были, но я прекрасно понимала, что слишком взрослая, чтобы верить в сказки и темные принцы, в отличие от светлых, не обещают пышной свадьбы, не находят хрустальную туфельку и уж точно не признаются вам в любви. В лучшем случае порвут на вас трусики, качественно оттрахают и отправят домой целой и невредимой, не тронув вашу душу. Только мне почему-то казалось, что Марини все же очень хочет именно душу. И самое паршивое – я готова ее отдать. Готова, когда смотрю на его идеальное лицо, на порочный изгиб губ, на эти сумасшедшие светло-голубые глаза.

– Ничего. Просто поговорить. Мы с Алексом давно знакомы…

– Какая скромная доктор. Ты вполне можешь сказать «мы с Алексом когда-то трахались».

Я выронила нож, и он со звоном упал на тарелку.

– Это он сказал тебе? – встретилась взглядом с Марини и мне показалось, что его зрачки сузились, стали тонкими ленивыми полосками, как у расслабленного хищника, но я видела, как побелели костяшки его пальцев, и мне почему-то показалось, что я слышу треск стекла.

– Ему не нужно было мне ничего говорить. Я умею делать выводы, Кошка. Так значит, трахал. И как долго? Ты ешь и отвечай.

– Это было давно, и мы с Алексом…

– Ешь! Я сказал!

Резко подался вперед, и я вздрогнула, потому что сейчас его глаза сверлили меня насквозь, и в них сверкала бешеная ярость. От равнодушия к неуправляемому гневу. За считанные секунды.

– Вы с Алексом были прекрасной парочкой, которая ездила по выходным на уикенды, а по утрам ты делала ему сэндвичи на работу? Тебе это нравилось, Кэт?

Я взяла нож дрожащими пальцами, но есть перехотелось.

– Да, тогда нравилось, – ответила я, сильнее сжимая рукоятку ножа.

Данте вдруг резко встал и, обойдя стол, оказался позади меня. Я хотела повернуться, но он отчетливо произнес:

– Сидеть! – и надавил мне на плечи. – Что именно тебе нравилось, Кэтрин?

Наклонился и начал моими руками нарезать бифштекс. Очень быстро ударяя ножом по тарелке в миллиметре от пальцев моей левой руки, заставляя вздрагивать каждый раз, когда нож опускался на тарелку.

– Мне не нравится этот тон беседы, – тихо сказала я, начиная нервничать. Никто никогда не кричал на меня и тем более не приказывал.

– Зато мне он нравится, – проговорил он, продолжая резать мясо на куски, – ты не ответила на вопрос.

Наклонился к моему уху:

– А трахаться с ним тоже нравилось? Когда он подослал тебя ко мне, ты как раз сосала его член или он вылизывал тебя, Кэтрин?

Я хотела вскочить со стула, но Данте впечатал меня в спинку, сильно сжав мои плечи, заставив поморщиться от боли.

– Я не закончил, и я требую ответов.

– Меня никто не подсылал к тебе, Данте.

– Неужели?

Резко поднял меня со стула и, развернув лицом к себе, усадил на стол. Я посмотрела, как сильно он сжал рукоятку ножа. Тихо Кэтрин, спокойно. Это, наверное, ревность. Просто он ревнует или злится, что ты ему не рассказала, но внутри поднималась волна неконтролируемого страха.

– Я ненавижу, когда мне лгут, – схватился за ворот моей блузки и срезал с нее пуговицу, – ненавижу, когда меня используют, – срезал вторую, – ненавижу, когда мне морочат голову, – срезал третью и содрал с меня блузку.

Стало трудно дышать, потому что теперь кончик лезвия скользил по моей ключице к ложбинке груди и Данте внимательно, за ним наблюдал. Его глаза поблескивали возбуждением, интересом и чем-то еще, нечитабельным для меня.

– Так, когда он подослал тебя, Кэтрин? Вы продумали это вместе или он рассказал тебе о своих планах?

Подцепил лифчик посередине и разрезал его на две половины, обнажая грудь. Вскинул голову и посмотрел на меня. Какое красивое и одновременно с этим страшное у него лицо. Страшное, потому что глаза снова стали спокойными, и только трепещущие ноздри отражали его внутренний кайф от происходящего. Стало не по себе. Психолог во мне вопил, что нужно убираться, орать, звонить в полицию, и в тот же момент зачарованно наблюдал за реакцией меня – женщины.

– Я не верю в случайности, Кошка…

Я перехватила его руку с ножом и сильно сжала.

– Между мной и Алексом уже больше года ничего нет. Мне не нравятся эти игры, Данте.

Нужно говорить спокойно… с человеком, у которого в руке оружие и который, на минуточку, подозревается в семи убийствах, совершенных с помощью ножа.

О Господи! Почему я сейчас подумала об этом? В животе все сжалось в узел, и сердце забилось в горле. А если Алекс прав, и Данте…