— Ты выглядишь красивым, — мягко говорю я.
— Спасибо. Ты выглядишь именно так, в вечернем платье, как я себе и представлял.
Больше он ничего не добавляет, но я краснею, как школьница.
Появляется официантка с зеркальным подносом, заставленным разнообразными канапе. Свободной рукой, она указывает, искушая нас взбитым кремом и анчоусами, муссом из омаров, голубым сыр с грушами-пашот.
От одной мысли о еде, меня начинает подташнивать, мы оба там Вэнн и я вежливо отказываемся. Подходит официант с бокалами шампанского, и мы оба одновременно тянемся за ним.
Вэнн смотрит на меня.
— Ты звезда сегодняшнего вечера, смотри не опьяней.
Я смотрю ему в глаза.
— Я звезда?
— Да. Я хочу, чтобы ты увидела картины прежде, чем они будут доступны для публики. Пойдем, — говорит он, и кладет руку мне на спину, подталкивая в сторону пространства, перегороженного красными канатами.
Я удивленно моргаю, стоя перед первой картиной.
Это, черт побери, я! На этом холсте. И... я полностью прекрасная, словно я смотрюсь в зеркало. Не прекрасная, как человек, но в виде изображения. И... я немного крупнее, чем на самом деле. И еще я потрясающе, восхитительно красивая. Я вспоминаю его слова – «Ты будешь желанной, обласканной и одержимой, то что доктор прописал, и немного стыдливой».
Как я могу вам описать искусство Вэнна? Могу лишь сказать так, как говорят о всем великом искусстве — не передать словами. Неописуемо.
Я стою с бокалом в руке, прибывая в полном шоке.
Мое состояние я могу охарактеризовать лишь одним словом — пережить это. Я перехожу от картины к картине, Вэнн, следует за мной, словно молчаливая тень, я не вздыхаю и не ахаю, я вообще ничего не говорю. Я не могу вымолвить ни единого звука. До конца своей жизни, я буду счастлива, что увидела эти картины и не издала ни единого звука, потому что любой звук нарушил бы магический язык его искусства. Вэнн смог создать яркую историю, которая разговаривает с моей душой.
Среди его мазков и штрихов цвета, я вижу Блейка, Смита, я вижу цветы и черепа, я различаю мантии китайских конников, змей и журавлей. Я вижу Ехоналу и себя, причем себя я вижу везде. В каждой картине присутствую я: то с глазами, горящими от страсти, то мечтательная, злая, то жесткая и хитрая. У окна, окутанная солнечным светом, в разноцветных бликах и узорах с большим раскрытым полу прозрачным веером у своей груди.
И я вижу Вэнна.
В каждом диком, радостным всплеске цвета я вижу его мечту, его стремление к свободе. Только оно настолько важно для него, только оно имеет для него огромное значение, и ради него он не сдался семье, и именно это искусство он назвал «вне времени». Я испытываю такую гордость за него.
Черепа, змеи, зловещего вида цветы, все преображается в объекты будоражищей, ужасающей красоты. На одной картине ребенок, глаза которого выражают шок. Фрагменты боли вибрируют по всему полотну, как будто сама картина плачет. Вам не удастся просто повесить ее на стену и не смотреть на нее. Она будет призывать вас, взглянуть на себя, взывать к вам своей ужасной красотой, искушая, словно Медуза-Горгона.
Я двигаюсь к следующей и понимаю, что во всех его картинах присутствует какая-то лирическая тоска, которая скрывает в себе что-то темное. Иногда она проявляется в образе рога, которого явно недолжно здесь быть. Иногда в виде острых углов кубиков или одинокого глаза, отстраненного и наблюдающего. Я тут же вспоминаю символ жестокого Бога Эль.
Наконец, мы подходим к последней картине, «главному блюду» выставки.
Я не могу оторвать глаз.
Только не сердитесь на меня сейчас, потому что мне необходимо описать вам эту картину. Она потрясающе эротична и невероятно красива в исполнении, но в ней присутствует что-то еще. Почти чувствуется, будто картина ожила и живет, глядя на тебя, нежно мурлычет. Скрытая загадочность и эмоции, как бы выхлестываются наружу и превращаются в вполне осязаемую энергию, от которой мой желудок сжимается. Я испытываю такое же чувство, когда читала заметки Ланы. У меня возникает неприятное ощущение, что в картине что-то спрятано, и я не могу этого разглядеть, также как я ничего не могу узнать о вещах, которые хранятся в темноте.
На картине я сижу в саду, который выглядит настолько пышным и волшебным, что зритель видно подумает, что это должно быть Рай. Я обнаженная, мои ноги широко раздвинуты, голова слегка наклонена, рот приоткрыт, и глаза таинственно прикрыты в приглашении, но это не бесстыдное приглашение любого наблюдателя, чтобы войти в меня. Они не посмеют, потому что большая кобра обвивает мое тело и ноги. Ее капюшон раскрыт и пасть агрессивно открыта, она яростный охранник, охраняющая мой вход.
Я вспоминаю его слова: «Красота может быть опасной, она может измучить и даже раздавить, и может стать ужасающей красотой».
Картина называется «Адам и Ева». Казалось бы, я — Ева, а Адам — Кобра, но здесь и находится скрытый смысл: настоящее полное имя Вэнна – Куинн Адам Баррингтон. Внизу картины есть маленькая карточка: «Не для продажи».
Я не поворачиваюсь к нему и не говорю, что картина прекрасная, чтобы не удешевить ее значение, высказываясь о ней в вслух. Пусть все останется так, и пусть он думает, что его искусство оставило меня безмолвной.
— Мое искусство появилось не на пустом месте. Оно пришло, как вспышка ... после тебя. Спасибо.
Я оборачиваюсь, чтобы взглянуть на него. Он выглядит невыносимо грустным. Я очень хочу обнять его, но знаю, что сейчас это будет неправильно. Позже. У меня есть планы на этого мужчину. Я не знаю, что он видит в моих глазах, но отходит назад.
— Давай вернемся. Я представлю тебя всем.
Я киваю, и мы выходим из огороженной экспозиции, возвращаясь к сверкающей толпе. Лана подходит ко мне, у нее на шеи висит подвеска с умопомрачительным большим розовым бриллиантом в виде капельки. После приветствия она отходит, и я улыбаюсь и киваю, улыбаюсь и киваю, я не отношусь к тем людям, которые любят посещать все возможные экспозиции и выставки. У меня все время в голове прокручивается и стоит перед глазами его последняя картина «Адам и Ева» — то выражение, отображенное на моем лице, преувеличенно пухлые губы и ужасающая свирепость Адама между моих ног. Вэнн пытается удержать меня рядом с собой, но я обращаю внимание, что все эти люди хотят поговорить именно с ним. Некоторые женщины даже смотрят на меня косо. Они тоже хотят стать звездами, и видно предполагают, что я монополизировала его. Через некоторое время, косые взгляды становятся совсем утомительными, и я отрываюсь от Вэна. Мои ноги сами собой ведут меня назад к картинам.
