Ей нравилось, что она могла играть ими как пешками, используя свое тело в качестве залога. Ей нравился тот факт, что закон был на ее стороне, как несовершеннолетней, а это означало, что ей не нужно было платить.
Гэвин просто выглядел скучающим и немного раздраженным.
— Ну и, что ты делаешь?
— Просто хочу получше разглядеть моего дорогого старшего брата, — промурлыкала она, прижимаясь лбом к его лбу.
— Ты так же хорошо можешь смотреть издалека. Я не один из твоих преданных обожателей, — усмехнулся он.
— Нет, ты не он, — согласилась Анна-Мария. Она потерла его сосок большим и указательным пальцами, медленно и дразняще соблазнительно. — Хотя я не уверена, что понимаю, почему.
— Потому что я вижу тебя насквозь, — тихо сказал он, — И ты тщеславное, глупое создание, которое думает, что она охотница, но на самом деле, дорогая сестра, ты просто шлюха. Твоя так называемая добродетель поверхностна.
Анна-Мария сильно ущипнула его. Он не дрогнул.
— Кто бы говорил. Я кое-что знаю о тебе, Гэвин. Кое-что о твоем отце. Мама говорит, что он был больным сукиным сыном. — Она прижалась губами к его шее, решив вызвать у брата реакцию. Кожа на шее Гэвина была упругой и поддалась ее жемчужным зубам, когда она поймала его вену между ними. — Ты, предположительно, похож на него.
— Откуда мне знать.
— Нет, ты бы ведь не стал расспрашивать? Но мама рассказывает мне то, что ей и в голову не пришло бы рассказать тебе. Очевидно, он был тигром в постели. — Ее рука упала с его груди, и она грубо сжала его между ног, заставив Гэвина сжать челюсти. — Да у тебя стояк. Не болен ли ты Гэвин? Заводишься от собственной сестры? Твоей тринадцатилетней сестры. — Она снова сжала его, долгим, плавным рывком, от которого у него перехватило дыхание. — Ты такой извращенный ублюдок.
Зарычав, Гэвин оттолкнул Селесту и Дориана в сторону, схватил ее, прижимая к земле, как он сделал с Селестой, когда преследовал ее в саду. Анна-Мария радостно рассмеялась.
— Ты знаешь, что хочешь меня, — промурлыкала она, улыбаясь в лицо своего мертвенно-бледного брата. — Все мужчины хотят. Но ты, особенно.
— Ошибаешься, — холодно сказал он.
Она снова рассмеялась, и смех ее зазвенел, как лед.
— Тогда почему у тебя стоит на меня, дорогой братец?
Он отвесил ей пощечину. Обычная пощечина, предназначенная не столько для того, чтобы причинить боль, сколько для того, чтобы унизить.
— Ты не должна так говорить, — прорычал он. — Тринадцать лет — это слишком мало, чтобы быть мерзкой шлюхой.
— О, не волнуйся, старший брат. Моя девственность все еще цела. На случай, если ты захочешь получить это удовольствие для себя.
— Я не хочу ни одну женщину, даже отдаленно похожую на тебя или мать. Но особенно на тебя.
— Ох, может быть, старший брат, ты боишься встретить равную себе?
— Даже если бы и так, тебе все равно ничего не светит. Посмотри на себя. Вряд ли это можно назвать вызовом.
Ее дерзкий взгляд исчез, отчего лицо стало холодным и жестким.
— Правда. Значит, твои вкусы помолодели, Гэвин? Ты положил глаз на Леону или Селесту? — добавила она, указывая на светловолосую восьмилетнюю девочку и темноволосую десятилетнюю девочку, которые с широко раскрытыми глазами наблюдали за происходящим неподалеку.
— Не будь смешной, — усмехнулся он. — Нет никакого удовольствия в том, чтобы брать ребенка. Мне нужен кто-то невинный. Кто-то пассивный, кого я могу контролировать и научить, как доставить мне удовольствие. Не та, кто уже думает, что знает, и будет бороться со мной на каждом шагу за контроль.
— Тебе нравится драка, — прошипела она.
— Но ты меня не боишься, — сухо сказал он. — Не так, как я хочу, чтобы меня боялись.
— И как надо? — спросила Анна-Мария, скорчив гримасу.
Он улыбнулся.
— Страх хотеть чего-то, чего, как ты знаешь, нельзя — и знать, что ты не можешь устоять. Ты не настолько невинна, чтобы понять это, дорогая сестра. Уже нет. Если вообще когда-нибудь была.
С этими словами он встал и начал застегивать пуговицы на рубашке. Анна-Мария с ненавистью посмотрела на него, вожделение, уважение, презрение, страх и ревность боролись с врожденной ненавистью и презрением, которые она испытывала ко всем своим братьям и сестрам.
— Твое описание идеальной женщины звучит слабо, — выплюнула она. — Как добыча.
Она хотела подразнить его, но он улыбнулся и сказал:
— Именно. Как раз наоборот. Я нахожу эту мысль очень... привлекательной.
— Это глупо, — сказала Анна-Мария. — Ты сломаешь ее или превратишь в безмозглую рабыню, которая исполняет все твои желания, боясь быть отвергнутой. В любом случае, тебе станет скучно.
— Сомневаюсь. — Он застегнул последнюю пуговицу на воротнике. — Одна только охота займет меня на довольно долгое время. Весь вопрос в том, чтобы поймать ее, приручить. — Он ухмыльнулся. — Учить агнца, как лечь со львом, не поддаваясь его голоду. Должно быть, это отличный опыт.
— Я убью ее, — выпалила Анна-Мария, испугав саму себя. Но слова звучали правдиво, и она говорила искренне. — Я убью любую женщину, которую ты возьмешь себе. Я не позволю тебе запятнать кровь нашей семьи.
Гэвин приподнял бровь.
— Это звучит как угроза, Анна.
— Так и есть. Я сделаю это. Может быть, не от моей собственной руки, но она умрет.
— И ты думаешь, что один из наших братьев и сестер выступит против меня?
— Мы оба знаем, что я, скорее всего, выйду замуж за богатого. У меня будет глупый муж, который будет щедр со своими деньгами и не будет обращать внимания на то, что я делаю. — Она улыбнулась, но красивая улыбка была наполнена жестокостью. — Ты помнишь Белоснежку, верно, Гэвин? Я буду злой мачехой. Я найму охотника. Он убьет и принесет мне ее сердце в металлической коробке, наполненной льдом.
— В самом деле? — сказал Гэвин, делая шаг ближе. — И что заставляет тебя думать, что я позволю тебе это сделать?
— Ты думаешь, что сможешь остановить меня, старший брат? Сможешь конкурировать с моим богатством и ресурсами?
— У тебя пока нет ни того, ни другого.
— И у тебя нет женщины, — заметила она.
— И все же мы строим предположения. Почему? На самом деле дело ведь не в крови? Ты, кажется, не испытываешь никаких угрызений совести по поводу того, что мать распутничает там, где ей заблагорассудится.
— Ты — мужчина, — прошипела она. — Ты носишь фамилию.
Гэвин рассмеялся.
— Я не могу в это поверить. Ты ревнуешь. Меня.
— Ты — все, что я хочу в мужчине. Не вижу причин, по которым я должна довольствоваться вторым лучшим.
Его улыбка исчезла, и он скрестил руки на груди.
— Хорошо. Похоже, у нас есть все основания для пари.
Анна-Мария улыбнулась.
— Да. И оно начнётся, когда я выберу мужа, а ты найдешь пару.
— Что произойдет, если я выиграю?
Она сделала паузу, чтобы подумать.
— Я дам твоей женщине щедрое приданое, если ты первым не убьешь ее. Сумма будет зависеть от моего будущего мужа, но она должна соответствовать любой ее глупой прихоти.
— А если ты выиграешь?
Анна-Мария положила руки на плечи брата и прижалась губами к его губам.
— Если я выиграю, — прошептала она, — ты, старший брат, трахнешь меня так, как мой, несомненно, импотентный будущий муж никогда не мог и мечтать, и сделаешь мне ребенка. Нашего ребенка.
— Дочь своей матери, — прорычал он.
— Сын своего отца, — прошептала она.
Они пожали друг другу руки, оба сжали их так сильно, как только могли, чтобы заставить другого отпустить. Анна-Мария использовала свои ногти, которые были довольно длинными, но это, казалось, не смутило Гэвина. Однако его хватка была как сталь, и она была вынуждена отпустить, когда почувствовала, что кости в ее запястье могут сломаться. Она помассировала руку.
— Не слишком привязывайся к своему любимому ягненку, Гэвин, дорогой.
А потом она повернулась и пошла обратно в дом.
После минутной паузы Дориан и Селеста обняли его в молчаливом знаке поддержки и последовали вместе с Леоной за своей старшей сестрой. Бросив полный отвращения взгляд на свою мать, держащую свою жертву в объятиях, как «черная вдова» заманивает в свою паутину свою пару, он тоже вошел внутрь. Гэвин никогда раньше не проигрывал ни в одной игре.
