Сайрита Л. Дженнингс - Испорченный (Зараза - др. перевод) (ЛП)

На линии на несколько секунд восстанавливается тишина, прежде чем Хайди смеется.

— Ты совсем выжил из ума, не так ли?

Я довольно смеюсь в ответ, хотя даже не знаю точно почему. Мой бизнес рушится, меня шантажирует девушка, которая с трудом наскребала два пятицентовика, до того как встретила меня, у меня роман с замужней женщиной, который я не хочу заканчивать. Да, похоже, я действительно сошел с ума. Я спятил, но никогда не чувствовал себя более нормальным. Более привязанным к жизни, которую я оставил позади — к жизни Элли.

Я слышу легкое шарканье позади себя и поднимаю глаза вверх как раз вовремя, чтобы увидеть Элли, прислонившуюся к дверному косяку, одетую в одну из моих толстовок, в ее сонных глазах сверкает желание. Она улыбается мне, и от этого в моей груди поднимаются такие сильные чувства, которые прокатываются волной вниз к моему животу.

— Позаботься об этом для меня, Хайди. И о том, о чем мы говорили раньше... я сделаю это. Я отпущу их.

Ее голос становится опять мягким и женственным, как будто она жалеет меня. Как будто она заботится обо мне.

— Ясно. Так будет лучше, Джастис, и все наладится. Ты сможешь начать заново, перестроившись. После всего этого ты сможешь стать тем, кем захочешь.

Мне нечего ей ответить, хотя есть некоторый ответ, который я не могу произнести вслух, поэтому просто вешаю трубку. Хайди привыкла к моей лаконичности. Я говорю так со всеми, кроме Элли.

Словно услышав, как ее имя мелодично звенит в моей голове, она забирается на диван, после того как я кладу свой телефон на столик. Я хватаю ее за талию и затаскиваю на колени, она визжит. Я зарываю свое лицо в ее волосы, пытаясь впитать как можно больше ее запаха, насколько могу и пока могу. Я чувствую свой запах на ней, перемешанный с ее духами и потом.

— Не хотел тебя будить, — говорю я в ее гладкую кожу за ухом. — Я как раз собирался вернуться в кровать.

— Я устала спать, — вздыхает она.

Я смотрю на нее, мои брови сардонически поднимаются.

— Ты устала спать?

Она ударяет меня по руке.

— Ох, ты знаешь, что я имею в виду.

Я хватаю ее за руку и целую ладонь. Потом мы молчим и наблюдаем за тенями, растущими на наших глазах, превращающиеся в сумерки, переходящие в ночь.

— Могу я задать тебе вопрос? — спрашивает Элли, ее голос тихий в бескрайней тишине.

— Разве ты не всегда задаешь вопросы?

Она снова ударяет меня.

— Прекрати! Ты можешь быть серьезным хотя бы пять минут?

Я отвечаю ей соответствующим взглядом.

— Ты просишь, чтобы я был серьезным?

— Тьфу! — она пытается вырваться из моих рук, но я усиливаю хватку вокруг нее.

— Хорошо, хорошо, прости. Спрашивай. На этот раз серьезно.

Элли кивает в сторону белых стен.

— У тебя нет никаких фотографий.

— Это не вопрос.

— Помолчи и позволь мне закончить, — она улыбается и качает головой, перед тем как положить ее на мое плечо. — У тебя нет ни каких фотографий, и ты никогда не рассказываешь о своей семье. И поскольку ты уже знаешь обо мне все и моей жизни, я подумала...

— Ты хочешь узнать о моей семье.

— Да, — она поворачивается ко мне, и слезы сожаления стоят в ее глазах. — Я хочу узнать тебя. У нас осталось чуть больше недели, чтобы провести время вместе. И для меня этого недостаточно, Джастис. Мне нужно узнать о тебе столько, сколько смогу.

Я делаю глубокий вдох и меняю положение ее тела, сейчас я вынужден смотреть на нее. И буду вынужден видеть осуждение и сожаление, которые, несомненно, будут у нее на лице.

— В моей истории нет ничего нового, ты слышала это раньше и не один раз. Мой отец никогда не любил мою мать. Он был потрясающий, богатый, сильный и безупречный лжец. Она была нежной и наивной, и думала, что ее любви к нему будет достаточно, чтобы он смог измениться и начать что-то чувствовать к ней. Она была слишком хороша для него, но при этом и слишком глупа, чтобы увидеть это и уйти от него.

Она мягко улыбается.

— Похоже, так оно и есть.

— Она этого не сделала, конечно. И вскоре он нашел себе блестящую, новую игрушку, чтобы потешить свое эго. Моя мать выполнила свое предназначение так же, как и я. Когда закончились их отношения, закончились и его отношения со мной.

— Где сейчас твоя мама?

— Где-то заливает свое разбитое сердце, наверное, с «Грязным мартини» в руке. Она так и не смогла оправиться от этого. Когда он отослал нас подальше, я сказал себе, что это была его потеря. Но потеря оказалась и нашей. Я потерял ту теплую, сострадательную женщину, которая слишком оптимистично верила в свое собственное благо. Ту, которая говорила мне, что в один прекрасный день, когда вырасту, я стану кинозвездой и женюсь на самой красивой женщине в мире, и подарю ей полдюжины внуков. Я потерял ее, а она потеряла себя. Она потеряла свой смысл жизни.

Элли касается ладонью моей щеки и смотрит на меня так, словно может видеть сквозь мой невозмутимый внешний вид. Будто реально видит разбитого меня, склеенного с помощью лжи и обмана.

Я пытаюсь изобразить подобие улыбки и убираю ее руку.

— Не переживай за меня. Не стоит.

— Но, должно быть, тебе одиноко.

— Как я могу быть одиноким? — ухмыляюсь я. — Я постоянно окружен красивыми женщинами и очень эффективным, если не властным, персоналом.

— Это не то же самое, Джастис. Каждому кто-то нужен.

— Мне — нет.

— Нужен. Каждому из нас.

Я сжимаю ее крепче, притягиваю так близко, что мои губы задевают ее.

— Тогда, кто нужен тебе, Элли?

Ее удивленные глаза проходятся по моему лицу, той части, которая так близко. Она открывает рот, чтобы ответить, но не говорит ни слова. И я понимаю, что не хочу слышать ответ. Я не хочу слышать, что ей нужен кто-то еще, кроме меня. Мои пальцы накручивают ее спутанные волосы, и я целую ее, несмотря на свои страхи. Я целую ее так, что она просто, пробуя мой вкус, может понять, как сильно я хочу ее, как сильно в ней нуждаюсь. Хотя это намного больше, чем в состоянии выдержать мое сердце, я целую этого ангела и чувствую, как каждая жизненно важная часть меня втаптывается в пыль.

Каждый поцелуй это прощание. И все они из категории смертельных для вашей жизни.

— Боже мой, не могу поверить, что я это делаю. Джастис, я не могу… не могу.

Я отрываю глаза от ботинок «Феррагамо», которые надеваю на ноги, и, хмурясь, смотрю вверх на рыжеволосую богиню, стоящую предо мной.

— Элли, все не так плохо, как кажется.

— Как ты можешь быть в этом уверен? Я никогда не делала ничего подобного. Никогда! Боже мой, меня тошнит.