– Ну, ты даешь! – Восхищенно крякнул Кузьмич, глядя на Алю.
– Не то слово, – Валера ласково потрепал Альку по голове. – По двенадцать часов с тренажера не слезает. Я же говорил – упрямая!
Разглядывая чертеж, Кузьмич недоверчиво чесал бороду. А потом нехотя признался:
– Прости, Валерка. Такое не соберу. Тут другой материал нужен, да и инструмент соответствующий. Но я подумаю, кого попросить можно.
Второй тренажер, равно как и третий, Валере удалось пробить через местный Союз афганцев. Его председатель оказался давним знакомым Кузьмича. Материалы заказывали из Новосибирска. Собирали, что называется, всем миром. Упрямство Альки вошло в поговорку.
А она тренировалась, тренировалась, тренировалась …
После банкета поехали в сауну. Традиция, заведенная когда-то Паровозом, не прервалась и при новом «папе».
Захмелевший Теремок немного заплетающимся языком вещал:
– Ты эта… Колян… конкретно крут, ага… Не устал от этого всего?
Лацкий пожал плечами. Устал – не устал, какая разница? Работы предстояло много.
– Молодец! Хвалю! – Теремок шлепнул его по плечу и, покачиваясь, отправился в бассейн. Хлопнувшись в воду с грацией бегемота, он вынырнул, шумно отфыркиваясь.
Вытираясь огромным банным полотенцем, он неожиданно изрек:
– Но тебе, Колян, пора уже подумать о том, чтобы на пенсию уйти. На заслуженный, так сказать, отдых.
– С какого… ? – Недоуменно спросил Лацкий.
– С такого! – Зло прищурился Теремок. Хмеля в его голосе как не бывало. Лацкий невольно напрягся. Что-то шло не так…
Теремок свистнул. Дверь отворилась – и на пороге выросла парочка широкоплечих хлопцев. В руках они держали пистолеты с глушителями.
– Э, Терем, ты что, с дуба рухнул? – Возмутился Лацкий.
– Коляяян, – медоточиво протянул «папа». – Ну что ты как маленький, а? Дело ты свое сделал, заводики собрал в одну кучку, теперь можешь спокойно валить отсюда. А то, знаешь ли, сильные у братвы подозрения насчет смерти Паровоза. Как-то очень он вовремя для тебя ласты склеил, сечешь?
Лацкий почувствовал, как откуда-то из глубины поднимается волна леденящего ужаса. Теремок и не думал оставлять правую руку покойного Паровоза на свободе. Лацкого просто хорошо использовали. Построили его руками неплохой бизнес. А теперь хозяин заводов оказался ненужным. Лишним звеном в цепочке.
Он вспомнил, как настойчиво Теремок продвигал на ключевые посты в промышленной империи своих людей. Директора предприятий, входивших в «детище» Лацкого, были ставленниками «папы».
– Не хочешь сам уйти? – С притворным сожалением спросил Теремок. – Ну, так я на это и не рассчитывал. Живым ты будешь слишком уж гоношиться. Ты взобрался на вершину, дружок. Выше некуда, а ниже ты не захочешь. Валяйте, парни…
Звук негромких хлопков был последним, что услышал в своей жизни Лацкий.
– Ну, Алька, ну, ты человечище! – Школьный приятель Сережа Калинин с чувством обнял девушку. – Никто не верил. Никто! А ты смогла…
– Да, старушка, ты всех обломала, – заметил кто-то из толпы.
– Да разойдитесь вы! Что тут вам, цирк, что ли?! – Расталкивая всех локтями, к ней пробился Валера. – Что ж ты не дождалась меня, альпинистка? Я же просил!
– Извини, не удержалась, – буркнула она. – А тебя где носило?
– В пробке стоял, – отмахнулся он. – Ну, ты скажи – как?
Алька победно усмехнулась:
– Могу «на бис» исполнить. Только отдохну чуть-чуть.
– Не надо «на бис», – улыбнулся Калинин. – Валера, она молодчина! Взобралась-таки!
Алька поймала себя на том, что с ее лица не сходит торжествующая улыбка.
– Умница! – Хлопнул ее по плечу Валера. – Ну что, друзья, с меня причитается. Сегодня вечером сидим в кабаке. Наша альпинистка просто невозможное совершила!
Он задумчиво поскреб подбородок и добавил:
– Завтра направлю соответствующую заявку куда надо… Алька, на гинессовский рекорд это не тянет, но Федерация альпинизма просто обязана тебя отметить!
Аля уткнулась ему в плечо. По ее лицу катились слезы.
– Ну вот… Ты чего, маленькая? – В голосе тренера прорезалась несвойственная этому сдержанному человеку нежность. – Не плачь. Ты же победила, понимаешь? Победила!
Она всхлипнула:
– Знаешь… Победа – это всегда ступенька. К новой победе.
Безногая девушка с искалеченной левой рукой, где не хватало двух пальцев, с отвратительным шрамом, тянувшимся через все лицо, перечеркивая незрячий глаз, рыдала и в то же время гордо улыбалась.
… В этот момент, даже несмотря на свое уродство, она была ослепительно красива.
октябрь 2008, февраль 2009
Она
Я умру сегодня.
Пятница, тринадцатое. Самый денек для того, чтобы свести счеты с жизнью.
Когда ты сама определяешь дату своей смерти, весь окружающий мир становится немножко иным… Ты совершенно по-другому чувствуешь запахи, слышишь музыку, смотришь на проходящих мимо людей.
Сколько раз, читая об этом в книгах, я невольно ставила себя на место главных героев. Что я буду делать? Попробую нечто запретное? Совершу самый безумный поступок в своей жизни? Или тихо сложу лапки и буду ждать неизбежного?
Ни то, ни другое, ни третье…
Жизнь продолжается. И хотя мне осталось жить не так много, я просыпаюсь, как обычно, в семь утра, с привычным раздражением здороваюсь с зеркалом («Сеструха, а мешки-то у тебя под глазами, ну, красава просто!»), иду ставить чайник.
Все как всегда. Утро как утро, такое же, как и сотни других.
Алюминиевый монстр конца прошлого века с насадкой-свистком в виде пастушка достался мне от родителей, когда я переехала на новую квартиру. Я так и не поменяла его на электрический чайник: в этом доме старая электропроводка и она не выдерживает такого напряжения. По этой же причине у меня нет микроволновки, нормальной стиральной машины и прочих бытовых мелочей, которые, при здравом рассмотрении, кажутся совсем не мелочами…
Но я как-то привыкла. Вообще, эта квартира, оставшаяся мне по наследству от двоюродной бабки, так и сохранила черты прошлого века. Я не захотела выбросить ни старые часы с тяжелым маятником и охрипшей кукушкой, ни коллекцию фарфоровых ангелочков, ни даже тяжелый сундук, где бабка хранила свои тряпки. Сундук так и остался стоять пустым. На ехидные вопросы подруг, что я там храню, привычно отшучивалась: «Скелеты любовников».
Хотя одного из них, последнего, я бы с большим удовольствием улицезрела бы в виде скелета.
Как это сейчас звучит… Последний любовник. Действительно последний. Разве что я сегодня умудрюсь покуролесить так от души, чтобы все прошедшие романы показались мелкими и незначительными.
