– Не хочешь к нам присоединиться? – спросил Корбин. – Я могу сам приготовить для тебя коктейль.
Почувствовав резкую усталость, я села на лежак около Корбина.
– Купаться я не хочу, но от коктейля не откажусь. Желательно с мятой.
– Будет сделано, моя королева, – паясничая, Корбин поцеловал мне руку и убежал в дом. А мы остались с Заком наедине. Он лежал в синих с белыми полосками плавательных шортах и в тёмных очках. Тугие кудряшки были сухие, из чего я сделала вывод, что он ещё не плавал.
– Вода холодная?
– Чуть позже попробую. Зря тоже не хочешь.
– Нет. Честно говоря, я хочу спать. Я сейчас много сплю.
Улыбка сползла с его губ. Мне показалось, что и лицо стало каким-то неприветливо сердитым.
– Как же так получилось, Элора, что человек, который практически похитил тебя, принудил к женитьбе, привязал к себе, стал любимым? Если я последую его примеру, это поможет?
– Не надо так шутить.
– А это не шутка. – Он снял очки и привстал на локте. Теперь я видела его глаза, полные решимости, чёрные нахмуренные брови и сжатые губы. – Я пытаюсь понять, как покорить твоё сердце.
– Нет смысла, Зак. Я беременна.
Заявление его не удивило. Корбин сказал, в этом не было сомнений.
– Предпочтёшь быть матерью-одиночкой?
Я промолчала, так как в саду снова появился Корбин с моим коктейлем. Протянув мне стакан с холодным напитком, уселся рядом и стал разглядывать наши лица.
– О чём вы тут шептались без меня?
Я тут же пригубила коктейль, но Зак молчать не стал.
– Не понимаю твою сестру, хоть убей! Пытался понять после поездки в Корею, пытаюсь понять сейчас. Она рассказала нам сказочную историю о том, как этот Читтапон с ней поступил. Помнишь, у неё паспорта не было, потому что Читтапон отобрал. Отобрал! Значит, держал её, как в плену. Элора отказалась от помощи, но при этом утверждала, что всеми фибрами и жабрами ненавидит корейца…
– Он не кореец.
– Плевать! Но теперь, спустя время, она приезжает домой и обливается слезами, потому что, ОКАЗЫВАЕТСЯ, любила его. Как? У меня, лично, в голове не укладывается.
Зака можно было понять. Я не винила его за эту вспышку возмущения. Он тепло относится ко мне и желает только лучшего, а сейчас пытается своим способом помочь мне избавиться от скорби. Но Читтапона ненавидеть он меня не заставит.
– Чтобы меня понять, тебе придётся залезть мне в душу, а это непосильная задача, Зак. Моя душа закрыта.
– Элоре нельзя волноваться, – предупредил Корбин. Но разве Зак послушается? Всё, что касается Читтапона, его мало волнует.
– А может, и беременности никакой нет? Выдумала её себе, как и любовь к Читтапону? Ты молода, Элора. Жизнь не кончена, и есть люди, которые любят тебя больше всего на свете. Только ты ослепла!
– Зак, хватит, – вежливо попросил Корбин.
– Нет. Пусть говорит. Ему хочется выговориться.
– Я всё сказал.
– Тогда теперь я кое-что скажу. – Я встала, перед этим сунув стакан Корбину. – Ты прав. Когда вы приезжали, я не испытывала к нему ничего. Но знал ли ты, Зак, что порой хватает одного мига для того, чтобы мир перевернулся? Он смог перевернуть мой мир, смог подобраться к сердцу. Жаль, я слишком поздно это поняла… Я не собираюсь тебе что-либо доказывать. И никому не собираюсь. Потому что моя жизнь принадлежит только мне. Не стоит меня понимать. Не поймёшь. Могу сказать лишь одно: я счастлива, что Читтапон был в моей жизни. – Отведя взгляд от Зака, я посмотрела на брата. Наши глаза встретились, но никто ничего не сказал. Я поднялась к себе в комнату.
Лёжа на кровати в тишине и обняв свой животик, я тихо плакала. Спустя некоторое время ко мне присоединился Корбин. Он просто лёг рядом и обнял меня со спины. В детстве мы часто так лежали, играя в кэмипинг. Поскольку в палатке было тесно, а нам нужно было как-то умещаться, Корбин предлагал повернуться к нему спиной, затем обхватывал меня руками, и мы просто лежали. Мой брат, мой защитник, моя поддержка. Без него мне было бы сложнее. Он умел успокоить, похвалить или поругать, и чаще я прислушивалась к нему. Он согрел меня своим теплом, на душе полегчало и я закрыла глаза. Так мы и уснули.
~~~
Суматошные мысли бились в голове, настойчиво требуя выхода, но не собираясь поддаваться смыслу. Слишком хаотичные размышления доводили Вона до сумасшествия. Он сидел в тишине, в своей квартире, под светом неоновых ламп с бутылкой пива и думал, как выпутаться из дерьма, в которое сам же и вляпался.
Недостаточно было просто оставить Элору, чтобы окончательно выйти из игры. Он продолжал играть, потому что встречался с живым Читтапоном, зная, как страдает Элора. Он лгал Тхэ Мину и многим другим. Разве он не игрок после этого? Разве поступает честно?
Когда Читт изъявил желание поехать к родителям Элоры, Вон снова солгал, сказав, что передал соболезнования Читтапона и пообещал, что как только тот поправится, приедет. Он соврал, когда сказал, что родители Элоры пожелали не видеть его. Вон солгал в том, что её родители винят Читтапона Ли в гибели их дочери. Вон знал, как в ту минуту Читту было больно, но не остановился. Он играл. Играл, а это означало, что ни черта он не отступил.
Свет моргнул, и Вон решил закрыть глаза. Из-за большого количества выпитого пива кружилась голова. Возможно, он не оставил бы Элору, сложись всё иначе. Она назвала его именем мужа, а значит, не придавала значения тому, с кем спит. Это резало ножом по сердцу. Нет, не желание выйти из игры стало причиной отъезда. Это всего лишь оправдание. На самом деле его душила обида и ревность. А может, даже злость.
Год назад на гастролях в Орландо он был с Читтапоном, но ему не посчастливилось встретить Элору. Если бы он встретил её раньше…
Он поднёс горлышко бутылки ко рту, но выяснилось, что пива внутри не осталось. Тогда он отшвырнул бутылку и уткнулся лицом в подушку. Одна нога свисала с дивана. Для удобства он свесил и руку. Вон надеялся уснуть и избавиться от мыслей. Но это оказалось сложной задачей.
Ревность кололась сильнее, когда он вспомнил переписку с неким человеком со сложным именем Забдиель. Вон читал переписку и понял, что они поддерживали дружеские отношения. Дома в Орландо ждали друзья и поклонники. Один из них этот Забдиель, который слишком яро интересовался её делами. Вон решил заблокировать парня и удалить его номер, побоявшись, что тот приедет или начнёт копаться. Вон не хотел, чтобы в первое время после выхода из больницы Элора говорила с этим человеком. Страх – оправдание. Ревность – истина. Но как бы там ни было, он в проигрыше.
Тогда к чему эта игра?
Покончить и жить с чистой совестью.
Сев снова, Вон широко открыл глаза. Получается, чтобы отделаться от мыслей и жить спокойно, ему просто нужно рассказать всё Читтапону?
~~~
После изнурительной репетиции Тхэ Мин сел отдохнуть, открутил крышку и начал по глотку пить воду. Пот струился рекой, майка промокла насквозь, энергия заканчивалась, а впереди ещё много работы.
Их было трое. Тхэ Мина попросили стать солистом-партнёром с двумя другими певцами. Один из них был другом Тхэ Мина, не таким близким, как Вон, но за кулисами они любили поболтать. Взбалмошного парнишку звали Сяо Чжэнь. Он был моложе Тхэ Мина, любил танцевать и гордился своим высоким голосом. Со стороны могло показаться, что он наивный женоподобный, но как бы не так. На сцене Сяо выглядел мягким. Однако в жизни занимался боксом и бычился, если кто-то ему не угодил. Сяо весёлый, но в то же время гордый и самовлюблённый.
Сяо приземлился рядом и дважды похлопал Тхэ Мина по плечу.
– Мне показалось, ты сегодня не в духе.
– До сих пор не могу прийти себя после потери Ли, – признался Тхэ Мин.
– Время лечит. Конечно, это потеря для всего мира музыки… Я не понимаю, почему до сих пор не было заявления, что такое случилось.
– И я не понимаю. Вчера говорил с менеджером Читта Марком, пытался расспросить, но он сказал, что это временно. А дальше нёс ахинею какую-то про то, что это забота руководства и всё в таком духе. Меня смутило то, что Марк совершенно не скорбит. Неужели нужно быть таким безжалостным и холодным? Получается, Читт для него был просто продуктом. Никаких чувств! Я поражаюсь!
