— Роберт, тебе какие женщины больше нравятся? — вдруг спросила Эля.
— Почему ты спрашиваешь об этом?
— Хочу знать.
— Хорошо, — сказал я. — Только ты не обижайся, ладно?
— Ладно.
— Мне нравятся «в годах». Женщины бальзаковского возраста, — сказал я и вспомнил женщину, за которой тащился вчера вечером и от которой пахло духами «Сальвадор Дали». Наверное, если ее раздеть, фигура будет не хуже, чем у Хизер Козар.
— Ну, это не новость! Ты уже говорил, что любишь старушек.
— Чего же еще ты хочешь знать?
— Что тебе нравится вообще. Я хочу понять, чем мне руководствоваться, когда начну перевоплощаться. То есть: или мне стать копией твоей кикиморы, или подстроиться под тот образ, вернее, облик, который ты ценишь и ищешь в других женщинах. В одной, например, может нравиться одно, во второй другое и так далее. Я выберу из каждой понемножку и стану твоим идеалом.
Я улыбнулся. Совсем забыл, что у Эли в пакете помада — тринадцать оттенков — и краска для волос — четыре цвета.
— Если говорить про вообще, мне нравится, когда от женщины пахнет духами «Сальвадор Дали», возле ее глаз — усталые морщинки, а сама она — воплощение материнства. Я хочу сказать, что рядом с ней можно почувствовать себя маленьким мальчиком, которого она не даст в обиду. Понимаешь меня?
— Не совсем, — сказала Эля. — Филиппа Киркорова могу понять, потому что он женился на Пугачихе из-за денег.
— Думаешь, он женился обязательно из-за денег?
— Из-за денег, конечно!
— Не уверен.
— А я уверена! Неужели старуха в постели лучше молоденькой?
— Никто не говорит тебе про древних старух, — возразил я. — А Алла Борисовна еще очень привлекательная женщина, серьезно говорю, и ведь у каждого человека свой вкус, правда?
— Ладно, оставили Филиппа и Пугачиху. Но тебе-то действительно нравятся старухи?
— Я уже сказал, Эль.
— Хорошо, старухи так старухи. Духи я куплю, морщинки, как и родинку, нарисую. Потом скажешь, в какой цвет мне покрасить волосы и губы. Волосы, может быть, придется отрезать. Кстати, когда ты говорил, что готов ради меня отрастить косу и накачать мускулы, я забыла сказать, что это необязательно. Если человек уже мне понравился с первого взгляда, таким, какой он есть, все остальное не имеет значения. А мускулистых дегенератов я вообще терпеть не могу.
Наверное, я снова ослышался. А уж если я действительно такой красавец, может, предложить свои услуги популярным журналам, и мои обольстительные фото украсят свежий номер. Вот Роберт Дезертиро лежит в ванне, задумчиво смотрит в объектив, и весь в хлопьях белоснежной пены. Вот стоит перед большим зеркалом, сам голый, вокруг бедер полотенце, и намыливает пеной для бритья щеки, намереваясь бриться. Вот торопится на свидание, при галстуке и в белой рубашке, смотрит на часы «Омега», боится опоздать. А вот и разглядывает журнал «Плейбой», номер с облизанной на каждой странице Хизер Козар, а в руке у Роберта Дезертиро дымится «Лаки страйк».
Обратно ехали той же дорогой и снова видели на обочине ржавые и пыльные памятники. Снова видели убогие «кадышовские» дачи: камазовские кабины, цистерны с надписью «Молоко», шалаши всякие и этот вертолет, к хвостовой части которого был привязан скворечник. Правда, старика в летчицком шлеме уже не было.
— Вспомнила! — вдруг сказала Эля. — Меня отчим прибьет! Обещала ему машину отдать, заехать за ним на дачу, а опоздала, блин, на два часа.
— Все из-за меня, — сказал я. — Давай поговорю с ним, объясню, что я виноват, и он не станет тебя ругать.
— Не надо, Роберт, — сказала Эля. — Вдруг и тебе попадет. Лучше я скажу, что колесо проткнула вместе с запаской и долго стояла на дороге. Сейчас мы заедем за ним. Ждет, наверное, упырь этот. Заберем его, а потом он отвезет нас к тебе, идет?
— Идет, — сказал я. Эле не терпелось начать перевоплощение.
8Дачный домик был вполне приличный, из красного кирпича, одноэтажный. У открытых ворот стояли корзины с разными овощами, мешки какие-то.
Эля посигналила. Приехали, дескать. Выходи, упырь.
Вышел Элин отчим, и одет он был совсем не поданному. Этот щеголь красовался в костюме, белой рубашке, на шее — пестрый галстук.
Я его сразу узнал, хотя он и был без своего серого пальто. Тот самый тип, любивший много лет назад бывать на представлениях, которые устраивали сестры Филькины из 84-й квартиры. Тип, у которого на носу то ли большая родинка, то ли бородавка, черт бы ее побрал, а на каждой руке — по часам. Я сразу узнал этого подлеца, и, глядя, как он загружает в багажник катафалка все эти корзины и мешки, я вспомнил о своем подозрении. Когда Эля сказала, что отчим приставал к ней, я почему-то сразу подумал про этого господина. Да, так и подумал. Я всегда был уверен, что он виноват в исчезновении Тани Мироновой. Не утащили же ее инопланетяне!
С Элей отчим не разговаривал, видимо, выражал ей свое презрение, а на меня смотрел так, будто и вовсе готов был сожрать. Мерзкий тип. Действительно — вылитый Верзила. И дыхание у него было мерзкое. Это я почувствовал, когда он сел за руль, рядом со мной, а Эля забралась в багажное отделение, где стояли корзины с овощами и все эти мешки. Могилой несло из его пасти. Я хорошо это чувствовал, хотя он и поджимал чопорно губы. Захлопнув дверцу, он вытаращил на меня свои жабьи глазищи, которые за толстенными стеклами очков казались невероятно огромными. Если бы я носил такие очки, близко побоялся бы к машине подходить, не только там за руль садиться.
Я залез назад, к Эле, лишь бы не видеть эту противную морду, но Эля не пересела на мое место. Наверное, тоже не горела желанием лицезреть своего отчима. Мы поехали с ней в багажном отделении катафалка, и этот очкастый деспот специально прибавлял скорость на кочках и плохой дороге, чтобы, значит, нас хорошенько растрясло, и, я готов поклясться, если бы кому-нибудь из нас захотелось в туалет, он ни за что бы не остановил.
Эле не пришлось оправдываться за опоздание, потому что отчим ни о чем не спрашивал ее, лишь брезгливо зыркал на нас в зеркало заднего вида.
— Вы хорошо водите машину, — вежливо сказал я, поглаживая незаметно Эле ногу. — Наверное, у вас большой стаж? — честно говоря, ни черта он не умел водить. Ехал как попало, хуже Эли, и нам сигналили со всех сторон: посторонись, дескать, чайник.
Вместо того чтобы ответить, этот горе-водитель взял и выключил магнитолу. Наверное, решил поубавить нам комфорту, а нас с Элей это только рассмешило. В открытую смеяться не стали, лишь, отвернувшись в сторону, тихо фыркнули. Я гладил Эле колени, она держала свои руки на моих.
